Попаданцы. 22 июня 1941 года.

Довольно популярная тема в фантастики это попаданцы в преддверье 22 июня 1941 года или даже раньше, но кульминация ВОВ.  Данный пост пишу, как часть ответа на желания Алексея Дягилева написать книгу по альтернативной истории, про попаданца в Клима Ворошилова. https://author.today/post/205822?c=13184728&th=13184728

Начала ВОВ до сих пор вызывает яростные споры среди историков, публицистов да и просто граждан. Единого обще разделяемого всеми ответа, почему так все неудачно сложилось нету. Почему, как немцы, так и русские генералы и солдаты писали о достигнутой полной тактической внезапности. Знали ведь, готовились, но почему же тогда так произошло? 

Автор пишущий о  попаданце в любом случае, так или иначе должен ответить на этот вопрос. Какая из версий будет представлена в книги, которая объясняет от чего же так произошло. 

Самая первая версия появившееся с первых дней войны, что так произошло из-за предательства. В принципе эта версия до сих пор жива, есть публицисты которые приводят множество доказательств о подготовки к войне и причину тактической внезапности видят в саботирование приказов на местах, иначе предательстве.   

Долгое время доминировала по сути Хрущевская версия, что Сталин не верил в возможность Гитлера напасть в конце июня 1941. Разведка постоянно докладывала о разных датах нападения и каждый раз ничего не происходило в итоге Сталину надоело опасться и начала войны проспали. В ночь с 21 на 22 не спали разве только Жуков и Тимошенко. Всех остальных пришлось будить.

В 90-е популярна стала версия введенная в широкий оборот Резуном-Суворовом, что просто не успели напасть первым разминувшись в несколько дней, просто не повезло.   

Есть и другие версии, ниже одну из таких я приведу. В целом исторические свидетельства дают противоречивые данные, позволяющие одним историкам ссылаться на одни документы, а другим историкам акцентировать внимание на других свидетельствах.

Читая мемуары маршалов победы убеждаешься, что маршалы так и не смогли ответить на этот вопрос и по сути сами его и задают, не понимая из-за чего же так произошло. Генералы постоянно предлагали привести войска в полную боевую готовность, а временами даже и превентивно ударить, но им запрещали из Кремля.

Так Жуков внес предложение о превентивном ударе, которое с его слов  натолкнулось на крайне раздраженную реакцию Сталина. 

…свою докладную я передал Сталину через его личного секретаря Поскребышева. Мне до сих пор не известны ни дальнейшая судьба этой записки, ни принятое по ней решение Сталина. А преподанный по этому поводу мне урок запомнился навсегда. На следующий день Н. А. Поскребышев, встретивший меня в приемной Сталина, сообщил его реакцию на мою записку. Он сказал, что Сталин был сильно разгневан моей докладной и поручил ему передать мне, чтобы я впредь таких записок «для прокурора» больше не писал, что председатель Совнаркома больше осведомлен о перспективах наших взаимоотношений с Германией, чем начальник Генштаба, что Советский Союз имеет еще достаточно времени для подготовки решительной схватки с фашизмом. А реализация моих предложений была бы только на руку врагам Советской власти.

И так по сути имеем, что причины достижения немцами тактической внезапности скорее всего кроются в политической сфере, а не военной.   

Тов. Сталин не оставил воспоминаний или интервью по вопросам связанных с событиями начала ВОВ так, что сложно определить, чем руководствовались в Кремле принимая то или иное решение, которые сейчас вызывают вопросы. Однако есть множественные интервью Молотова по сути второго человека в государстве, который должен был быть в курсе всех политических мотиваций на принимаемые решения.

В своих интервью он объяснял многие из этих вопросов тем, что в СССР пытались по возможности максимально отсрочить войну с Германией и тем, что нужно было еще и избежать обвинений в агрессии случись война.

 …Читаю Молотову так называемое «завещание Гитлера», запись, сделанную Борманом 14 февраля 1945 года:

– «…Наша главная проблема сводилась к тому, чтобы удержать Россию по возможности дольше от выступления, и меня вечно терзал кошмар, что Сталин может проявить инициативу раньше меня…»

– Конечно, в этом тоже был известный вопрос, – соглашается Молотов.

– А вы допускали такое, что если не они, то мы первые начнем?

– Такой план мы не разрабатывали. У нас пятилетки. Союзников у нас не было. Тогда бы они объединились с Германией против нас. Америка-то была против нас, Англия – против, Франция не отстала бы.

 Другое интервью.

 Не помню всех мотивов такого решения, но мне кажется, что главную роль тут сыграл полет Гесса, если бы мы в это время сами развязали войну,  двинув свои войска в Европу,  тогда бы Англия вступила в союз с Германией и мы бы оказались один на один перед лицом всего капиталистического мира.  

