Давид

Брат Калинга — собиратель мудрости Бадахшанского перевала — перекрестка миров и времен, был разбужен с рассветом зубодробительным грохотом...частыми ударами на сотни зубов. Выбравшись из пещеры, монах продрал кулаками спросони глаза, чтобы узреть причину шума, и поспешил задраить очи снова. Не получилось — сон изгнан раз и до обеда.

Оба горных пика — Северный и Южный, в седловине между которых приютился перевал, были облеплены десятками подмастерьев, остервенело, видимо под угрозой увольнения, вгрызавшихся зубилами, исходящими истеричным звоностоном под ударами небольших но злобных кувалдочек в горную породу.

На Северном пике хозяничал мастер Микеланджело, на Южном, натата-та-такивая под нос "танец с саблями", уплетая финики, и вытирая замасляные пальцы о крученые к небесам усы, распоряжался Сальвадор Дали.

"Столкнулись в неистовой схватке высокий Ренесанс и сюрреализм. Кто победит? Наверное тот, кто меньше перевал мне испортит" — записал в свитке Калинга, и крикнул Буанаротти:

— Слышь, ваятель, намусорили вы тут, мама не горюй!

Микеланджело(пытаясь разобрать в грохоте слова монаха):

— Мрамор? Да. Горит? Ну, если сильно постараться, да с хорошими мехами...

Калинга махнул рукой на Буанаротти, и рявкнул в сторону Дали:

— Это мрамор, поджигай!

Сквозит на перевале, мама не горюй, а мрамор горюй, если у мастера искры из глаз снопьями сыплются — загоревшийся Южный пик, ярким факелом был виден на сотни верст кругом.

"Буанаротти отсекает все лишнее от глыбы, а Дали отжигает, только сабли ему не хватает" — записал Калинга.

Одним днем не обошлось, но через месяц, Северный пик венчал, устремленный торчащим членом в долины кочевников Фата, отродясь не ведавших искусств, высоченный юноша — Давид, а на Южном пике, высилось обугленное бесформенное нечто. Сальвадор дунул-плюнул, гарь с шмотьями извести(перегоревшего мрамора) ухнула лавиной на Калингу, и миру явился новый шедевр от Дали — очищенное от пепла Бесформенное Нечто.

Дали(с гордостью в голосе):

— Космический носорог, ёпта.

Калинга:

— Почему хмурится?

Дали:

— Потомучто ты на жопу смотришь, балда, у кого не хмурится жопа, тот страдает геммороем, а рыло носорога ухмыляется.

Калинга:

— Почему?

Дали:

— Потомучто у него торчащих усов нет, как у меня, потому и приходится эмоциональный посыл ухмылкой компенсировать...

"Гемморой."— записал Калинга:

— Что помешало усы изваять?

Дали:

— Самый совершенный носорог на свете — "Кружевница" Яна Вермеера, у нее косички, уши прикрывающие, в спираль закручиваются, как и рог носорога — ороговевший, закрученый в спираль пучок волос, а спираль, читай, золотое сечение, продвинутая симметрия, гармония, галактика, блин, зачем другим волосяным покровом зрителя отвлекать, это ж не Лев Толстой!

Калинга вспомнил встечу с Толстым, его кустистые, спутанные между собрй брови — того и гляди, в спираль завьются и ороговеют, что тогда будет? Единорог, а это тоже себе подвид носорога. Так вот где собака порылась!

Буанаротти молча оглядел "космического носорога", и, не вымолвив ни слова ушел — во Флоренцию.

Дали:

— Как в 1527-м, когда Рим испанцы сожгли, тоже сбежал во Флоренцию. Ну да ладно, мне к Гале пора. Пока-пока.

На Бадахшанском перевале, сталкиваются не только люди из разных времен и миров, но и эмоциональные посылы их творений: через неделю, как заметил Калинга, хуй у Давида упал, улыбка сошла с прекрасного лица, а очи, направленные на "космического носорога", наполнились грустью.

Эрекция и приподнятое настроение Давида плавно перешли в издевательскую ухмылку носорога, которая стала шире на космическую разность между состоянием покоя и сексуального возбуждения мраморного юноши.

"Когда приходит новая эпоха в искусстве, у старой начинается эректильная дисфункция"

         Монах-медик Чиланзарского монастрыря, брат Калинга.