Тухлая рыба

Решительно толкая перед собой телегу и мысленно ругаясь на расходящиеся от нее ароматы, Эрик добрался до Майского моста, где на него набросился городовой. 

- Куда прешь, дылда?! Совсем от жары мозги поплыли? 

Городовой был знакомый, но Эрика явно не узнал, то ли из-за наступивших сумерек, то ли потому, что, ухватив за ручки деревянную телегу, Эрик мгновенно стал безликим чернорабочим, коих сотнями мотается по городу под ногами приличных граждан. 

Выяснилось, что именно Майский мост телегам и рабочим заказан. Там гуляют красиво и пахнут вкусно, а такому, как Эрик надо делать крюк через полгорода. 

Было душно. Гранитная набережная раскалилась за день будто печка, и теперь отдавала сухое, пахнущее пылью тепло. Колеса так и норовили застрять между булыжниками мостовой, и голени всякий раз больно ударялись в бортик. Эрик ругался сквозь зубы, освобождал колесо и упрямо толкал телегу дальше. Он в десятый раз за день вспотел до нитки и к тому же натер пунцовые мозоли деревянными ручками телеги. 

К тому моменту, когда он добрался до рабочего моста, ему уже казалось, что рыбой провоняли не только его руки, рубашка и волосы -  весь мир приобрел явный привкус тления. Эрик пожалел, что не разжился второй самокруткой. Было бы нелишним против вони.

У рабочего моста, простертого между берегами кривой широкой волной из досок, уложенных на ржавые сваи, первый же встреченный Эриком извозчик указал хлыстом на другой берег. 

- Бери чуть левее. А там - дорога одна. Судринку пропустить трудно. Но потеть тебе еще долго. Сначала артели да кузницы, а потом уж Судринка. А что у тебя там стухло в телеге? 

- Рыбка упрела по городу колесить. Вот и подванивает, в знак протеста,  - весело кивнул Эрик, утер пот и нажал на ручки, завозя тележку на шатающийся и пружинящий под ногами мост. 

"Кому нужна эта рыба вообще? - дивился Эрик. - Свиней кормить, и то побрезгуешь. А уж платить за неё..."

После моста пошла обычная земляная дорога, изрытая повозками и натоптаная сапогами рабочих. И тут тоже приходилось сражаться с упрямыми колесами за каждый квартал. Уличных фонарей на этой стороне реки не было. С наступлением вечера началась настоящая черень. Мир сузился до призрачной ленты дороги, а остальное поглотил мрак, в котором что-то стукало, шуршало и выло откуда ни возмись налетевшим ветром - теплым, душным, не сулящим ни дождя, ни прохлады. 

Этот ветер приносил далекие голоса, остервенелый лай собак, сдавленные визг не то поросят, не то детишек, до Эрика долетал скрип дверей, воронье карканье, бранные слова. И почти никаких огней по обочинам. Изредка встречались пошатывающиеся усталые работяги. В разговоры они не вступали, да Эрик и сам так устал, что не испытывал большого желания беседовать. Просто шел на слух, а своему слуху он доверял.

Судринка началась для Эрика с костров, замаячивших впереди двумя блеклыми огоньками. Он подошел ближе - костры были сложены прямо посредине улицы, освещая серые стены домов, угрюмо смотрящих друг другу в слепые окна.  

Оборванцы лет десяти, а то и младше, играли здесь в бабки. Это были их костры и их территория. Ветер гонял между домами мусор, рвал с костров пламя, отблески которого скакали по чумазым лицам пацанят. При появлении длинного парня с телегой, они тотчас прервали игру, рассматривая Эрика с подозрительным пристрастием. 

Эрик остановился. 

- Ребятишки, где тут лавка пана Шафрана? 

- Глядите-ка, пацаны! Да это же Пастушка! - крикнул кто-то. - Вот так так! Пастушка у нас на Судринке. 

- Пастушка! Пастушка! - окружив Эрика, загомонили ребята. - Давай с нами в бабки! – кричали дети, указывая на  городок из брусков и горбылей. 

- Отстаньте, малыши!  - весело отмахнулся Эрик. 

- Кто тут малыши? - чернявый оборванец вышел вперед, складывая на груди грязные ручонки. - Ставлю четвертной за кон.  

Черноволосый пострелёнок, с узким, хищным лицом и раскосыми глазами так сильно напоминал Итту, что вполне мог бы оказаться ее младшим братом.

Эрик бросил телегу и присел на корточки, чтобы стать с пацаненком вровень. Ну надо же как похож. Просто удивительно.

- Ну ладно, - ухмыльнулся он похожему на Итту оборвышу. - Чего б не сыграть? Бабки - отличная игра. Развивает глазомер, времямер и местомер, а также смысломер. Ага! 

