Деревянная лошадка

Палец надо было перевязать.

Ругаясь сквозь зубы, Эрик осмотрел себя, красивого, и понял, что рубашку не спасти. А спасти хотелось. Тогда он вытащил из ботинка шнурок и, помогая себе зубами, крепко перетянул им палец ниже раны. Кончик пальца быстро онемел, кровь стала идти не так обильно. 

- Не дождутся! - шипел он себе под нос. - Не на того напали.

Оставшуюся рыбу он обработал быстро и четко. Словно бы только теперь решился потягаться с обстоятельствами всерьез. 

Вернулись сожравшие добычу коты и принялись орать. Эрик хотел было пнуть их как следует, так, чтоб и дорогу сюда забыли, но вместо этого вытащил из ведра две рыбьи головы и швырнул далеко в кусты. Коты ломанулись следом, громко ломая ветки. "Умные, подлюки," - улыбнулся Эрик.

Когда рыба была готова и лежала в тазу чистая, кроткая и обезглавленная, Эрик поднял тяжеленный таз и понес в дом, чтобы коты не съели. 

Таз оставил в темном предбаннике, а сам сходил за керосиновым фонарем и, нащупав какую-то дверь и поднявшись по лестнице на один пролет, пошел по темному коридору искать хозяина. 

Заберет четвертак, и до свидания. Всё! Будет ему наука. Займет у Рички золотой, вернет лютню, за неделю все отработает спокойно. Там, где привычнее, там, где веселые люди танцуют хороводами под его музыку и смеются под его памфлеты, там, где даже королевские гвардейцы принадлежат к миру понятному, современному, и где достаточно света, чтобы блистать...

Лавка пана Шафрана располагалась с краю длинного двухэтажного дома, далеко не все окна которого имели стекла, а были забиты досками или оставлены так, для лучшего продува.

Внутри дома шел длинный коридор, наподобие коридора в общежитии Туона, но в отличие от коридора общежития этот был узок, черен и заставлен старой поломанной мебелью, коробами с трепьем, ящиками с всяким ненужным, но "авось пригодится" и прочей несусветной рухлядью, которую Эрик не мог толком рассмотреть в пятне качающегося света. Лампа выхватывала то один фрагмент коридора, то другой. 

Что-то знакомое мелькнуло в световом пятне. Эрик остановился у дырявой корзины и опустил лампу, которая осветила морду игрушечной лошадки. Краска с деревянного носа облупилась, исчезли нарисованный глаз и голубой цветок в гриве, но Эрик сразу ее узнал. Память хранит таких лошадок надежнее многих прочих воспоминаний. 

Он протянул руку, высвободил игрушку из ржавой проволоки. Да, точно такая же была у него в детстве. Вернее была у них с Эмилем. Одна на двоих…

В доме слышались кашель, споры, тихий детский плач, звон посуды и скрип кроватей. Эрик сидел на корточках, держа в руке лошадку. Палец саднил, кровь капала на пол. Потом он нехотя поставил лошадку подальше за корзину, так, чтобы никто случайно не сломал ее сапогом, и отравился дальше по коридору, оглядывая комнаты. 

Некоторые из дверей были приоткрыты, а на некоторых и вовсе вместо дверей висели занавески. Одна такая занавеска была отодвинута. Эрик увидел тлеющую лучину, а перед ней - силуэт скрюченного старика в кресле. Несмотря на жару, старик был замотан в теплый женский шерстяной платок, а его тощие ноги торчали из огромных валенок.

- Отец. Где мне найти пана Шафрана? - спросил старика Эрик.

- Семь, семь, семь… - на удивление молодым визгливым голосом прокричал Эрику старик.

- Это комната? Номер что ли?

- Руби легче, хватай крепче! - старик закивал, склонился, быстро закачался в кресле, словно молясь, и вдруг завыл: - Ыыыыы... кружка рому … не бывать мне живому… ыыыы..  бух, бух, бух...

Стало жутко. Эрик дернул плечами и двинулся дальше. Он давно догадался, что ошибся в направлении. Лавка была в левом крыле дома, а он явно шел в другую сторону. Но природное любопытство, неосознанная жажда новых впечатлений, причастность к самой изнанки жизни несли поэта дальше, и изнанка не заставила себя ждать.