И так можно констатировать, что в Кремле имели место, особенно в связи с полетом Гесса, предположения (ошибочное как мы знаем сейчас), что при определенных обстоятельствах Германия и Англия могут объединиться против СССР, чего конечно стоит всяческими средствами избегать. 

В этом случае реакция на предложения Жукова абсолютно понятна, если учесть опасения, о которых говорил Молотов,  только врагам Советской власти хотелось, что бы СССР оказался один на один перед лицом всего капиталистического мира.

Надо понимать, что в независимости от инициатора войны в СССР её планировали преимущественно вести наступательными способами и на территории противника. В связи с чем возникала дипломатическая опасность быть обвиненным в агрессии с целью захвата Европы не только Германией, но и другими странами.

Что к примеру понимал писатель Шоша Иванович бравший интервью у Молотова. 

 – Больно, что погибла армия, – говорит Шота Иванович, – но если бы немец не прорвался, а мы бы перешли в контрнаступление и успешно продвигались в Польше, Англия, Америка и другие страны разрешили бы нам раздавить Германию в 1941 году, были бы -они с нами?

 Руководство Советского Союза понимая сложность политической обстановки и имея свои, как показало время, ошибочные взгляды на возможность Англо-немецкого союза предпринимало различные шаги для будущей схватки в информационном поле за право в будущем не получить статус агрессора и поработителя Европы.  

Именно в том числе и этими мотивами была продиктовано решение об дачи опровержения в ТАСС  от 14 июня 1941. Молотов по этому поводу говорил:

 Это действительно очень ответственный шаг. Этот шаг направлен, продиктован и оправдан тем, чтобы не дать немцам никакого повода для оправдания. Если бы мы шелохнули свои войска, Гитлер бы прямо сказал: «А, вот видите, они уже там-то войска двинули! Вот вам фотографии, вот вам действия!». Говорят, что не хватало войск на такой-то границе, но стоило нам начать приближение войск к границе - дали повод! А в это время готовились максимально. У нас другого выхода не было. Так что, когда нас упрекают за это, я считаю, это гнусность. Сообщение ТАСС нужно было как последнее средство... И получилось, что двадцать второго июня Гитлер перед всем миром стал агрессором. А у нас оказались союзники».

Отчасти это понимали и в Германии,  так в дневнике Геббельса про сообщение в ТАСС написано.

 «Опровержение ТАСС оказалось более сильным, чем можно было предположить по первым сообщениям. Очевидно, Сталин хочет с помощью подчеркнуто дружественного тона и утверждений, что ничего не происходит, снять с себя все возможные поводы для обвинений в развязывании войны».

 И надо признать, что советскому руководству удалось  снять с себя все возможные поводы для обвинений в развязывании войны, по крайней мере, для аудитории западных стран.  Информационная война была выиграна уже на самом начале, а Геббельсу так и не удалось собрать аргументированных доказательств в подтверждение версии о подготовке СССР к своему нападению. Правда, что не удалось Геббельсу, то удалось спустя много лет другому человеку.  

Стремление победить в будущем информационном противостоянии с Германией за право не называться агрессором проявлялось не только в речах. Все же кто агрессор, а кто жертва определяется прежде всего по тому, кто реально вторгся на чужую территорию.

 Так, что и в военном планирование по крайней мере с мая 1941 года пришлось готовиться к определенному отступлению на первом этапе войны. Основное контрнаступление теперь планировалось начать со своей территории, по вклинившемуся в нее противнику, что нашло отображения на картах учений.   

Подробнее можно посмотреть здесь. http://vpk-news.ru/articles/8636

И все же в Кремле судя по принятым перед самой войной решениям, которые и вызывают сейчас  множественные споры, продолжали опасаться будущего проигрыша в информационной войне и тайном сговоре всех против страны советов (культивируемое чувство осажденной крепости).

Именно не желанием давать немцам поводов к преждевременной агрессии и доказательств для обвинений советской стороны в якобы готовившейся агрессии можно объяснить такие эпизоды, как приказ из Кремля перед войной покинуть укрепления предполья занятые пограничниками по собственной инициативе.

 Выходило парадоксальная ситуация с одной стороны в Кремле хорошо понимали, что война неизбежна и  вероятно начнется очень скоро вследствие чего предпринимались множественные меры для усиления обороноспособности страны, к войне явно готовились и версия Хрущева, что Сталин самогипнозом отгонял мысль, о возможном нападение Германии, не выдерживает критики, а с  другой стороны под влиянием политических опасений предпринимались целенаправленные решения, которые ослабляли оборону, но что еще хуже сбивали военных с толку.

 Даже простое занятие приграничных укреплений, не роспуск личный состав на выходные или вывод лишних войск из Брестской крепости могло значительно помочь укреплению безопасности и это ни каким образом не вскрыло бы противнику места стратегического сосредоточения, чем пытаются объяснить пассивность советского руководства. 

