Кое-что о природе конфликтов

За окном тишина, только изредка налетит ветер,пошепчется с листвой и травами, да умчится вдаль. Лишь иногда издалека донесется протяжный стон – крик дикой птицы. Еще реже можно услышать шаги – когда охрана меняется на постах.  Если бы не эти звуки, можно было бы подумать – она здесь одна. И кроме нее нет никого в целом мире. 

Только тьма за окном. Тьма и звезды. И ни одного фонаря, ни одной рукотворной искры света. Ночь черна. И, лежа без сна, смотришь в распахнутый зев окна, словно в бездну. И бездна тянется навстречу. Бездна всматривается в тебя, грозя заразить безумием.

Ночь… Такими темными, беспросветными ночи бывают далеко не везде. Не всегда.  Но на Рэне ночи темны. Первобытны. У Рэны нет спутника, который бы помог рассеять мрак. А фонари охраны слишком слабы, чтобы отодвинуть ночь, отпугнуть бездну.

Раньше… В городе всегда был свет, он отгонял мрак. Его рассеивали фонари, факелы и костры. И даже дымное злое зарево на горизонте, когда горели продовольственные склады не позволяло бездне приблизиться. 

Здесь же, на Форэтмэ все иначе. Дни – ярки, солнечны, знойны. Свет искрится в бегущих с увенчанной снегом вершины острова ручейках, свет насквозь прошивает  легкие гибкие станы деревьев. Свет запутывается в лозах, оборачивается налившимися гроздьями сладкого темного винограда. Днем голоса работников наполняют тишину – и голоса, и смешки, и окрики… Днем нет ощущения подступающей вплотную бездны. И нет ощущения, что реальность как морок – может легко разорваться и пустить тебя на изнанку.

Здесь… даже днем иногда кажется, что воздух, дрожащий над нагретой почвой дрожит, вибрирует, не просто поднимаясь вверх – он готов порвать саму ткань мироздания. Здесь… Здесь ветра иногда так неожиданно – упоительны, что кажется, будто некто невидимый, но крылатый спустился на землю и целует тебя. Здесь иногда кажется, что ветер может подхватить тебя, порвав оковы гравитации и ты взлетишь – птицей, куда захочешь. 

Остров… Проклятый остров. Благословенный остров. Волшебный остров. Сердце мира. Здесь некогда упивался поцелуями ветра и местным вином Поэт. Здесь… с некоторых пор  и местное вино  стали называть «Поцелуями ветра».

Здесь… 

Она уже больше недели здесь. Да-Деган с некоторых пор не доверял столице. Смеялся – «если я смог найти хорошую охрану для Лии, не факт, что смогу найти такую для вас, для себя, для Рейнара. Нет уж, подальше от столицы, от бунтовщиков, от недовольства народа – спокойнее. Целее будем, если что». 

Она и верила и не верила его словам. Знала, как обычно, скажет правду, но и обманет. Не искала истины. Смирилась.  Смириться вдруг оказалось так просто. Сердце перестало выпрыгивать из груди из-за обид на вылинявшего нетопыря. И в своей работе – обычной прогрессорской работе, в поисках взаимосвязей и расчетах она вновь начала находить какую-то радость, несмотря на то, что понимала – мир ее, Рэна все дальше и дальше откатывается от Лиги и катится… и кто знает – куда? 

И только ночами отчего-то вдруг накатывала тоска. И она лежала в одиночестве, глядя на звездный прямоугольник окна – ничуть не более темный, ничуть не более светлый до самого начала рассвета. А потом смотрела, как чернота очень медленно светлеет, сизеет, синеет, и взрывается многоцветьем алого, лазоревого и золотого. И только тогда засыпала – на час, на два…

За завтраком смотрела на сияющее личико Лии Ордо, на лукавство в глазах Да-Дегана и чувствовала, что невольно начинает злиться – но уже на эту мелкую рыжую птаху, такую же ветреницу как ее легендарный дед. Ее сын любил эту непостоянную девчонку. А она, похоже, о Доне и думать забыла, наслаждаясь положением хозяйки богатого дома и ролью юной жены. И с каждым днем расцветала все больше. Сияла. И смотреть на это было тяжело, и жгучая обида ворочалась в груди. 