Сначала он услышал пьяные голоса, которые всегда, злобясь или радуясь, звучат затянуто, нараспев, с акцентом на конце фразы... Потом дверь распахнулась, выплеснув прямо на Эрика молодую простоволосую женщину в грязной ночной рубахе. 

- Утити... - Она нетвердо держалась  на ногах, непонятно что-то бормоча. 

Голый ребенок, такой маленький, что должно быть недавно научился ходить, выбрался на нетвердых ножках из светлого пятна двери и схватился за материнский подол. 

- Уйди-и-и… - снова капризно протянула женщина и, припав к Эрику так неожиданно и доверчиво, что он вынужден был ее подхватить, иначе она бы упала, проговорила просяще, обиженно и так бездарно кокетливо, будто играла шлюху в пьесе Пранда "Калач".

- Молодой человек… молодой… красивый… ты красивый? - она постаралась заглянуть ему в лицо, но глаза ее пьяные, грустные, плыли совершенно нечеловеческим взглядом… - Забери меня.. а? Ну забер-и-и! 

- Куда? - не понял Эрик.

- А где ты живешь - туда и забери. Смотри! Она подняла руками свои большие, наполненные молоком груди. - Я - мать! Мать! И я еще молода. А этот… этот… - она злобно кивнула на дверь, где с мятой кровати уже понимался здоровенный мужик… - Этот… ненавиж-у-у…

Вставший с кровати супруг или сожитель чуть качнулся и ринулся вперед резко, рывком, чтобы удержать равновесие. Он сбил с ног голого ребенка, отшвырнул жену к стене и  вцепился Эрику в горло мертвой хваткой. Так, что ни вздохнуть, ни охнуть... Его рот, в котором отвратительно одиноко торчали три желтых зуба, скривился. Ненависть, пьяная, а потому всепоглощающая, застлала опухшие глаза...

- Тыыы… прорычал он, шепелявя. - Ты! Ты… ты кто? Чужой? А неважно. Лапать мою бабу. Уууу... За это у нас убивают!

- Я… - Эрик опустил фонарь, чтобы освободить руку, ударить...вырваться..

Мужик занес огромный кулак, и Эрик понял, что влип. Когда тебя держать за горло - нос  от перелома не спасти.   

Его спас хозяин. В конце коридора появился свет, и громкий голос пана Шафрана рявкнул:

- Черный Тим! Чтоб тебя! А ну уймись! 

Мужик сразу сник. Словно собака, услышав команду, сначала зарычал, потом заскулил и убрался в свою конуру, прихватив за руку орущего ребенка…

Женщина так и стояла у стенки. По рубахе у нее текло молоко. Мокрые пятна были видны в свете лампы, которую принес хозяин... Лампа Эрика потухла.

Потом пан Шафран вел Эрика дальше по коридору, ворча себе под нос:

- Работничек. Руки тебе не нужны совсем? Осторожно, веревки мне не посбивай башкой своей. Сейчас спиртом промоем. Ещё заражения не хватало. Откуда ты взялся такой бестолковый? Теперь же всю рыбу коты растащат. Вот ведь!

- Я рыбу в дом занес, - мрачно сказал Эрик, но сразу сообразил, что пан его не услышит.

Они дошли до конца коридора и хозяин впустил Эрика в комнату, как бы даже в отдельные апартаменты, вовсе не грязные, а чистые,  светлые, начинающиеся с кухни, где, несмотря на поздний час, что-то варилось в котлах, и стоял чугунный угольный утюг на печке, и девушка гладила большую, непривычно белое для всего этого дома, района, мира... полотно. 

- Стой здесь, - велел Эрику пан. - Грязь не носи, - и обратилась к девушке. - Есть у тебя отрез какой, лапушка? Руку непутевому замотать.

Девушка подняла лицо, и на нем отразилась такая мгновенная радость, словно произошло совершенно невозможное чудо, о котором она давно мечтала.

- Эрик Травинский?!

- Лора? Лора! Лора Шафран! Ну точно! Ты же Шафран… Лора…

И Эрик опустился на стул.