 Вот только это как выразился Молотов, дало бы повод Гитлеру сказать: «А, вот видите, они уже там-то войска двинули! Вот вам фотографии, вот вам действия!». По тому и пресекалась инициатива на местах и именно поэтому враг получил тактическую внезапность, о чем свидетельствуют все немецкие генералы.

 Данная парадоксальная ситуация и вызывает сейчас множественные споры давая доказательства различным версиям. При этом военные так и не могли понять мотивации руководства страны, которое не доводило до них своих опасений.

 Баграмян в своих воспоминаниях писал, что  военные  просили заранее объявить военную тревогу, но План прикрытия границы так и не был введен в действия.

Не прошло и суток после обсуждения на Военном совете новых мер по повышению боевой готовности войск, как поступила телеграмма из Москвы. Генеральный штаб запрашивал: на каком основании части укрепрайонов получили приказ занять предполье? Такие действия могут спровоцировать немцев на вооруженное столкновение. Предписывалось это распоряжение немедленно отменить.
Телефон у начальника штаба не переставал звонить: одни просили вернуть в корпус части, взятые командованием на выполнение различных заданий, другие — ускорить возвращение артиллерии с полигона, третьи — пополнить транспорт. Все наши учебные, хозяйственные и строительные планы были рассчитаны на мирное время. Сейчас надо было срочно вносить коренные поправки. Но не все мы могли сделать без разрешения Москвы.
А наши войска пока находятся на местах постоянного квартирования. Для того чтобы занять подготовленные вдоль границы оборонительные позиции, понадобится минимум день, а то и два. А даст ли нам противник столько времени? Свой доклад об обстановке начальник штаба армии закончил вопросом: не пора ли объявить боевую тревогу войскам прикрытия госграницы?
Кирпонос нахмурился. Сказал, что всецело разделяет опасения командования армии. На границе действительно неспокойно, и Военный совет округа примет все зависящие от него меры. Объявлять боевую тревогу сейчас нельзя, но надо серьезно подумать о том, чтобы дивизии первого эшелона армии подтянуть поближе к государственному рубежу. В заключение командующий высказал уверенность, что в Москве все знают и в нужный момент нас предупредят, дадут команду. Пока, видимо, такой момент еще не настал.

  Мой старый сослуживец по коннице генерал Д. С. Писаревский, начальник штаба 5-й армии, прилетел в Киев. Его без промедления заслушали Кирпонос, Вашугин и Пуркаев. Писаревский доложил, что немцы с каждым днем усиливают свою группировку. Особенно настораживает, что фашисты начали убирать все инженерные заграждения, установленные на границе. Сейчас они лихорадочно накапливают снаряды и авиабомбы, причем складывают их прямо на грунт, значит, не рассчитывают на долгое хранение. Нападения можно ждать с минуты на минуту. А наши войска пока находятся на местах постоянного квартирования. Для того чтобы занять подготовленные вдоль границы оборонительные позиции, понадобится минимум день, а то и два. А даст ли нам противник столько времени? Свой доклад об обстановке начальник штаба армии закончил вопросом: не пора ли объявить боевую тревогу войскам прикрытия госграницы?

 Политические мотивы диктовали действия, которые вызывали недоумение у военных, гасило их инициативу, а зачастую даже запугивало, создавая почву для абсолютно неприемлемых для любой армии вопросов.

 Жукову с началом войны приходилось просить Сталина разрешение начать ответные боевые действия.

Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия.

 Кузнецову приходилось спрашивать разрешенияна применения оружия, когда начнется война.

— Так что же все это означает? — спросил я его в упор.

— Это война! — ответил он без колебаний.

…

— Разрешено ли в случае нападения применять оружие?

— Разрешено.

 Подобные запросы перед самой войной шли в самых разных частях.

Среди запросов, полученных 19 июня, мне запомнилась телеграмма нового командующего 12-й армией генерала Понеделина. Он спрашивал командующего, в каких случаях зенитная артиллерия может открыть огонь, если немецкие самолеты вторгнутся в наше воздушное пространство. 

Генерал Кирпонос приказал начальнику штаба ответить так:

"Огонь можно открывать:

а) если будет дано особое распоряжение Военного совета округа;

б) при объявлении мобилизации;

в) при вводе в действие плана прикрытия, если при этом не будет особого запрещения;

г) Военному совету 12-й армии известно, что мы огонь зенитной артиллерией по немецким самолетам в мирное время не ведем". 

Военные на всех эшелонах власти не могли понять, когда и при каких обстоятельствах им можно отвечать на агрессию врага. И эта неразбериха началась перед самой войной, создав в будущем почву для множества вопросов и версий.

