Будем!

Ставишь последнюю точку, выдыхаешь-наливаешь, потом неделю/месяц/два вычесываешь блох аки тузик, друзья тоже помогают. И, наконец, отправляешь текст издателю. Благо ты с ним знаком и взаимно приязнен.

Он тебе без промедления отвечает: «Получил, прочитаю, отпишусь».

Читает. Месяц/два/полгода. Потом звонит.

«Слушай, – говорит, – прочитал! Нормально всё. Но есть вопросы. Писать не хочу, по телефону тоже не хочу. Забежал бы ко мне, а?»

Так, думаешь. Что-то он там политически невыдержанное нашел. А то с чего бы «не телефонный разговор»? Но нет же там, в тексте, ничего политического! Да и времена уже не те! Или, может, у него как раз – те? Ну в смысле локально те? По работе?

Ладно, забежать так забежать. Забегаешь. По дороге прикупаешь коньяку бутылку, хорошего.

Заходишь в кабинет. У него там автор, знакомое лицо. Здрасьте-здрасьте.

«Посиди, – издатель говорит, – буквально минутку, мы уже заканчиваем».

Сидишь. Точно, заканчивают: издатель твой (ваш) купюрами шуршит, автор тот принимает, тоже пошуршивая. Купюр немного, так что и правда минутка.

Остаешься с издателем вдвоем. Что называется, тет-а тет. Выставляешь коньяк.

«Стой! – кричит он, – ты вот моего попробуй!»

Лезет в ящик письменного стола, извлекает бутылку, тоже ноль-семь и вообще очень похожую на твой коньяк, только внутри жидкость то ли потемнее, то ли посветлее.

Два полустакана тоже извлекает. Наливает на две трети каждый.

«Ну?» – вопрошает, аж трепещет.

Нюхаешь. Да, говоришь, интересно. И правда – интересно. Букет же.

«Ну что, – говорит, – будем!»

Пробуешь губами. Потом, чоуштам (с), опрокидываешь. Интересуешься:

«На черноплодке настаивал?»

Смеется, творчески довольный:

«Там уйма всего! Впечатлило? То-то же!»

И еще наливает. По три четверти.

«Давай, – говорит, – за словесность, мать нашу!»

Грех не поддержать. За словесность, ага.

Выдыхаешь пристально так, спрашиваешь:

«Ну?»

Он понимает. Он же тертый-перетертый.

«Ты, – говорит, – про шедевр твой? Сейчас, по третьей заценим – ну каков продукт, а? – и расскажу».

После третьей – теперь полустаканы уже полные – рассказывает.

«Значит, – говорит, – так. Вещь супер! Я прям зачитался, не оторваться! Что по-читательски читал, что по-редакторски! Да!»

Тут он поднимает указательный палец правой руки в направлении люстры, горящей тремя лампочками из шести, и произносит:

«НО».

И, естественно, наливает. И излагает. Никакой политики там, оказывается, нет и не было. И не будет. Это ты себе льстил. Дело совершенно в другом.

«Ты, – говорит, – что мне прислал? Рассказы?»

Киваешь.

«Во-от, – не без скорби тоже кивает. – Рассказы. Хорошие, не спорю. И даже единство места соблюл. Единство времени... не помню, вроде не соблюл, да и хрен бы с ним. Будем!»

Будем, ага.

«И персонажи, – продолжает, – у тебя там как бы сквозные. Молоток! Прям этот, как его, типа По!»

Будем.

«НО! – провозглашает он, вытряхивая последние капли. – Рассказы в наше время никто не читает, понял? То есть читать читают, а покупать не покупают, понял? Романы – покупают! Читают ли – не знаю, но покупают!»

Вытаскивает из ящика маленькую такую. Наливает.

Будем.

«А у тебя там, – азартно сообщает, – всё есть! Понял?»

Киваешь. Будем.

«Только, – говорит, – финала нет! Сделай финал... объединяющий такой... ну ты понял».

Будем.

«И получится, – заключает, – роман. В новеллах. Или вообще роман. И, сука буду, в печать! Ну, давай! Будем!»

Сука будем.

...Проходит какое-то время. Не имеет значения, какое именно, да и время ли это. НО (!) проходит. И ты начинаешь сочинять треклятый финал, и понимаешь, что нужно тогда сочинить еще... как учили в школе – завязку и кульминацию, и сочиняешь их, уже без любви, потому что у тебя перегорело, и влюблен ты уже в другую, в смысле – занят ты другой историей... Но... нет, не наливаешь, что ты-что ты! Дописываешь: завязку, кульминацию, развязку. Этакий экзоскелет получается. Чтоб его. Чтоб тебя вместе с ним. А! Теперь – будем!

Отправляешь издателю.

Звонит буквально в тот же день. Зайти просит. Робко так. Странно это. Неспроста.

Ну, думаешь, уж теперь-то сто пудов – политически невыдержанное там что-нибудь. Одергиваешь себя: что за бред! Идешь, а что ж...

Приходишь. Сидит, бледный совсем. Даже где-то фиолетовый. На столе коньяк, твоя давешняя бутылка. Или точно такая же. Откупорена, но не почата. И два полустакана стоят. Пустые пока.

Бормочет: мол, вчера тот автор приходил, ну тот, помнишь... ну и отметили мы, бормочет, его гонорар. Теперь, бормочет, тахикардия с аритмией и пятна в поле зрения плывут. Поправиться необходимо, только, бормочет, я ж и как лекарство это не могу в одиночку, а авторов сегодня, как назло, никого весь день, а с сотрудниками мне, бормочет, претит, ибо стыдно.

Ага, так и выражается: претит, ибо стыдно.

Мое, поясняет, все закончилось, а это не помню кто притащил, давно еще, пить, наверное, невозможно, да делать нечего. Давай, а? И смотрит на тебя с надеждой побитой собаки.

Вот, думаешь, и приноси ему вполне приличный коньяк. А вслух – соглашаешься. Только, предупреждаешь, по чуть-чуть!

Наливает, опрокидывает, из фиолетового делается серым и сразу розовым. И сообщает про твой текст: теперь совсем другое дело! Роман, как есть роман! Даже читать не буду, ставлю в план! Сейчас, кричит, договор распечатаю, подпишем – и вперед с песнями! Оживленный такой...

...Потом, конечно, еще всякие мелочи возникают. Недоумеваешь, например: что это за бородач на обложке? Она и в целом так себе, но бородач вообще неизвестно кто. А это, объясняют тебе, из твоего же романа! Джинн же, ну! Возражаешь: там, мол, специально сказано, что ему как раз строжайше предписано бриться. А тебе в ответ: художник у нас больно творческая натура, упертый, как ишак, только с бородой джинна видит, а без бороды рисовать джиннов не умеет. Стоишь на своем: пусть, предлагаешь, ваш творческий ишак исхитрится и моего – моего, мать вашу! – джинна изобразит с бородой, пусть, но потом пусть побреет! И ничего не знаю!

Идея с бритьем джинна неожиданно увлекает художника. Радуешься хотя бы этому, а на остальное уже машешь рукой.

Уфф.

...В следующий раз, со следующим текстом приходишь к издателю уже без коньяка, но с баночкой икры. Потому что закусывать надо!

Будем.