Выложу-ка я на пробу кусочек того...

...что я рассказывал Кириллу Еськову о Пете Лехе.

***

В 1975-м году решили мы с Белкой по старой традиции пригласить на дружескую попойку… Ну а кого ещё можно пригласить на дружескую попойку? Только друзей. Помянуть студенческие годы. В числе прочих явился Борис Щипцов (к тому времени — офицер КГБ). Читателю он, возможно, знаком как капитан Седьмых (повесть Пятеро в лодке, не считая Седьмых), он же Николай Выверзнев (роман Алая аура протопарторга), он же Борис Иванович (повесть Когда отступают ангелы), он же безымянный майор из рассказа Дело прошлое (внешность я ему там, правда, изменил, были карие глаза — стали серые).

Пришёл и Петя. Какой-то весь загадочный.

И только это мы приняли по первой, достаёт он кипу машинописных листов.

— Вот, — говорит (сам серьёзен). — Пишу роман. Сейчас зачту.

Естественно, лица у всех вытягиваются, как на полотнах Эль Греко. Собрались-то, согласитесь, не за этим. Правда, брезжит ещё надежда, что Петя, как всегда, морочит добрым людям голову.

— «Большое сердце, или Жизнь для людей», — оглашает он тем временем. — Роман.

Окончательно прошибает оторопь. Петя — и вдруг соцреализм? А он начинает:

«Обшарпанный газик трясся по ухабам дороги местного значения.

«А всё-таки правильно сделал я, — думал сидящий в нём Николай Михайлович Дроздец, — что подарил свою новую «Волгу» ветерану трёх войн, полному георгиевскому кавалеру Кузьме Потапову. Кузьма прожил долгую, нужную Родине жизнь. Как на пляже разденется, сразу видно, что герой: кругом шрамы, отметины от пуль, сабель, нагаек. И каждая из них — клочок истории. Вон та получена под Нарвой, та — под Смоленском, а та, глубокая, от нагайки — под Дрезденом в сорок пятом…»

Кто-то поперхнулся, кто-то взгоготнул. А Петя продолжает:

«Вчера в кабинете Дроздца зазвонил маленький чёрный телефон, и Первый сказал: «Нужен. Приезжай».

Слушаем со всё возрастающим нездоровым интересом. Кто-то уже тихонько ржёт.

«Первый принимал их в Дубовом зале. В помещении толпились замы, завы, секретари. Сам Первый скромно сидел у дверей на табуретке».

Дальше пара абзацев из памяти выпала. Все, короче, собрались, и Первый, пересев на своё место за столом, начинает речь:

«— Товарищи! Дело серьёзное, дело партийное. Столовая № 760. Месяц назад там отравились восемьдесят два человека из рабочего класса. А люди заслуженные, ветераны, передовики производства, некоторые принимали участие в Октябрьском восстании… Кто берётся возглавить столовую и вывести её в передовые?»

Понятно, что вызывается Николай Михайлович Дроздец.

Офицер КГБ Борис Щипцов немигающе смотрит на Петю. А тот уже приступил ко второму эпизоду:

«Я покажу вам, как травить коммунистов! — гневно думал Дроздец, приближаясь к столовой № 760. — Членов наших рядов! Все сорняки выполю, весь социальный тлен уничтожу!»

На двери столовой висела косо прилепленная бумажка: «По случаю массового мора временно прикрыто».

«Ишь, бедолаги!» — злорадно усмехнулся Дроздец и постучал. Рядом с дверью открылось зарешёченное окошко, и в нём показалось чьё-то небритое рыло.

— Чего бузишь, дядька? — добродушно спросило оно. — Рожа вроде грамотная, а прочёл — и не допёрло, да?

— Отставить шуточки! Я — ваш новый заведующий!

— Мать честная! — взвизгнуло рыло, и окошко захлопнулось».

Затем — общее собрание коллектива.

«— Я в курсе про случившееся, — сухо известил Дроздец. — Но не будем оглядываться назад, товарищи. Угробить восемьдесят два человека несложно. Да, несложно. При хорошей организации производства их число можно увеличить во много раз. Но разве такие показатели нам нужны? Разве показатели падежа нужны нам,товарищи? Откорм — вот что главное в нашем деле…»

Забегая вперёд, скажу, что роман остался незаконченным. Как и всё, за что брался Петя. С вечеринки возмутитель спокойствия ушёл вместе с Борисом Щипцовым. О чём они там беседовали в ночи, никому не известно, но несколько дней Петя ходил с обиженной физиономией.