 И тут явно прослеживается не просто маниакальное неверие в возможность нападения Германии,  в чем многие упрекают Сталина, а целенаправленные действия, мотивация которых военным была абсолютна непонятна и именно эти действия привели к тому, что РККА застали врасплох.

 По тем же самым мотивам не могли позволить и отдать короткий приказ о введение в действие ПП, из-за чего пришлось сочинять пространную и не совсем уместную Директиву №1. Баграмян писал:

 Только в половине третьего ночи закончился прием этой очень важной, но, к сожалению, весьма пространной директивы. До начала фашистского нападения оставалось менее полутора часов.

Читатель может спросить, а не проще было бы в целях экономии времени подать из Генерального штаба короткий обусловленный сигнал, приняв который командование округа могло бы приказать войскам столь же коротко: ввести в действие "КОВО-41" (так назывался у нас план прикрытия государственной границы). Все это заняло бы не более 15—20 минут.

 Сама директива тоже вызывает многие вопросы.

 Передаю приказ Наркомата обороны для немедленного исполнения:

1. В течение 22 — 23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.

Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.

ПРИКАЗЫВАЮ:

а) в течение ночи на 22 июня 1941 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22 июня 1941 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

 На пороге война, но инициатива на местах продолжает строго подавляться. Запрещены все действия, которые можно истолковать, как подготовку к  агрессии.

 При этом от немцев ожидают провокацию, провокация это именно акт информационной составляющей войны. Можно уверенно утверждать, что в Кремле ошибочно предполагали, что немцы крайне заинтересованы в том, что бы обоснованно обвинить СССР в агрессии. Версия, что немцы ударят внезапно, всеми силами, без предварительных дипломатических демаршей всерьез не рассматривалась, ждали провокацию, на которую крайне важно было не попасться. СССР в этой войне должен был сделать все, что бы не быть обвиненным в агрессии западными странами.

 В прошлый раз когда Советский Союз обвинили агрессором даже против маленькой  страны без союзников ситуация сложилась в политическом плане очень опасная. Можно спорить на сколько реальны были планы Англии и Франции по нападению на СССР в 1940-м году, но однозначно в стране советов к ним отнеслись очень серьезно и во всю готовились к отражению возможной агрессии АиФ.  

 В случае войны с Германией в Москве планировали в самые короткие сроки перенести войну на территорию Европы, а это уже не маленькая Финляндия и реакция западных стран должна быть куда серьезнее.

Очевидно, что политическое руководство  Советского Союза всячески хотело избежать обвинений в агрессии, что отрицательно, а точнее даже трагично сказалось на боевые действия в начале ВОВ.

 Опасения быть обвиненным в агрессии продолжали жить какое-то время и после немецкого нападения.

Так в директиве №2, когда вроде факт немецкой агрессии на лицо, все же запрещается пересекать государственную границу. Немцы в своей ноте советскому правительству так и не вставили фразу об объявлении войны и их действия обосновываются фразой «вынужденные немедленные  военные контрмеры», которые в принципе могут быть той самой ожидаемой провокацией. 

Только к вечеру 22 июня с выяснением позиции Англии, которая целиком оказалась на стороне СССР (информационная война выиграна и боятся войны со всеми не стоит) отдается директива №3 с разрешением пересекать государственную границу, и только после этого отдается приказ о мобилизации в СССР (23 июня) и только после этого начинается война "без поддавков", когда не приходится задавать регулярно вопрос "почему?", но было уже поздно, немцы получили эффект тактической внезапности. 

Еще днем 22 июня в Кремле не знали внешнеполитической обстановки и  не понимали, как восприниматься акт агрессии Германии, как полномасштабную войну или провокацию с целью спровоцировать СССР. Может по этому в СССР так настойчиво говорили, что не было объявления войны со стороны Германии (то, что это именно война окончательно осознали только к концу дня).

 По этому Сталин днем 22 июня категорически отказывался выступить по радио.  Сталин, мотивируя свой отказ политическими причинами, предложил поручить выступление народному комиссару иностранных дел В. М. Молотову. Члены Политбюро активно возражали против этого, полагая, что народу будет непонятна такая подмена, когда такое ответственное и важное заявление делает не общепризнанный лидер государства, а иное лицо, к тому же именно руководитель страны должен призвать народ подняться на защиту Родины. Тем не менее Сталин продолжал настаивать на своём, объясняя свою позицию тем, что общая политическая обстановка ещё до конца не ясна, что он выступит позже. Да и в речи Молотова народу 22 июня не было сказано, что это война, использовался термин "нападение".

Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, Советским правительством дан приказ нашим войскам отбить нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины.    

 Слово "война" появилась в речи только, когда её опубликовали в печати, но тогда что идет война уже ни у  кого не было сомнений.