О протестантской этике

Мне сегодня под утро приснилось, что я попаданец во Флориана Гайера (избави Бог, тьфу-тьфу-тьфу). 

Вообще-то написать о нем стоило бы (и я, наверное, это здесь сделаю, как только разгребусь с делами). Если в двух словах, Флориан Гайер из Гибельштадта (это настоящий топоним -- Giebelstadt, -- а не стёбное название, придуманное русскоязычным автором) -- выдающийся персонаж Крестьянской войны в Германии XV века, дворянин, рыцарь, на свои средства собравший, вооруживший и обучивший крестьянский отряд -- и довольно успешно воевавший с рыцарскими войсками, которые давили этих самых крестьян.

Короче, типичный персонаж из "Башмаков на флагах" Конофальского, книги, которая, собственно, как раз об этом периоде.

Но говорить о Флориане Гайере в частности и Крестьянской войне вообще в отрыве от Реформации и причин, которые к ней привели -- бессмысленно и нечестно.

И тут нельзя не вспомнить Вебера и его рассуждения о "протестантской этике". 

Известнейшая и много обсуждаемая работа Вебера обосновывает развитие капитализма протестантской этикой его наиболее активных носителей. Тезисы Вебера достаточно убедительны. Однако интересно было бы посмотреть, а откуда эта протестантская этика взялась.

На самом деле ближайшее рассмотрение показывает, что формирование этики, которую Вебер характеризует этим словом -- и относит к религиозным верованиям ее носителей -- довольно четко локализуется в среде северогерманских торговых и ремесленных кругов (в это понятие входят и Нидерланды, и скандинавские народы Дании и Швеции). Именно там, и именно в этой среде -- в городах Магдебургского права, в условиях доминирования гильдейской организации труда -- сформировался протестантизм, именно оттуда происходит Мартин Лютер, и именно в этих кругах и краях протестантизм распространился в начале 16 века, как огонь в сухой траве.

Сущность этики, ставшей затем основой протестантизма, определялась условиями жизни и цеховой организации торговых и ремесленных гильдий в странах, окружавших Балтийское море. Сельское хозяйство в этих краях неустойчиво из-за климата, малоплодородной почвы и ограниченных земельных участков (которые очень рано сделали невозможным подсечно-огневое земледелие). Практически до появления картофеля голод в северной Германии был явлением очень распространенным. Вынужденные выживать, германцы стали развивать ремесла и торговлю и много в этом преуспели.

Однако ремесла и торговля требовали особого, иного (чем у дворян) отношения к таким вопросам, как собственность, богатство, знания, мастерство, порядочность и точность. Купец не мог не возвращать долги, что с успехом и удовольствием позволял себе дворянин: это лишило бы его возможности продолжать бизнес. И ремесленники, и купцы высоко ставили личное мастерство и знания, позволявшие создавать конкурентоспособные изделия. Богатство наживалось поколениями бережливой и умеренной жизни; никто не мог позволить себе кутить, проживая наследство... В отличие от крестьян, результаты труда купцов и ремесленников полностью зависели от их личного умения и старания -- и от способностей; естественно, что все это приобретало особую ценность. Высокие личные качества (и в первую очередь трудолюбие и порядочность) были основой репутации человека, а репутация -- самым дорогим, что (в отсутствие наследственных поместий и т.п.) у него было: потеряв репутацию, человек терял кредит, а без кредита ни купцы, ни ремесленники не могли продолжать свой бизнес.

Нарушив требования общепринятой морали, человек этой среды не только терял репутацию сам, он портил ее всему своему роду.

Когда воспитанный на этих принципах Мартин Лютер попал в Рим и столкнулся с тамошней (и тогдашней) моралью -- которая являла собой мораль итальянской аристократии, успешно усваиваемую и немногими высшими иерархами иностранного происхождения -- он, разумеется, был потрясен.

Аристократу можно было практически все: его благополучие зависело не от его личной репутации, а от того, какое положение он занимал. Личная непорядочность, нарушение (устаревшей к тому времени) рыцарской этики не становились причиной невозможности продолжать прежний образ жизни, напротив, на многих записных негодяев их современники смотрели с восхищением; никакого позора роду даже самые низкие поступки не приносили -- если в результате совершивший их оказывался в выигрыше. И вовсе недаром Макиавелли был старшим современником Лютера: в его знаменитом трактате "Государь" изложена общепринятая этика того времени (и места), именно та этика, которая привела в ужас эрфуртского монаха.

Тогдашняя череда не очень умных и не очень порядочных пап и кардиналов, которые вели себя не как отцы церкви, а как ее князья, привела католическую церковь к самому тяжелому кризису в ее истории. Нашумевшая история с массовой продажей индульгенций (которая, собственно, стала поводом к Реформации) была ведь вызвана простодушным желанием одного из пап собрать средства на войну с соседним государем за спорную территорию -- вот уж вовсе не церковным делом.

Неудивительно, что вернувшись из Рима, где он насмотрелся на иерархов, забывших не только о Церкви, но и о вере, Лютер стал призывать к реформе -- плохо лишь то, что он захотел реформировать не церковь (что было необходимо), а веру (что вовсе не было справедливым).

Настоящей же реформой, которая принесла католической церкви спасение и возрождение, Рим обязан Св. Игнатию и основанному им Обществу, которое за исторически короткий срок исправило нравы высшего клира -- но не настолько, чтобы в отместку тот не обрушился в конце 18 века на тех, кто вывел Церковь из почти смертельного кризиса.

Интересно, что Общество выжило только благодаря России, о чем сейчас здесь мало кто помнит (но очень хорошо помнит само Общество).