Прекратил это однажды Рейнар. Обычно незаметный, умеющий создать иллюзию своего полного отсутствия, юноша однажды поманил ее за собой. Так, что проигнорировать его зов она не посмела.  Подхватив ее под локоть, он заметил:

— Вы плохо выглядите. Вас что-то гложет. Могу я вам помочь?

И что тому виной – благословение острова или его проклятье – она точно сказать не могла. Но неожиданно разревевшись, как девчонка, упавшая на дорогу и в кровь разбившая колени, она почему-то выложила все о своих обидах. О том, что обман  ранит сильнее ножа. Что доверие, разбившееся в осколки, не дает ночью уснуть. И что не горькие мысли мучают ее, а пустота.

И что в общем-то наверное ей и незачем жить – раз все, что она делает поворачивает ситуацию к тому, чтобы та стала хуже, хотя до этого казалось, что хуже быть и не может.

Не зная почему, она выкладывала этому мальчишке все, что питало глухую ноющую пустоту – обещания Да-Дегана, обернувшиеся обманом, то, как не задумываясь ни на миг, он разрушил ее репутацию честной женщины. И о том, что украл  любимую девушку ее сына не смогла промолчать тоже. Слова обиды лились полноводным шумящим потоком. А стоило им иссякнуть – вновь полились слезы. 

— Чем ты можешь помочь, мальчик? – прошептала она. – Ну, чем? Разве что… Вероэс приезжает к тебе почти каждый день. Попроси у него для меня яда. 

Он то ли фыркнул, то ли усмехнулся. И на миг она снова почуяла себя марионеткой в руках опытного кукольника.

— Мадам, - тихо проговорил он, - а зачем вам яд? Я могу приказать. И вы уснете. Просто уснете. Раз и навсегда. 

— Тогда прикажи…

Он покачал головой. 

— Незадача в том, что я поклялся себе никогда ничего подобного не делать.

— Прикажи, - попросила она. – Я так устала…

Он кивнул ей, вновь взял под руку, заметив:

— Тогда пойдемте из этих жарких и душных стен. Здесь недалеко есть беседка а рядом – рощица. Там берет начало родник, и бежит, бежит вниз, по пути сливаясь с такими же, как и он сам. И однажды впадает в море. Там вам будет лучше чем здесь. Там славный ветер Форэтмэ, может быть, развеет ваши печали. А не развеет, что же, я подарю вам сон, о котором вы просите. Вы согласны?

Страх коснулся лопаток. Коснулся и испарился. То ли солнечный день был тому виной, то ли сочувствие в взгляде юноши.  Она понять не могла, что на нее нашло -просто кивнула, согласившись. И легко, почти бесшумно ступая пошла рядом с ним. Слушала его шутки, чувствовала как легко становится на душе. Прикосновения ветра-проказника кружили голову. Шум текущей воды говорил о  радости и покое. 

Глядя, как неловко парень припал к земле, коснувшись губами студеной воды, напился, она почувствовала щемящую грусть. Подумалось – несмотря на свое увечье, он не позволяет себе той слабости, что позволила она. Впрочем, может быть, ему еще осталось во что верить. Она протянула ему руку, помогая подняться, и почувствовав дрожь его рук, подумала, как, должно быть, тяжело дается ему каждый шаг. А он, с улыбкой стряхнул грязь с одежды и снова пошел с нею рядом.

— Жаль, нельзя  перенестись в прошлое, - заметила она. 

— Вам не хватает той, старой Рэны? 

— Мне не хватает незыблемых истин, - отозвалась она. – Того, что никто никогда не посмеет поднять руки на ребенка, всегда и у всех будет хлеб. Что Лига своих не бросает.

— А Стратег может быть бывшим только в гробу?

