Письма в Мондавию

– Рита записалась на кунилини-йогу, просекаешь, Моз? Теперь у нас сплошная чистка чакр. Она везде сует эти специальные индийские специи, теперь приходится всегда просекать где ближайший толчок. Иначе быть беде.

Великий больной выражался в том ключе, что чистка чакр ведет к полному выздоровлению.

–Сам посуди, Эдвард! Индийцы все как один худые, живут в грязи и совсем не болеют. А все от чего?

– От чего, Моз?

– Потому что они регулярно чистят эти самые чакры.

– Думаю, если все пойдет так и дальше, я долго не протяну, – предрек Мастодонт. – Она еще купила специальный чай, Моз. Сечешь? Говорит второй этап.  К йоге надо привыкать постепенно, можно надорваться.

Припомнив званый ужин по поводу начала занятий йогой, я отрываюсь от чтения досье на американца и, распугивая мух, начинаю ржать. Мой смех эхом отдается в пустом кабинете и, кажется, что я сошел с ума. Но этот ужин стоит моего безумия. Я закрываю руками глаза, не в силах сдержаться. Картинка ясно стоит перед глазами.

На то количество рубона, которое женушка Сдобного наметала на стол, невозможно было смотреть без содрогания и внутренних вибраций.  Рита суетится вокруг него.

– Сегодня ужин в индийском стиле, небольшие закуски, Макс, – мурчит она. – Чатни, бирами, коровье барбекю. Любишь коровье барбекю? 

Я с сомнением рассматриваю на готовый упасть на колени стол. Чатни, бирами и три кило крепкого белого.  Гора тушеной фасоли. Тут  от ожирения умер Рональд Макдональд, а Фушон сошел с ума. 

– Говяжье? – предполагаю я  и кошусь на двадцать фунтов вырезки с аппетитным дымком. Заготовку будущего панкреатита. Муженек вновь обращенной в йогу жарит под окном вторую партию. Жарит  бескомпромиссно,  как Сатана грешников, снизу доносятся ругань, треск раздираемого дерева и ветры, которые он испускает в беспощадной борьбе за хавку. Соседи вывалили из окон, с интересом наблюдая, как тот мечется у импровизированного гриля из бетонных блоков с соседней стройки, на которые небрежно брошена канализационная решетка. Мимо распахнутых окон валит густой дым. 

– Дурачок, – Рита щекочет меня усами за ушком, – это же Индия! У них там коровы!  

В Индии коровы, киваю я, и чтобы не мешать приготовлениям устраиваюсь в покрытом жирными пятнами кресле в углу. 

Рубинштейны задерживаются, их катафалк с утра хандрит, чихает сизым, истекает последними каплями черного масла. Ставлю полный комплект зубных протезов против порножурнала, что старик, вытянув от усилий цыплячью шею, толкает тачку, в руль которой отчаянно вцепилась Рубинштейниха. Ему осталось только помереть от усилий. И тогда пазл сложился, он слег бы в багажник недавнего приобретения. В темной визитке с подвязанной челюстью. Еще пара кварталов и судьба сядет на него своей мягкой задницей.

Судьба. Я проговариваю про себя по буквам – СУДЬБА. Шесть букв. И ни одна не радостная, если ты потомственный неудачник и радуешься даже маленькой крупинке счастья случайно оброненной теми, кому повезло больше. Ты – разменная монета, сдача с крупных купюр. Это сложно принять, пока тебе не прилетит из ниоткуда. 

Тогда Рубинштейны прибывают с опозданием на полчаса. Моисей кутается в неизменный шарф и жалуется на холод, несмотря на то, что в комнате душно. Обычное его состояние. Он кивает мне и громко сморкается. 

–Тише! – шикает Рита, – Макс пишет на родину, в Мондавию. 

– В Кабул? – уточняет ее муженек,  появившись с миской горячего, – там сейчас такой замес, дарлинг! Письмо вряд ли дойдет.

Я пожимаю плечами, оставляя ему его заблуждения. Жить с ними легче, чем с печалью знания.  И все же откладываю телефон в сторону, нужно поучаствовать хотя бы в официальной части. Мы рассаживаемся за столом.  Его величество берет слово, наполняя самый большой из разномастных бокалов. 

– За тебя, мой поросеночек! – торжественно объявляет он, закидывает порцию в хлеборезку, а затем оглушительно икает.

– Все оттого, что ты сегодня не чистил чакры! – беспокоится Рита.

– Да как не чистил? – оправдывается Толстый, джин льется у него из ноздрей на грязную белую майку,– утром и еще раз на работе. Меня так прижало, еле добежал. Мне кажется – это от специй, которые ты теперь добавляешь везде.

– Саватхитхарма с тобой, – не соглашается его благоверная и делает несколько таинственных пассов над столом. 

– Я чувствую как прана разливается по комнате, – уверенно говорит она.

– Это не я, – тут же сообщает ее муженек.

В их спор включаются Рубинштейны, я выпиваю за здоровье Риты и опять лезу в телефон.  Краем уха слушая, как Руфь рассказывает о своей приятельнице, которая питается исключительно подсолнечным маслом. Обычные разговоры, в которых я не участвовал никогда.