Податься некуда — придётся напрячь память...

...и продолжить пересказ романа Петра Альфредовича Леха «Большое сердце, или Жизнь для людей», начатый им и брошенный в 1975-м году. В прошлый раз мы остановились на том, что в столовой № 760 города Егозинска (кстати, основан Миклухо-Маклаем) насмерть отравились 82 человека из рабочего класса. Столовую по велению партии и сердца возглавил Николай Михайлович Дроздец.

«— Ну а теперь, Марк Абрамович, — сказал Дроздец, — давайте рассказывайте. Как оно всё было на самом деле?

— Ну что… —  со вздохом начал завпроизводством. — Обошёл я с утра участки. Кругом производственный процесс: жарят, варят, кое-где шинкуют. И вспоминаю вдруг, что сам-то я сегодня ещё не завтракал. Выхожу в зал — а там прямо лежбище какое-то: под каждым столом по четыре человека. Ну я на фронте-то был, сразу понял: мёртвые они. И будто затмение на меня какое нашло: стал я их по старой фронтовой привычке прятать. А эти… ну, разносчицы… спрашивают: «Куда это вы их, Марк Абрамович, рассовываете?» Тут у меня как пелена с глаз спала. «Кто, — кричу, — передовиков производства в гроб вогнал? Ветеранов труда!» А эти дуры моргают: не могём, мол, знать…»

«— Потом ещё милиционер на мотоцикле приезжал — лютовал, пристрастный. Ставил всех по очереди к стенке и прямо спрашивал: «Где прячешь яд, саботажник?» Ничего не добился, плюнул, высморкался, спрятал наган и уехал на мотоцикле».

«— А потом ещё какие-то в белых халатах… Я их подслушал — говорят: «Найден токсин, настолько токсичный, что убивает враз и науке ещё не известен…» Ну я грешным делом подумал, что без снабженцев наших тут не обошлось: вечно такое раскопают, о чём и не слыхал никто. Мне второй финский холодильник достали. Я через дядю в посольстве узнавал: в Финляндии таких не делают».

Дальше я уже наизусть не смогу. Дроздец начинает собственное расследование. Подозрение в диверсии падает на столовского электрика Гунеева.

«— Эх, мистер Гунеев, мистер Гунеев… Восемьдесят два человека — за какие-то паршивые доллары!.. Товарищ Златкина! — обратился Дроздец к секретарше. — Заприте гражданина Гунеева в рефрижератор!

Секретарша взяла электрика за руку и повела к дверям. Тот вырвался и отчаянно закричал:

— Я комсомолец! Я комсомолец!

«Позёр, вот ты кто!» — с презрением подумал Дроздец и отвернулся».

Далее Николай Михайлович едет к Первому — доложить об успехе. Однако, стоило доложить, следует телефонный звонок.

«— Николай Михайлович! Гунеев помер!

— Что? Ампулу съел?!

— Нет. Замёрз. Заиндевел.

«Восемьдесят три!» — щёлкнуло в голове Дроздца».

На этом, если не ошибаюсь, прерывается первый Петин роман. Спустя какое-то время начал он второй «Скерцо для песочных часов». Опять бросил. Начал третий. Потом, возможно, свёл бы все три воедино, да вот не вышло.

Смакуя сейчас заново Петины фразы, я его как бы воскрешаю (увы, только, в памяти). Приму сейчас стопочку за упокой, а там, глядишь, продолжу.

ПОДСКРИПНУТ:

Ах да, сегодня же ещё День космонавтики. Двустишие примерно тех же времён, посвящённое космонавту-волгоградцу Малышеву:

Ты лети, земляк, лети, дни лети и ночи —
в Волгограде без тебя очередь короче.