Он прищурившись, посмотрел на солнце. Сначала показалось – на птицу, но нет, он смотрел прямо на солнце, прищурившись и не мигая. Потом обернулся к ней, а ей подумалось – он смотрит на нее и не видит. И не увидит. После того, как смотрел на солнце, будет не увидеть тусклых фигур. Но он поймал ее руку, сжал своими калечными пальцами, спросил:

— Может, не нужно никаких поспешных решений, мадам? Если вы сами  не можете подтверждать своей жизнью – те самые старые добрые истины?

— Я не смогу, - призналась она. – Я  лишь по ошибке Стратег. По ошибке и недоразумению. Мне когда-то казалось, я – сильная, я смогу. Я не знала с чем придется столкнуться. И… один в поле не воин, Рэй. 

—А вы чувствуете себя одинокой? 

Кажется, он удивился. Или это ей показалось?

— А кто у меня остался, Рэй? У Доэла – другая жена. Мне пришлось принять это. У сына – обязанности, дела и повседневный риск.И он давно вышел из возраста, когда мальчику нужна мама. Впрочем, возможно я его разочаровала. По крайней мере единожды в мое предательство он поверил. А он верно служит Ордо…

— Вашему другу.

— Бывшему другу. Чьи интересы я не смогла защитить. Не удержала власть и независимость Рэны. 

— И несмотря на это Аторис Ордо всегда о вас очень тепло отзывался. Мне еще в детстве казалось – вы и он, вы, двое куда больше подходите друг  другу, чемон и его жена. Всегда казалось, там есть притяжение, но нет настоящего душевного тепла. Впрочем, может они по-хорошему никогда и не знали друг друга.

— Он – мой друг, - тихо проговорила Фориэ, удивляясь сама своей откровенности. Вы, Рэй, может быть, правы, относительно его иЭльнии. Но относительно меня и его – не правы.  Я всегда тепло относилась к Аторису. Тепло… Но меня к нему никогда не тянуло. Так бывает… Но я любила Доэла, его брата… 

— Совоспитанника, мадам.          

— Совоспитанника… Но иногда  из детской дружбы вырастает настоящее братство.

— А иногда – нет. Иногда и кровное родство оборачивается только пшиком. Это – грустно. Но это – жизнь. 

— Жизнь… - отозвалась она эхом.

— Кстати, мадам. Да-Деган очень любит вас.Два дня назад я случайно  увидел, как он сам, лично, срезает розы, чтобы поставить их в вазу в вашей комнате. Он, конечно, обладает весьма специфичным чувством юмора, что может показаться  не знающему его человеку злым. Но он вас любит. И, скажу вам по секрету, он вполне может прикрываться этим самым своим юморком, искренне боясь, что вы высмеете его. 

— Я? Его? А разве это возможно – поднять на смех такого человека? Мне кажется, он непоколебимо уверен в себе.  Нет, Рэй, это просто невозможно…

Едва заметная улыбка тронула лицо юноши.  Он несколько секунд молчал, прежде чем ответить. 

— Мадам, вы когда-нибудь хорошенько присматривались к нему? Вы вообще смотрите на него хоть иногда?  На его лицо, на его мимику?  Или вы только слушаете его голос? О, этот голос… В нем легко утонуть… - Рэй неожиданно прыснул. – Этот голос, сам по себе – искушение. Жаль, мой воспитатель никогда не поет. Он имел бы успех. Но вы, хоть когда-нибудь, смотрите в его лицо, слушая  его слова? Нет?  Вот на это очень похоже. Иначе бы вы заметили, как  страшно, невероятно он стесняется собственной внешности. Как она ему невыносима. Он подчеркивает  ее – экстравагантной одеждой, украшениями.  Но он смеется над собой – над этой крайней юностью. Он ведь выглядит моложе нас с Лией сейчас. И для него это острый нож у самого горла.  Если смотреть прямо ему в лицо, когда он говорит, он может запнуться и  развеется морок. И вы увидите его. Настоящего. Без всех этих  штучек и шуточек. Просто усталого старого человека, который сам потерял опору под ногами и ни в чем не уверен. Но который делает, что может.  Он ведь отчаянно борется. И как и вы хочет, чтобы не стало еще хуже. Поверьте мне, он нам всем не враг. 

