Деталь в фокусе эпизода как способ характеризации героя в остросоциальной прозе

Недавно в ленте мелькнул бложик о пытках. Дескать, стоит ли такое писать и стоит ли такое читать. А это как раз вопрос фокуса. С какой целью автор вставил эпизод? Посмаковать чужое мучение, или показать отношение к нему персонажей? рассказать читателю, как это было (и бывает до сих пор?)? Вызвать у читателя отвращение к пыткам или тому персонажу, кто их производит? Как видите, это уже четыре цели, а на самом деле их больше.

Пытки и социальное расчеловечивание - одна из тем, глубоко табуированных в нашем обществе (а еще важнее, что в нашем сознании). Наравне с  сексом, матерной бранью, педофилией, дефекацией, инвалидизацией, старостью и  смертью (особенно смертью от старости) она является пугающей и отталкивающей одновременно, особенно в контексте публичного обсуждения/осуждения. Об этом не хочется говорить, потому что это "стыдно, преступно и страшно" одновременно, и "не накликать бы на себя".  Введение в текст такого сильного инструмента требует аккуратности, потому что у читателя на нем резко падает восприятие, включается инстинктивная защита. 

1. Учитываем "Слепое пятно"
Точно также, как в стихотворении после матерного слова несколько последующих строк не воспринимаются вообще, так же выбивается из сознания читателя несколько фраз (а то и абзацев) после сцены насилия и пыток. Читатель это прочитывает; но воспринимает некритично.
Это можно  использовать в корыстных писательских  целях (например де Сад ставил в такие места философско-гуманизирующие вставки и морали, осуждающие пытки и сластолюбивых католических иерархов. В итоге читатель как бы читает про секс и смакуемые пытки... а сам .... незаметно для себя усваивает к ним.... отвращение ). Либо просто лить в эти места бесконечную воду, обоснуи, рассказы про сеттинг ...  - читателю все равно, после шокирующего фрагмента он  прочитает и некритично примет все, что на глаза попадётся. 

Аналогия - заесть перчик огурчиком, запить палёную мерзкую водочку чем попадется, лишь бы запить, ага?

Размер  "слепого" пятна зависит от натуралистичности и силы шока, вызываемого эпизодом, и устойчивости читателя. Но минимум 1 абзац в 350 знаков. 

 Вам надо понезаметнее и без нудятины ознакомить читателя с местными реалиями? не мучьте читателя, мучьте героев!

2. Учитываем травматичность эпизода

Вам надо показать, что какой-то герой - мерзкий злодей? не надо рассказывать про его злодеяния. ПОКАЖИТЕ их. но не в процессе (это может быть перебор для читателя), а продемонстрировав  результат. Например,  заросшие на теле его жертвы страшные рубцы, изуродованную им чужую психику, руины разрушенной им деревни и тд. Это позволит вам вызвать в восприятии читателя сочувствие к жертве, а не страх за себя (потому что это психологическая особенность: когда мы становимся свидетелями пыток, мы начинаем бояться за себя, осознавая  свою беззащитность, либо пытаемся проассоциировать себя с мучителем, а потом начинаем бояться наказания ).  И одновременно дать настраивающую восприятие мысль автора или ощущение героя, его отношение к происхдящему, даст читателю возможность для коллективной сонастройки с положительные персонажем для противостояния злодею.

НИ в коем случае не показывайте положительного героя в  "отрицательных" ситуациях тем более без обоснуя и крупных слепых пятен с объяснениями, почему так.

Это важно,   если вы хотите,  чтобы ваша книга повышала в мире гуманизм, а не число садистов.

