Скажи мамочке "мяу"

(Опять проблемный экшн и опять у меня черт знает что с этими ведьмами)

Старый форт сотрясался от грубого, пьяного смеха и ругани. Орали, акая по-южному, всякую блажь и гнусность, командовали, спорили. Пахло дымом, кислотой и какой-то горелой едой. Пахло въедливым, отвратительно сладким женским потом. Снаружи стояла жара, а здесь, в каменном мешке, было промозгло и сыро. 

Я чуяла плохо. Страх быть узнанной сбивал мой дар как ветер пламя костра. Я шла как во сне, хорошо видя себя со стороны. Человеческая дева, попавшая в плен к иттиитам — пусть и не нечисти, но древней, нечистой расе. Связанная веревками, белокожая, с каштановыми, сбившимися в неопрятные пряди волосами, босая, в одной только полосатой циновке, надетой на голое тело.

Во что бы то ни стало нужно было сохранить этот облик, а потому ни страх, ни гнев я не могла себе позволить. Я сдерживала их, копила и прятала. Равнодушие стало моей защитой.

Пока ведьма вела меня темными коридорами, я рассеянно ловила даром пленных гвардейцев, сидящих по камерам подвала, там, где положено было сидеть вовсе не им, а, напротив, ведьмам - врагам нашего королевства. Я чуяла ведьм и их наемников — пьющих и занимающихся с пленницами всяческим постыдным. Наверняка среди этих несчастных были и иттиитки озера Каго. А, может, и бедная Мэмми, которую во имя сверхидеи насиловали сначала свои, а теперь по имя другой сверхидеи — чужие.

Мне было все-равно. Мне должно было быть все-равно. Иначе иттиитская природа разбудила бы во мне древние силы. И я бы себя выдала. Тело и разум мои были заняты контролем над чувствами. И, когда меня привели в зал, я скорее походила на сомнамбулу, чем на перепуганную пятнадцатилетнюю девушку. Я стояла перед главной ведьмой, таращась в золотую пуговицу на ее черном, наглухо застегнутом кителе.

Главная сидела за столом в трапезной. Тарелка с жареным мясом и кубок были отодвинуты в сторону, а перед ведьмой лежали какие-то бумаги, списки и карты. Тут же лежали лупа и перо, от которого по поверхности дубового стола растекалась клякса. 

Главная устало чего-то перелистывала, время от времени чихая в рукав тужурки. Она была серая. Из самых древних, самых породистых, спустившихся пару столетий назад с гор и завоевавших сначала чернокожий юг, а потом острова альбиносов. Эмиль отлично поднатаскал меня по истории нашего континента...

Пепельные, от природы седые волосы ведьмы были не острижены и выбриты на правом виске, как у толстух, что напали на нашу повозку, а уложены в высокую прическу и подобраны серебряным гребнем. Длинное лошадиное лицо повернулось ко мне с выражением простого хозяйственного интереса. Серые, спрятанные под мощные надбровные дуги глаза рассматривали меня практично - ведьма решала, куда пристроить трофей. 

- Почему связана? — спросила она мою конвоиршу и снова чихнула в рукав. — Сопротивлялась? Буйная?

- Они везли ее связанную, — ответила толстуха.

- Кто? Иттииты? - оживилась главная. - Интересненько... С чего бы им вязать человечью деву? Ты же человечья?

Я хотела кивнуть, но вовремя сообразила, что тогда придется отвечать и на другие вопросы, и молча  перевела пустой взгляд в угол каменного помещения.

- Траванули они ее, что ли, дикари эти? И что это за балахон? Вот люди! И ещё мы, видите ли, у них ведьмы необразованные... — главная осуждающе поджала губы и стала похожа на нашу консьеожку мадам Минчеву. — Вот что, Ханка. Отмой и накорми кралю. Она ничего. Молоденькая. Если оклемается, заберу к своим... перевоспитаем... знатная будет куре кому-то... Пойдешь в ведьмы? А? Дурочка? — и главная ведьма улыбнулась мне как-то очень по-простому и даже по-доброму.

Я продолжала сверлить взглядом угол комнаты. Нельзя было купиться на этот запростецкий тон. Отрубленные, глухо падающие на дорогу головы иттиитских мужчин отрезвляли любое ведьминское подхалимство. Надо было ждать, терпеть, не показывать черных глаз, не темнеть кожей. Ни в коем случае нельзя было, чтобы ведьмы признали во мне иттиитку. Пусть и дальше считают, что я все лишь иттиитская пленница, белая человечинка, да ещё и стукнутая пыльным мешком по голове…

Ведьма Ханка вывела меня из помещения трапезной и снова куда-то повела коридорами, довольно нетерпеливо подталкивая в спину. Она кипела в справедливой ярости:

- Ишь, себе она заберет. Лошадь старая... Черта с два!  

