Мертвый поэт

Он выплыл из черного леса по пояс в скользком, сизом тумане. Призрак, мертвец, дух подземелий. Кто-то сдавленно вскрикнул, кто-то громко икнул, кто-то промямлил: "Гляньте… Там..."

Эмиль и Тигиль потянулись за приготовленными факелами, чтобы поджечь их от костра. Лора прижавшись к Эрику, уцепилась в красный лацкан его тужурки. Комарович настороженно привстал с трубкой в зубах. 

Призрак медленно ковылял к костру, крехтя и раскачиваясь, как куцая березка на ветру. 

Его встретил свет вспыхнувших факелов. 

Старик, высушенный временем так, что напоминал кладбищенский скелет, поднял единственную руку, чтобы прикрыть глаза. Вместо второй руки у него болтался пустой рукав грязной рубахи, заправленный под ремень в мешковатые гвардейские штаны.

- А свет… свет... приберите... пострелята… - весело зашамкал призрак. - Хе-хе… старым глазам… оно не на пользу… совсем не на пользу...

- Вы кто? - спросил смелый Комарович. 

- Хто... хто… А нихто...- снова захихикал призрак, опёрся на свободное на бревне местечко между Ванисом и Риром, и присел, вытягивая тощие ноженки в старых сапожищах. - Не откажите во временной прописке, хлопчики. Земелька-то эта и так, считай, моя. Кладбище… замок… Служба… хе, хе…  Сторож я. Хто ещё?

Эрик продолжал тихонько перебирать струны, но остальные слушали старикашку молча, ежились от скрипучего голоса, что говорил вроде бы всем, и вроде бы дело, но по сути - никому и, если вдуматься, непонятно о чем… Кому нужно сторожить старое кладбище? И тем более мертвый замок? Пустые развалины… чушь…

- Песни… хорошо… нравятцца… хехе… Гости сюда нечасто..., ночами одна только горюн-птица и поет. А тут, ну кто бы ждал? Прямо вертеп с концертой. Наперво подумал, дриады. Наманили себе пастушков да балуются. Я и полюбопытствовал… А тут - гляди ж - молодежь! - Его жидкая длинная бородка тряслась от нервного смеха, а тонкий, черный от старости нос уже гулял направо-налево в поисках чего-нибудь интересного. Оправившийся от первого впечатления Комарович сообразил первым, налил старику в ближайший пустой стакан, да не грогу, а сразу самогона. Выказал гостеприимство и уважение по чести.

Старик принял стакан костлявой птичьей рукой, крепко сжал. Глаза его бесцветные и слезящиеся будто бы заискрились, ожили. 

Он выпил залпом, сухие губы обхватили край стакана, острый кадык нервно дернулся. Всем, кто смотрел, а смотрели все, кто был у костра, и вернувшиеся с озёрной прогулки Дрош и Ами, и Левон, отлучившиеся по нужде в ельник, а теперь пришедший и с удивлением пялившийся на призрака, - всем было видно, как горло старика с усилием протолкнуло живительный сок прямиком в душу.

- Кхек! - старик кашлянул, улыбнулся беззубым ртом. - Не дрянная штука! Совсем нет!  - И протянул стакан Комаровичу за добавкой. 

Налили снова. Гостю, а заодно и себе. Эрик, уставший ждать и измучивший возбужденные струны, прибавил звук и сказал, весело, специально с вызовом ради нового слушателя: 

- Так что, ребята, дальше поем? Много Фалерса, как говорится, не бывает!  

- Не надо Фалерса! - неожиданно бодро возразил старик. - Не к костру. Давай-ка, кудрявый, нашу, мажорную… Анданте, тоника-тоника-тоника-субдоминанта-доминанта-тоника. Сможешь? 

С трудом пряча ухмылку, Эрик уважительно поднял брови, переглянулся сначала с братом, а потом с Риром, мол, ну ничо се старичок, грамотный, и тут же выдал требуемое. А старик, обождав вступление, запел совершенно подростковым, ломающимся голосом, не притоптывая, но как-то задорно, по-молодому пританцовывая коленями:

«Расскажу я вам о том,

Как мы сели во чужом,

Во чужом пиру вина

Выпить ни за гроооош...»

И дальше одно и то же по кругу, все быстрее, быстрее, - Эрик постарался,  - все веселее и все безумнее.

На втором круге ему уже подпевали, а когда отпели пятый и устали, хмельной Рир, чуть не в соплях от восторга, полез обнимать старика, а девочки со смехом его оттащили и поднесли призраку Графского Зуба ещё самогона. Тот немедленно выпил и снова глянул на Эрика с надеждой, что тот будет и дальше лабать частушки, но музыкант добродушно и ласково произнес.

- Ты отец - молодец. Частушки,  они да, и строить и жить… как говорится... ага… Однако с Имиром Фалерсом, увы, эта народная поэзия рядом не поется. Тот был великий, конечно. Мы тут весь вечер за него пьем! 

Все бросились искать оставленные в самых неожиданных местах стаканы, потянулись к бочонку, где во славу Василя Комаровича ещё плескалась добрая треть, но старик вдруг нахмурился и зло рассмеялся.  

- Хто великий? Хто? Фалерс? Вот тот, чья жопа посреди университета выставлена? Ха! Видали мы таких "великих"... - он нервно почесал пустой рукав и добавил громко, с какой-то уж очень искренней и детской обидой. - Самый обычный человечишко, ваш Фалерс. Помирать ему совсем не хотелось!