Фориэ резко отрицательно покачала головой. 

—Зачем вы заговариваете мне зубы, Рэй?  Вы хотите, чтобы я отказалась от своей просьбы?

— Хочу, - ответил юноша просто. – Именно что хочу. Непонимание, обиды, злость – все это можно исправить. Непонятное – понять, обиду сменить на прощение, злость – на смех. Ведь только искру угасшей жизниснова не разжечь. Говорят, воскрешать могли только Аюми. И то – не всегда… Говорят, даже ненависть может смениться любовью… Хотя я сам такого не видел. 

— Давайте не будем тянуть время, Рэй… 

— Ваше решение окончательное? 

Она кивнула. Вздохнула – тяжело. Посмотрела сквозь кроны деревьев на солнце… Показалось – птица. Где-то там, в выси свободно и  вольно, неподвластная горестям и бедам парит хищная птица. Смотрит на  людишек с их мелкими страстями сверху вниз. И смотрит сквозь них. Люди, как таковые ее не интересуют. 

Ну что ж, - она снова почувствовала прикосновение руки Рейнара к своей. – Тогда отойдем с тропы. Вы, наверное, не хотите, чтобы рабочие или какой-нибудь спешащий мальчишка споткнулся о вашекоченеющее тело.

Она покорно сделала несколько шагов и почувствовала как закружилось голова. Как все тело словно налилось тяжелым металлом, пригибая ее к земле.  Сонливость, страшная сонливость слепила веки. И чувствуя начало падения, она не почувствовала момента, когда коснулась травы. 

Рэй нагнулся к ней, коснулся пальцами подрагивающей жилки на шее, кивнул, и подложив ее собственную руку ей под голову, побрел прочь…

****

С грохотом несся с гор поток воды, увлекал с собой пыль, грязь, щебень и валуны, превращаясь в безумный неистовый сель, сметающий все на своем пути. Дрожала и стонала земля. Молнии щелкали, огненными хлыстами по земле. Охладился и завибрировал воздух. 

Черный поток приближался. Лежа на земле она смотрела, как его язык  тянется к ней, как с каждой секундой становится ближе и ближе.  А у нее не было возможности убежать с его пути.  Не было сил даже пошевелить пальцем. Даже вздохнуть. Ватное, парализованное тело предало. 

Все что она могла  лишь осознавать.

И недавние стремления стали казаться пустыми и глупыми.  Умереть… вот она – ее мечта. Еще немного и поток накроет ее, поглотит,  перетрет с грязью – ничего не останется. Но отчего-тоуже совершенно не хочется умирать. Ни так, ни вообще. 

Хочется жить – дышать, любить. Как-то само собой выплыло из памяти лицо Арвида – хмурое, озабоченное, родное… захотелось разгладить морщины, собравшиеся на его лбу своими ладонями. Прижаться  к его колючей щеке. Или вновь ощутить его дыхание у самой  своей   макушки. Как когда-то, когда этих мелочей и не ценила. Стоять рядом, и  уже не вырываться из его объятий. Замереть. Приникнуть. Принять… 

Отчего-то хотелось орать имя его – в полный голос. Звать, дозваться с самой изнанки Вселенной. Чтобы пришел. Чтобы помог. Спас. Как спас однажды, фактически в их первую встречу. Он – спас, а она спасти себя позволила… Иг-Асуми. Вспомнилось вдруг то ощущение - буквально на кончиках пальцев, грозовым разрядом в воздухе, шепотом проснувшейся вдруг интуиции – этот странный  торговец, этот ужасно говорящий на языках Лиги мужчина – это не враг. Это их всех и ее – спасение. Вспомнилось, как  дрожь охватила все ее тело. И как она задавила – и интуицию, и чувства, и дрожь…

Арвид… И ничего не будет, несмотря на его шаги. Несмотря на ее обещания.  Даже единственной встречи в будущем у них не будет. Ни единого поцелуя даже. Все сметет, все превратит в грязь и пыль поток черного селя. Прах – к праху, уже навсегда. 

