Кому на Руси жить хорошо?

Читали? Не читали? И я не читал... Интересная должно быть книжка.

В Подольской губернии есть город Немиров. Чувствуется, что где-то рядом с этим городом родился Салтыков-Щедрин и Некрасов, и вся отечественная традиционная литература это подтверждает. Есть такая традиция, есть. Началась задолго до Гоголя и до сих пор пользуют. Писатели ленивы, своего придумывать не хотят.

Названия сёл в окрестностях Грешнева Некрасов шифровал в фамилиях своих персонажей. В его прозе выделяется группа фамилий необычных, не имеющих какого-то явного смыслового значения. 

Например, в «Тонком человеке»: Варахобин, Закобякин, Лыкошин; или в «Трёх странах света»: Окатов, Ласуков, Понизовкин. Такого рода фамилий набирается более трёх десятков, они образованы от названий населённых мест в окрестностях Грешнева (Варахобино, Закобякино, Лыкошино, Окатово, Ласуково и так далее). 

Пружинин, Бухалов, Сычовкин (псевдоимена Некрасова), также соотносятся с реальными названиями деревень и сёл. Стремление запечатлеть приметы «края родимого» характерно на протяжении всего творчества поэта: обращаясь к теме деревни, он обращается и к теме родины, к тому, что обозначил как «всему начало».

Прочитайте поэму «Кому... жить хорошо?» и найдете в ней:

Семь "временнообязанных" мужиков, отправившихся на поиски одного счастливого. То ли конца, то ли мужика, то ли города. Переправляются они через Волгу, идут по дороге, похожей на описанный автором путь до имения и... все основные события в поэме неожиданно разворачиваются в окрестностях Грешнева. В черновиках поэмы можно найти местные названия деревень (Мишнево, Новоселово, Пьяново) и фамилии грешневских крестьян (Голкины, Молочковы), потомки которых и сейчас проживают в этих местах. То есть, Николай Алексеевич ничего не придумывал. Описывал то, что видел.

Что такое губернский Подольск или Ярославль знают многие. А что такое районный центр, к своему счастью, не многие. И уж совсем мало что известно про Грешнёво*.

1. История гласит: однажды, в стародавние и почти былинные времена, грешники вылезли из ада аккурат недалеко от безымянного сельца**. Били их всем миром, загоняя обратно в ад. Грешники кричали и умоляли их простить. Не простили. Сказали: Бог простит.

 «Если стать (...) спиной к церкви, (а) лицом к Волге, то перед глазами будет бесконечная равнина, вся зеленая летом.

 Равнина эта низка, она далеко, почти до горы заливается полою водою. На ней всё лето остаются в лугах озера, следы, вероятно, прежнего русла Волги. Теперь Волга отошла далеко к правому берегу, и плесо её синеет вдали, обозначенное, где оно скрыто берегом, дымом бегущих пароходов и мачтами идущих судов. Там Волга быстро несет свои воды в берегах, воспетых поэтом (...) - писал Ф. В. Смирнов в 1902 г. : Лесу в этой местности мало, везде только луга да пашни, и на их зелени разбросаны местами темные пятна селений. Белеют тут и там колокольни сельских церквей (...). Вдоль всей этой равнины под горою тянется костромская большая дорога»

В каких стихах Некрасова оннашел эту воспетость — я не знаю. Может про кого-то другого говорил. У Некрасова воспеты ужасы крепостничества. Это его краегульный камень. Это его внутренний Каминский, так сказать...

*В биографиях Некрасова, что написачили современные биографы, часто встречается такая дичь: родился, дескать, поэт в Подольской губернии, а детские годы провел в Ярославской (летом семья выезжала из Грешнево в Ярославль на съемные квартиры. Всего-то). Некрасов никуда не переезжал. Ей Богу.

Сельцо**- это не село, слова только похожи. Это исторический населенный пункт, такой хуторок в Речи ПосполитОй и России. Обязательно с имением землевладельца, но без церкви.

1. Я — сказочник.