 Этот прием я использую в повести "Охота на тварь"  Она вся построена на показе таких эпизодов.. Дети боятся плеть. Нигде в тексте они не получают плетей, на их телах даже нет следов.  Это остается за кадром - когда и как их этому обучали. Но читатель видит, что на момент первого появления в комнате дети - УЖЕ запуганы, что они УЖЕ знают, что такое  плеть и какими будут её следы - если не подчиниться господину.  На протяжении всей повести дети демонстрируют полное подчинение  любому взрослому, подчинение из выученного страха, и лишь в конце начинают - не без усилий со стороны ГГ - вести  себя как нормальные дети. Каждый раз, когда дети показывают искажение психики, я намеренно ставлю в текст маркер, который триггерит их и вызывает реакцию. Растят ли в читателе  такие эпизоды желание бить детей или подчинять их? нет. Они  вызывают негодование к тем, кто запугивал их. Натуралистичность эпизодов здесь работает даже не  на выработку неприятия  к "педофилии вообще", а на выработку умения видеть следы  конкретной, существующей в нашем обществе практики педофилии и маркеры, на которые надо обращать внимание - потому что если ребенок  ВЕДЕТ СЕБЯ ТАК -  значит, с ним ПРОИЗОШЛО ЭТО. 
Значит, ему  нужна помощь. 

3. Выстраивайте соотношения частей 

В повести "Серебряный Пёс в Лазоревом Поле"  огромный,  почти на 60 000 зг.  эпизод посвящен пытке-допросу такого запугивавшего детей садиста, обнаруженного и арестованного главным героем (повести связаны, их действия разделяет 5 лет). Моими задачами было показать ГГ как хорошего и дать обвинение садисту - но, без зачитывания нудятины. И потому в первой части эпизода главный герой ОКАЗЫВАЕТ ПОМОЩЬ жертве садиста. Там огромное количество натуралистичных подробностей.
Кстати, все они списаны с реально виденного мною. ТАКОЕ бывает и сейчас, поверьте. и наказывать за такое обращение с людьми всего лишь пожизненным заключением... это против справедливости, имхо.
Итак, обвинение я построил просто на демонстрации следов пыток и понимании, что жертва уже никогда не будет   здоровым человеком, что вообще вся оставшаяся жизнь будет мучительно болезненна, и это требует адекватного наказания для садиста.

и это занимает почти ПОЛОВИНУ (!) объема эпизода. Я показываю мысли героя, и мы вместе с читателем обвиняем злодея.

Ибо  я связан условием жанра: я должен сохранить для читателя ГГ в образе положительного героя. Или хотя бы условно положительного. Ведь есть ГГ сам свалится до пыток в наказание, чем же он будет лучше? Если я дам злодею быструю смерть — в чем же искупление? ГГ к тому же должен узнать у злодея много необходимой ему информации...
Поэтому я накручиваю читателя до того что он сам уже готов рвать злодея. И поэтому — я не даю описания пыток. вот тут — нет. Ни малейшего натурализма. только — «охрип от боли».
примерно четверть объема эпизода...

да, ГГ получается пограничным. но  открытого отвращения к нему нет. Он  холоден и равнодушен. Рабочая рутина средневекового дознавателя. Перестает ли он  быть положительным?... да, его образ немного тускнеет. но - зато достраивается полнее. Он  добр - но осуждает  садиста на медленную двухдневную агонию-смерть от ран. Почему?

Добро ли это? или это аналог того креста во всё пузо, о котором так часто рассказывают дети-жертвы педофилов?

Зато откровенный, ответный садизм плеснет в сцене мести жертвы, высыпавшей своему бывшему мучителю совок раскаленных углей в открытую рану. Этот герой, жертва — еще понадобится мне в повести. И я дал этот эпизод, чтобы показать и его характер, его искаженную психику и его опасность. И кажется, что он этими углями причинил страшную муку; но на самом деле он ускорил смерть — и это как ни странно милосердие.

Потом я ставлю массивный эпизод-расслабление. снова забота о пациенте.

А в конце, вернувшись через несколько часов , судья даст — все же даст осужденному быструю смерть. вот вам еще четверть эпизода... Тут снова будет натурализм в описании ПОСЛЕДСТВИЙ того самого совка углей.
Потому что тут нужны и шок, и еще несколько мгновений тишины для вшивания в читателя некритичного восприятия.

