Плана у меня нет...

Значит, вот как выглядит смерть. Вовся не вся жизнь перед глазами, ты видишь только самое прекрасное, острое и больное...

Но если он мертв, какого эти в белых халатах суют ему в рот вонючее лекарство? Мерзкая вонь! Хуже, чем на торфяных болотах Перепусков. У Эмиля всегда была особая память на запахи. Он хочет выплюнуть лекарство, но не может. Из всех оставшихся ему жизненных функций, он владеет только обонянием. Вонь забирается в голову и Эмиль переносится в Перепуски.

Злая осенняя ночь, темно, хоть глаз выколи. Полыньяки визжат как поросята. Эмиль вязнет сапогами в торф.

Между редких деревьев мелькают факелы гильдийцев. Могучий голос Улена перекрывает визг:

— Не выпускать ни единого! Убить всех! Работаем, детишки!

Полыньяки — черные и блестящие, как пиявки. Вот кто телепаты. Но общаться могут только друг с другом — своя волна.

Их тела как черви: гибкие, верткие. Ноги и руки почти бескостные, вместо пальцев — длинные когти-ложки. Они питаются энергией земли, закапываются и сидят там, как кроты. Роют целые города, длиннющие подземные лабиринты. Они никого не убивают. Червяк не может убить. Полыньяки — паразиты. Высосав энергию из земли, они перебираются на новое место, а старое становится пустошью, где столетиями не родиться ни травинки.

На исходе войны, когда стало ясно, что поражение близко, морриганки приперли в Северное королевство все колонии, которые только сумели отыскать в диких краях материка. Согнали полыньяков на корабли, чтоб наверняка, чтобы те медленно чахли в трюмах, теряя силы вдалеке от земли.

Их вытряхнули на сушу здесь, на границе королевств. Голодные обезумевшие твари хлынули сюда сотнями. Их отлавливали, уничтожали, как саранчу. Выкуривали дымом из колодцев, топили в реках. Спасали родную землю. Долго, месяц за месяцем, рыскали по королевству, зачищая его от паразитов. Потом.

А впервые Гильдия встретилась с ними здесь, в дремучем лесу Перепусков, рядом с болотами у истоков Ааги. Следопыты нашли их новое стойбище, кострами выкурили из свежих колодцев и огнем и мечом погнали на болото. Полыньяки уперлись в берег Ааги и в ужасе повернули от воды назад, хлынули прямо на мечи гильдийцев. 

Их блестящие спины мельтешили в свете факелов как летящие от щедрого костра искры.

— Убить всех! — орет Улен. — Не зевать! Работать!

Эмиль стоит в болотном мху, увязнув сапогами по щиколотку. Видит только черноту ночи и еще чернее ночи — высокие стволы елей. Остальное фрагментами, выхваченными из мрака пляшущим светом. Сверкнул чей-то меч. Еще один. Желтые капли крови на лице Тигиля. Его плечо и складки кожаной куртки на сгибе руки. Вот свет факела поймал Эрика. Вполоборота. Резкий курносый профиль, тени под глазом и на подбородке. Эрик мельком косится на Эмиля. У него удивленный вид, такой, словно он сделал то, что не ожидал от себя, словно сам не понял, как такое случилось. Свет перемещается. Чужие далекие факелы выхватывают в ночи скользкие, покрытые слизью тела полыньяков. Убить всех! Не выпустить с болот! Твердая земля и поминай как звали. Ищи потом...

Их сотни. Гильдийцев - два десятка. Гвардия на ближнем фронте, так что подмоги не жди. Это первая война с серными ведьмами. Братьям семнадцать. Итте столько же. Где же Итта? Он оглядывается, но Итты не видит. Свет в руках друзей носится вслед за полыньяками. Твари петляют, как зайцы, проскальзывают между ногами гильдийцев и натыкаются на их мечи.

Эмиль понимает, что замер. Залип на этот кошмар. Меч его опущен.

Перед ним выпрыгивает полыньяк. Вот прямо вытекает из-под чьих-то сапогов. Гибкий, мерзкий, ростом с Тигиля, не меньше. Он спасся, увернулся от чужого меча и теперь перед ним Эмиль.

Рука реагирует мгновенно. Сама. Не спрося. Меч рубит наотмашь. Но прежде Эмиль видит лицо или то, что можно назвать лицом, видит так близко, что в отраженном свете чужого факела встречается с полыньяком взглядом.

Пустой овал. Без носа и ушей, узкая щель вместо рта. Только глаза. Миндалевидные, огромные колодцы, без зрачка. Глаза-зеркала. В них видно немного неба. Другого, не пасмурного осеннего, а звездного, глубокого неба. И видно Эмиля. Не отражение юного воина, который заносит меч перед убийством, а того Эмиля, который внутри: внимательного, тихого мальчика, боящегося убить.

Эмиль читает все за долю секунды. Это позорное разоблачение его сути рождает мгновенную ярость. Он сносит полыньяку голову, потом еще десяток других черных голов, и ещё. Убивает всех, которых успевает нагнать и поймать.

Гильдия вырезает эту колонию подчистую.

На рассвете болото покрыто сдувшимися как воздушные шарики трупами. Желтая кровь вытекает из тел и мелкими каплями застревает во мху.

Эмиля тошнит. Он ходит по болоту, как одурманенный. Ищет Итту и находит ее в кустах. Ее рвет. Он хочет ей помочь, отыскать в рюкзаке флягу с водой, но не выдерживает, тоже падает рядом с ней на колени и опустошает желудок.

Потом они сидят на берегу реки, подальше от друзей и костров. Они не чувствуют холод, хотя их зубы стучат, а губы давно посинели.

Этой ночью они впервые убивали беззащитных, и они не в себе. Эмиль моет в реке руки, он знает, что теперь все равно не отмыться, но все же трет их песком снова и снова.

— Почему мир устроен так глупо? — спрашивает Итта.

— Отвратительно, — поправляет Эмиль, садится ближе. Он старается вести себя мужественно, но чувства разрывают и он признается: — Я не знаю. Пока ни одна паршивая книга не дала мне ответ. Потому плана у меня пока нет.

— Плана? — Итта поворачивается к нему. Опухшие веки, красный нос, рот приоткрыт в удивлении.

— Да, плана. Я ищу ответы. И не собираюсь отступать.

— Хочешь вылечить мир?

— По возможности.

Итта качает головой, губы пробуют улыбнуться. Она тянет руку и обнимает его за шею:

— Я так тебя люблю...

Запах нашатырного спирта бьет ему в нос. Он снова оказывается в пламени боли.

У него не вышло вылечить мир. Получилось только хуже. Сильно хуже. Так, чтобы уничтожить все. Облажаться по полной...

— Очнитесь! Эмиль! Вы меня слышите? Моргните! — Чужой мужской голос. Взволнованный. — Он не слышит. Снова жар. Не пойму. Ещё раз — свет на веки.

«Я все слышу, — думает Эмиль. — Просто не хочу. Не хочу возвращаться. Сразу надо было остаться там, эта была бы честная плата.»

...

Я не знаю как выразить свои чувства о происходящем иначе... 

(Отрывок из "Берега Птицелова")