Я слышала ее пьяное, томливое желание, совершенно не похоже ни на одно мужское желание. По крайней мере ни на одно из тех, что мне доводилось чуять за свою недолгую жизнь. Ее желание было скользкое, неопределенное, и больше напомнила текущие слюни ребенка, увидевшего на прилавке сладкое пирожное с кремом. 

Мы вышли в ворота форта и прошли мимо охраны - низкорослых, усатых, одетых в кожу мужчин, с широкими тесаками за поясами. Завидев морриганку, они выпрямились по стойке смирно. При этом зажатые в зубах самокрутки чуть не подпалили их густые обвислые усы.

- Сдашь меня — яйца отрежу, — коротко кинула ведьма одному из стражников.

Тот только козырнул и выронил изо рта папиросу.

Была одна из трех ночей июльского луностояния. Яркая, круглая луна висела над лесом, купалась в небольшом тухлом озерце и освещала дорожку к воде. 

Мои руки по-прежнему были связаны. Спущенная на ногах веревка давала возможность делать только частые, короткие шаги по тропинке. Ведьма явно жаждала уединения. Кормить и мыть меня она не спешила. 

Сумасшедший мир, родиться в котором желательно сразу страшным мужиком в доспехах в далёком никому не нужном селении, где нет ни книг, ни жрецов. Тогда возможно никто не поведет тебя неизвестно куда неизвестно с какой целью.

Кинжал Кита Масара, который он выронил во время пленения на пол повозки, прятался под жёсткой накидкой, привязанный к цепочке компаса. И хотя он был выточен из зуба древнего морского чудовища, а потому весил немного, все-равно давил на шею. Ведьму следовало убить, как только она развяжет мне руки. Что будет, если она обнаружит кинжал раньше, я не догадалась подумать.

- Это будет немного больно, пирожочек, но и приятно тоже! - тут, вдали от всех, ведьма дернула меня на себя и снова прижала спиной к своим мягким грудям. -  Несправедливо, чтобы такая целочка досталось главной. Ты — моя добыча. Пусть забирает ту иттиитку, она тоже хорошенькая. Главная любит таких пугливых и большими титечками. А я люблю тёлочек покрупнее... и посветлее... — рука ее сунулась мне под накидку и принялась облапывать бедра, живот, грудь, и, конечно, тут же наткнулась на кинжал. — Ооо! — ведьма радостно схватилась за цепочку. — И с маленькими секретами между пухленьких грудок! Да же?!

И она сдернула с шеи кинжал вместе с компасом. Я вскрикнула. Цепочка обожгла шею, глубоко разрезала ее на загривке, рана защипала и ведьма, крепко держа меня поперек туловища, вышвырнула кинжал и компас Эмиля в тухлое озерцо и принялась жадно слизывать с моей шеи кровь.

— Тепленькая, чистенькая мерзавка с кинжалом за пазухой. Смелая, подлая. Ты очень мне нравишься. Очень-очень. Я испорчу тебя, а потом заберу себе. Я буду о тебе заботиться, баловать. Научу играть с дигирами. О, что они умеют вытворять, эти хитрые колбаски. Тебе небось и не говорили, какая она — настоящая женская ласка? Вот я тебе все и покажу.

Она развернула меня к себе лицом, провела холодным набалдашником меча по моим щекам и губам. Ее пухлые щеки подрагивали от желания и нежности. Взгляд плыл от похоти. Губы облизывались.

- Скажи мамочке «мяу». Я люблю, когда девули говорят «мяу». Ну, скажи, пирожочек!

Вот он - самый нужный момент. Идеальные обстоятельства, последняя капля в чан моего бережно собранного гнева, готового в любую секунду вырваться, лопнуть, ударить... Но было нельзя, а вот теперь стало можно.  

Никогда еще я не превращалась в иттиитку так быстро. Никогда так быстро, как теперь не заострялись для укуса мои зубы. Впрочем, никогда еще я не была попавшем в беду животным, пускающем в ход зубы и когти без малейшего раздумья и сожаления... 

Позже, сидя под корягой, где я умудрилась запутаться в крепких стеблях кувшинок, я понемногу пришла в себя и поняла, что покусала ведьму чересчур кровожадно.

Чуть не откусила ей нос, вгрызлась глубоко в жирную шею. Ещё и еще. Я все сделала правильно. Животное во мне действовало наверняка. Так, чтобы от боли ведьма выпустила, а не убила добычу.

Так и вышло. Толстуха не успела достать из ножен меч, который планировала использовать совсем с другой целью, а рухнула мне под ноги, истекая кровью, хрипя и катаясь по земле. 

Но я уже была в воде. Нужно было вернуть компас Эмиля.

Кинжал иттитов белел среди черных водорослей. В свете полной луны он был похож на звезду. Рядом лежал компас.

Не перерезая веревок, чтобы не терять времени, я схватила кинжал и компас, и уплыла как можно дальше, к другому берегу, где спряталась под корягами среди кувшинок, не помня себя и глотая слезы.

(Черновик)