И — я показываю сцену расставания врагов. лютых, непримиримых, не простивших друг друга врагов. я не опускаюсь и не опускаю своих героев до расчеловечивания. или до примитивного «раскаялся и прощен».
нет, он прощен не поэтому. он вообще не прощен. но избавление от пытки получил. почему? пусть читатель подумает сам...
а чтобы он совсем уж глупого не придумал, в силу своей испорченности, я ему все же оставляю маячок-подсказку.

а чтобы он успевал отдохнуть от эмоционально травматических сцен, ставлю простенькие, пресноватые вставки и даже описания погоды и лошадок. иппотерапия, ага...

Иными совами, мне надо было вставить в текст СЦЕНУ ПЫТКИ. просто необходимо, по сюжету и эпохе без неё было не обойтись. она тянула на 13.000... и я добавил вокруг неё подушек безопасности и  направляющих для читателя, чтобы не травмировать его в край.  в пропорции один к  трем...
еще 40 тысяч знаков... целый авторский — актуализирующих и обосновывающих сцену деталей... 

4. Работаем деталями.

Это детали, которые даны дозированно — когда нужно; прямо, когда нужно — в описании, когда нужно — намеком, в пределах одного эпизода ротируемо, но узнаваемо, с разных сторон позволяя посмотреть на проблему.
Это нужно — для работы с персонажами, для раскрытия характеров, для работы с читателем, что бы ОН думал, строил предположения, чтобы он ЖИЛ в эпизоде, сам принимал решения относительно происходящего и лишь сравнивал их с впечатлениями героев, а не брал их на себя бездумно; я хочу, чтобы читатель ВЫРАБОТАЛ внутри себя отношение к истории, чтобы он изменился по прочтении.

Чтобы читатель думал над текстом, а не просто развлекался, смешливой выдрой скользя вниз по сопливой писательской горке.

Как видите, я немного смухлевал: садист и жертва как бы сами разобрались. Кажется, что  именно жертва, сквитавшись, нанесла садисту наиболее тяжкие увечья, но он псих, ему можно.
а судья так,  три часа пытал, но вроде и ни при чем; подробностей-то страшных нет!  а потом и вовсе добил быстро, значит,  хороший. Разумеется, при вдумчивом прочтении все видно таким какое оно и есть, но кажется все же... так.
тому,  кто хочет увидеть ГГ более пушистым,  чем  он  есть... так вот, ему  он при такой композиции кажется более пушистым. Нежный читатель, желающий закрыть глаза на жестокость, тоже с удовольствием этой выручалочкой воспользуется.

Если бы я хотел полностью развлекательного текста, конечно, я бы распределил акценты в эпизоде иначе. обвинения были бы перечислены, а ранения жертвы не упомянуты вовсе. ГГ, сказав,что он "потрясен зверствами злодея" и заклеймив его позором,  «быстро и аккуратно перевязал раны жертвы» и «приступил к допросу мерзавца-палача»,  возможно с подробностями типа брызг крови, возможно были бы обмоченные штаны, умоляющие и хныкающие интонации в голосе резко приобмякшего духом садиста, который на поверочку-то оказывается дерьмецо бесхребетное, и вставил бы возможно ради привлечения инфантилов все те привычно расчеловесчивающие врага описания, которые так любят писать про оппозицию, самоутверждаясь, некоторые товарисщи.

но... и ГГ у меня вышел бы такой же как у них — молодец против овец, а против молодца и сам овца.
за счет чего? за счет характера врага в фокусе эпизода. потому что наши враги говорят о нас не меньше, чем наши друзья. И то, как мы поступаем с врагами, говорит о нас больше, чем то, что мы говорим о себе сами...

и о глубине проблемы, кстати, мощь антагониста тоже говорит

да, ссылочка на главу, о которой беседу веду... https://author.today/reader/228888/2131760
ну мало ли, вдруг  все же захочется посмотреть и обсудить конкретное исполнение.