Жить…

Жить - страдать, радоваться, ненавидеть, любить… Бежать с Форэтмэ, бежать с Рэны. Бежать. Прочь от этого ядовитого, бледного, словно ночная бабочка, линялая моль Да-Дегана. Прочь от яда его недомолвок. И почему, она, глупая, просила не помощи в побеге, а молила о смерти? Идиотка! Глупая курица! Мир велик, неужели она не нашла бы места, где он никогда не сможет найти ее – дотянуться, отравить вновь сомнениями? Да нашла бы!

Слезы брызнули из глаз – горячие, злые. Как она позволила подточить свою волю, отравить разум? Почему опустила руки? Почему плыла по течению, заранее решив, что от нее ничего не зависит? А теперь – поздно. Назад не отыграть. Все потеряно. Или – не все?

Она крепко стиснула зубы. Напряглась – от напряжения дрожали каждый нерв, каждая мышца, - пытаясь вернуть себе способность двигаться. Понимая всю тщетность попыток, но не желая смиряться и ждать, она пробовала бороться – единственным доступным способом. 

С невероятным трудом, очень медленно, она согнула пальцы, цепляясь за корни и ветки не слушающимися руками, уперлась ногами в грунт, толкнула такое тяжелое, непослушное тело… И проснулась, вздрогнув во сне.

Сердце глухо билось где-то у самого горла, а по вискам кто-то словно колотил огромным молотом. Тело – непослушное, ватное, сотрясала крупная дрожь, и зубы стучали, как от дикого холода.

Но теплился свет ночника, разгоняя плотную тьму, и тяжелый кошмар бежал от этого неяркого желтоватого света, оставив ее.

Жива… Вредный мальчишка не выполнил ее просьбы. Вредный мальчишка посмеялся над ней, но сейчас она была тому только рада. Пусть обманет, пусть посмеется, поманит, но не выполнит просьбы. Она согласна быть обманутой так.  Жить, дышать… Пока она жива – у нее есть шанс увидеть Арвида. Почувствовать его дыхание и биение его сердца. Довериться, привыкнуть. Получить в нем опору и стать его опорой. Любить… 

Есть шанс сбежать из этой банки с пауками. 

Она закрыла глаза, чувствуя, как успокаивается бешеное сердцебиение, и услышала голоса…

Голоса были приглушены, словно доносились из-за закрытой двери. Она узнала голос Рейнара. Вздохнула – и затаила дыхание. 

— Она не верит тебе. Она не станет тебе помогать. Я не знаю, в деталях, что ты натворил… Но она не станет тебе помогать. И как бы ты ее ни убеждал, как бы ты ее ни принуждал… Лучше отпусти ее, Дагги. Или объясни все. Не играй ею, как пешкой. Не используй втемную. Так ты только сломаешь ее. Она на грани. Она уже просила помочь ей умереть. 

— Вся беда в том, что я не могу ей ничего объяснить.

— Думаешь, она не поймет?

— Понять – поймет. Но будет играть на чужой стороне. Алашавар – тот еще кукловод.  И я не знаю, кто из них мне более мерзок –  он или твоя милая бабушка.

— А для нее нет разницы между всеми вами. Всеми троими. Поверь, в ее глазах, ты им уже уподобился…

— Вот и славно, Рэй. Вот и славно… Может быть, это как раз то, что мне нужно.

— Дагги, даже если оно так, я прошу тебя, ну объясни ты ей хоть то, что женился на Лии только для того, чтобы она имела возможность жить и дышать свободно. Любить того, кого любит. Хоть о том, чтоона сейчас с Доном, расскажи.

— А зачем? – Фориэ показалось, что Да-Деганподавил смешок. – Если мадам способна опуститься до мысли, что я женился для того, чтобы иметь возможностьзатащить в свою постель девочку, которую когда-то воспитывал, словно дочь… Пусть и дальше продолжает так думать…