- Так и что ж что не хотелось, - настороженно удивился Василь Комарович. - А кому бы хотелось?

- Никому-да никому, - ворчливо заерзал старикашка. - Но этому уж больно жизнь была мила… Цеплялся за нее ваш великий, как дитя малое… чуть не на коленях умолял его не вешать… унижался как вошь последняя… - старик сплюнул и примолк.

Примолкли и остальные, глядели удивлённо, ждали продолжения. Но старик по всему продолжать не собирался, поглядывал на кувшинчик самогона да ерзал. 

- Ты, старик, чего это там бормочешь? - озарная веселость и хмель исчезли с лица Эрика Травинского. Он отдал Лоре лютню, а сам наклонился вперёд, сверля старикашку взглядом, и щёлкая костяшками сплетённых между собой пальцев. - А ну, говори, какая вошь? Как унижался? Откуда ты это взял?

- Оттуда и взял, - капризно, с вызовом заскрипел старик. - Собственными ушами слышал, хе-хе-хе... Тут, недалеко...  Графский Зуб... Вот там... в каземате на втором этаже... его туда из Алъеря привезли, и там же его разъясняли. А я у двери на часах стоял... молодой ишшо тогда был, ноги были здоровые... Здоровенной алебардой умел махать, да так умел, что меня даже роанские кони обходили стороной, а всадники и подавно...

- Не надо о конях... - Голос Эрика стал холодный и твердый. - Давай про Фалерса!

- А, ну Фалерс, да... - старик нехотя пожал тоненькими плечами, мол, сдался вам этот Фалерс. - Тряпка человек. Вроде учёный, хрен мочёный, а перед нами, быдлами лямочными, пресмыкался, пощады просил... Как будто мы решаем, кого вешать, а кого пороть... Так и повис, как тряпка... Нет бы сбежать попытаться, мы б его подрезали, всё смерть славная. А так - тряпка и тряпка, висит и висит, хе-хе-хе...

- Ну ты даешь, старик… - Эрик раздул ноздри и расцепил пальцы. - Врешь и не краснеешь!

- Да, я стар, но что помню, то помню. Да и не врут о таком. Мал ты ещё, кудряш, простых вещей не понимаешь… 

Тишина вокруг костра стояла кладбищенская. В этой тишине Василь потихоньку налил самогона себе и Эмилю - тот тоже сидел столбом, точно кол осиновый проглотил.

- Время такое было, - продолжал старик, видимо понимая, что так просто студенты от него не отстанут. -  У нас тут многие петушками раскукарекались в те годы. И Фалерс ваш в крытой карете приехал к нам, на цепи сидючи. На него некоторые отцы гильдийские показали под воздействием, мол де-наш человек.

- Какие-какие отцы? – перебил Эрик.

- Гильдийские. Тут, в Туоне, была какая-то Гильдия. А в Алъере, помнится, Фратрия. Или наоборот? Здесь фратрия, а там гильдия? Не помню уже, давно дело было. Ну так, собачились оне страшно меж собою. Жгли целые города. Татуировки делали своим особые, и те и другие, и кого схватят, сразу их смотрят, и ежели чужой, то сразу в расход.

- Ну, а вы за кого были?

- Не помню. Наше дело маленькое, знай врагов короля за задницу бери. Покажет на фратрию – возьмём фратриев, покажет на гильдию –возьмём гильдийцев. Всё людишки, а значит и жопа у каждого, хе-хе-хе... Фалерс сам виноват, что с этими скорешился... Но тогда феласофам особо жизни не было, жрать-то надо каждый день. Вот он ихние деньги взял и вляпался. Привезли, очную с отцами сделали, рубаху с него содрали, татухи увидели – что-то типа крылатой девки под мышкой у него набито было, а на плече - роза ветров запрещённая. Ну и делов. «Повесить». Ух, он, бедняга, извивался, аж пришлось по голове приложить, пока к виселице волочили. - Старик снова сплюнул, закашлялся. - Ладно, черт с ним! Налейте ещё, сынки, уж очень хороший у вас самогон…

Ему налили и передали стакан. Он снова выпил, и снова острый кадык протолкнул жидкость в усталую от воспоминаний душу. 

Потом незваный гость поднялся, неровно качнулся и сказал: 

- Надо же! А ноги то... Ноги то и не болят будто. Хороший, очень хороший самогон. Не дрянь! 

И пошел, поднялся вверх по скале, и уже на склоне снова наполовину утонул в тумане, а потом и исчез в непроглядной черноте леса. 

- Даже если… предположить, что это правда, - первым подал голос Дрош. - Интереснее всего то, что факт причастности Имира Фалерса к Гильдии начисто вычеркнут из официальных источников...

- Зато в неофициальных кое-что попадается,  - рассеянно добавил Эмиль. - Я встречал. Эти, вот эти… татуировки действительно были у него на теле при погребении... черт знает что...

- Твою ж мать… - раздасадованно и даже зло проговорил Эрик. - Ходят всякие, настроение портят. Никуда от них не спрячешься… 

Лора протянула ему лютню, но он не взял, просто обнял сонную девушку, все еще глядя вслед исчезнувшему старику.

(Эпизод, черновик)