Если переехать в Ярославле Волгу и пройти через Тверицы, то очутишься на столбовом почтовом тракте. Проехав 19 вёрст по песчаному грунту, где справа и слева песок, песок, мелкий кустарник и вереск (зайцев и куропаток там несть числа), то увидишь деревню, начинающуюся столбом с надписью: «Сельцо Грешнево, душ столько-то господ Некрасовых».

В господском доме «деревянного строения» было восемь «малых покоев» (комнат), сени и два чулана. В число этих «покоев», скорее всего, входили: прихожая, зал (столовая), гостиная, кабинет, спальня, детская и девичья. В доме имелось семь окон с двойными рамами. Отапливался он голландской печью, имевшей изразцовую лежанку. Наверху находилась светелка с голландской печью. Дом был крыт тесом. Кроме господского дома в состав «усадебного строения» также входили: баня, два каретных сарая, конюшня с денником, амбар с погребом, флигель с сенями, людская изба, скотный двор, погреб и др. (все эти постройки, за исключением крытых соломой людской избы, скотного двора и погреба, были покрыты тесом). К барскому дому примыкал сад, обнесенный «досчатым и бревенчатым забором», в котором имелась «беседка на столбах».

К нашему времени от усадьбы осталось не много: заросшийся зеленью пруд и «музыкантская», где проживали крепостные музыканты. Чуть позже здесь размещался трактир***,назвали его «Раздолье» (есть в этом своего рода ирония), потом к каменному первому этажу пристроили второй, деревянный. И в таком состоянии он и остался. Теперь там музей. Памятник Некрасову поставили большевики. Теперь есть и памятник. 

Тракти́р*** — устаревшее название гостиницы или постоялого двора с харчевней (заведение низшего класса). Словечко заимствованное. Мне нравится вариант с заимствованием этого слова из старонемецкого traktieren (забой животных у дороги или трактирный фюрер, хотя произносится это иначе). Есть вариант, что заимствовали с польского. Но тут я уверен, что поляки сами это словечко подхватили от кого-то. Их природное слово для обозначения трактира все-таки корчма. Соответственно и трактирщик на ихнем будет кочмарщик. И слышится мне здесь исконное, славянское, с кошмарами.

В детстве Колю Некрасова перевезли с Западной Украины в коренную Россию, на Волгу. Естественно, что он много времени проводил на реке. 

«От барского дома до Волги, — пишет какой-то путешественник А. В. Попов в начале девятнадцатого века, — по прямой линии было 6 верст, но здесь никто не ходил, потому что болото и теперь затрудняет движение в этом месте. Обычный путь, более далекий, шел через деревни Ермольцыно и Тимохино к волжскому левому берегу против Бабайского монастыря. Берег Волги против монастыря, от Туношенского острова вниз до деревни Рыбницы, можно назвать классическим некрасовским местом (...). Сюжеты ряда его произведений связаны именно с этим местом»...

За шерсть вёрст киселя хлебать. Ага. Или восемь. Или все десять. Но ведь бегал же. Впитывал виды. Чего-то собирал, может и рыбачил, точно купался. 

В этих местах ежегодно Волга широко разливалась и топила низменный левый берег от Ярославля вплоть до Костромы. Возле Грешнева половодье заливало даже тракт на Кострому. 

В вышедшей в 1848 году части «Военно-статистического обозрения Российской империи», посвященной Костромской губернии, сказано: 

«...поёмное пространство Костромского уезда, непосредственно соединяется с таковым же разливом Даниловского уезда Ярославской губернии, и составляет пространство в длину по р. Волге, от Костромы до Тимохинской почтовой станции, лежащей на луговой Ярославской дороге, около 35 верст, а в ширину около 25 верст. Разлив начинается с общим движением весенних вод и продолжается вообще около 5 недель; возможность одиночного проезда для обывателей получается не ранее конца апреля или начала мая, (...) но при большой воде и значительных повреждениях устанавливается проезд не ранее половины июня». 

Как вскрылся лед, так и встала Рассея! Ну и? Чем вам это не Нил? Всей разницы, что не в Египте, а в России. А поэт пишет так:

Волга! Волга!.. Весной многоводной

Ты не так заливаешь поля,

Как великою скорбью народной

Переполнилась наша земля...

И как это понимать? Вот за это я и не люблю Николая Алексеича. Чудак человек.