Может он и выиграл бы, даже наверняка. Если бы оттянутые телегой руки не так тряслись, если бы он не так устал, и если бы думал не о выигрыше, а об игре. Ведь на самом деле, отличная же игра...

Он продул вчистую оба кона черноволосому беспризорнику, продул все, что еще даже не получил за работу. 

- Ты должен мне два четвертных, Пастушка, - довольным тоном сообщил наглый малец. - Столько платит пан Шафран за доставку. Тут недалеко. Идем, мы покажем. 

Эрику ничего не оставалось, как подхватить телегу и в окружении ватаги гомонящих ребятишек, расчитывающих получить свой выигрыш, двинуться по улице.  

Мрачный и злой как черт, он ломился в лавку долго и бесцеремонно.

Глухой пан Шафран оказался не одутловатым, отечным стариком, со свисающими под глазами кожаными мешками, каким Эрик представлял его всю дорогу, а крепким мужчиной лет сорока. Светловолосым, бородатым, строгим и добросовестным. С первого взгляда на такого человека каждому ясно - с ним не шутят, его не обманывают, и жизнь он держит за причинное место не ради денег, но порядка для.

Оглядев парня, а заодно и ватагу пострелят, предусмотрительно прячущихся за углом, пан нахмурил белесые брови и крикнул в глубь лавки:

- Агашка, воды и соли. Рыбу привезли. 

Потом он снова исчез в дверях и вернулся, но не с монетами, а с керосиновым фонарем. 

- А ну идем! -  пан Шафран спустился с крыльца и пошел отворять скрипучую калитку в заборе. - Проигрался? Ну-ну. С этими лучше не связываться. Мастера своего дела. Да. Тут колесо, осторожнее. Не вихляй так. 

Эрик оказался во внутреннем дворе лавки, заваленном всяким хламом так, что небольшая телега с трудом прошла по тропе к середине двора, где у колодца толстая Агашка выливала воду из ведра в большую ржавую кадку.

- Сюда скидывай, - приказал Эрику пан, а сам ласково обратился к Агашке: - Агата, сердце мое, последи за лавкой. Шпана вьется. Облапошили городского на весь заработок. 

Пани Агата ушла в дом, а Эрик молча стал перекидывать рыбу из телеги в кадку.  Склизкие рыбные тельца выскальзывали у него из рук, он доставал их на ощупь из черной травы, но рыба не давалась и выскальзывала снова и снова.

- Дай сюда! - не выдержал пан, оттеснил Эрика и ловко перевернул телегу так, что вся оставшаяся рыба перетекла в воду, где мгновенно всплыла кверху белым брюхом, толкаясь и кружась там от движения воды. 

- Что вы будете делать с тухлой рыбой? - отмывая в кадке руки от слизи и крови, спросил Эрик.

Пан поднес лампу к самому лицу Эрика: 

- Повтори! 

Эрик понял, что мужчина и вправду глухой и читает речь по губам. Эрик повторил, мужчина проследил движение его губ и ответил:

- Отмоем и присыплем солью. Это им, - пан кивнул куда-то в сторону запада, - тухлая. А здесь - обед и, заодно, ужин. Да и потом, рыба гниёт с головы, знаешь? Вот головы поотрезаем ей, и дело с концом. Держи! - хозяин протянул Эрику тесак и поставил на стол лампу. - Справишься, получишь ещё четвертной. Только отмой ее хорошенько. А с бандой Четверга больше не связывайся. И без рубахи останешься. И без штанов.

Хозяин ушел, а Эрик принялся за работу. В темном дворе, при свете одной только керосиновой лампы он доставал из кадки по рыбине, укладывал ее на садовый стол и отчекрыживал голову. Голова летела в ведро, тушка - в таз с солью. Рыбы было много. Эрик решил не считать, просто делать, что требуется, не останавливаясь. 

Он уже успел обработать больше половины, как вдруг между ног у него что-то резко шмыгнуло, тронув за штанину. От неожиданности Эрик дернулся, тесак соскользнул с рыбьей головы и резанул прямо по большому пальцу. 

Эрик взвыл, оступился, и тогда черный кот с раздирающим всю Судринку воплем выскочил из-под его ботинка. Второй, рыжий, удирал с рыбьей головой в зубах. 

- Ведьмовы коты! - выругался Эрик и поднял руку вверх, выше сердца, так, как учил дед. - Чтоб вас сверебы сожрали!

Рана была глубокая. Кровь капала на стол и смешивалась с кровью дохлой рыбы. 

...

(Черновик, перенесла первый тур игры в бабки на Сурдинку)