90-ые, дутые куртки и джинсы-клёш

Дутые куртки, тогда бывшие диковинкой, сейчас ставшие просто одеждой, появились в девяносто седьмом. Одновременно с вернувшимися джинсами-клёш. Куртки, в основном, отсвечивали металлом, а клеши жутко полюбила половина женщин. Почему? Да вот так им захотелось. 

Девяностые заканчивались, привкус разрухи потихоньку пропадал, машины все больше были новыми, ВАЗ работал как в лучшие годы, Пентиумы селились не только в офисах, но и дома, первый «Дьябло» победно маршировал по умам и ночам подростков с взрослыми, Кока-кола и Пепси успешно теснили с рынка конкурентов, денежный жирок оседал в карманах все сильнее, будушее виделось даже студентам. 

Надевшие в конце девяностых дутые куртки девочки и, порой, мальчики, только-только закончившие школы, ждали впереди только успех с удачей. Им даже не думалось о самых простых вещах. 

Что экономистов с юристами скоро станет как собак не резанных, а семьдесят процентов из них уйдут куда угодно, пополняя ряды зарождавшегося офисного планктона и карьеры будут строить в сфере продаж всего, чего угодно, собственный бизнес, чаще всего, к десятым годам станет простейшей мастерской для ногтей с бровями, а сами они, глядя на собственные подрастающие чада, начнут после третьего класса думать о четкой специализации. Технари, аграрии, узкие гуманитарии. 

По экранам телевизоров, перезаписанный или купленный у пиратов на рынке, триумфально шел первый «Брат» Балабанова. «Кавказский пленник» с тем же Бодровым и еще молодым Меншиковым заходил куда хуже, смотреть его особо не хотели, на душе оставалась кровавая оскомина первой чеченской войны. А на западе, надо полагать, уже писался братьями Вачовски, тогда именно братьями, сценарий «Матрицы». 

Братки потихоньку начинали заканчиваться, постреляв друг друга, сколовшись, сев за решетку, а вот чекисты и менты все больше и больше входили в совершенно реальную силу. Выжившие в лихие девяностые средние и мелкие бизнесмены старались окультуриться и повесить на стенку недавно отремонтированного кабинета портрет президента. У больших бизнесменов того никогда и не снимали. А думать про Путина, тогда еще обретавшегося в Питере, никому бы и не пришло в голову. 

Пиво «Балтика» считалось крайне годным и его пил средний класс, «Охота» уже тогда была так себе, а вот «Амстердам» и «Скол» тогда уже закончились. Водка все больше шла местная, порой даже не паленая, ликеры, еще лет пять назад делавшиеся черт те где, становились уже очень знакомыми на двадцать лет вперед, бум сигарет закончился, и в ценовой категории три-пять рублей прочно осели такие родные русскому глазу ЛМ, Бонд, Винстон и Петр Первый. 

В общем, все тогда было настолько спокойным, что даже не верилось. И не верилось верно, впереди таился дефолт, ямухожук, мочить в сортире и почти пятнадцать лет настоящей, мать ее, стабильности. Про Крым, кстати, думали и тогда, а «Брат-2» и Сухоруков с его «Вы мне еще за Севастополь ответите», лишь подтвердил данность. Хотя, в девяносто седьмом, мы все, кроме, пожалуй, Таджикистана, Грузии и Прибалтики, все ещё как-то чувствовали себя немножко братьями да сестрами. Кроме беженцев из бывших республик СССР, в основном, среднеазиатских. Им не нужно было ничего рассказывать, они сами могли рассказать многое. Про самолеты в Душанбе, куда матерей с детьми сажали под стволами суровые бородачи, про Пяндж, иногда красный от крови, про звездюли, выхватываемые от недавних друзей, про…

В общем, они бы тогда не поверили, расскажи им, что очень скоро таджики. Киргизы, узбеки, потянутся в проклятую Аллахом Россию на заработки. Тогда к нам катались молдаване и украинцы. Казахи и белорусы старательно строили собственную экономику и уже давно становилось ясно, что этим-то отнас, может быть, ничего и не нужно.

Хороший был девяносто седьмой год, если вдуматься. И дутые блестящие куртки на девушках, их клеши и неожиданно надетые половиной вязаные смешные шапки были отличной точкой. Перед девяносто восьмым.