Писательство как психотерапия

Психотерапией Средневековья были исповедь и ритуал, человек современности, к счастью, волен выбирать. Творчество, писательство вполне приличный способ психотерапии. Есть у тебя проблема – отдай ее персонажу. Есть у тебя радость (что реже, ибо радость не настолько требует выбалтывания, как проблема требует выбаливания) – отдай ее персонажу, ликуй, зафиксируй, чтоб было, что вспомнить. Я человек слова, формулируя, я нахожу ответ на свои вопросы – потому и пишу. Писать или говорить –особой разницы нет. Хотим мы того или нет, но в тексте всегда говорим с собой, вскрываем себя. Русский язык – как, впрочем, всякий другой – таков, что им проще раздеть себя, чем укрыться в нем. Вы можете хотеть притвориться, и у вас это почти получится, и все равно проговоритесь в самый неподходящий момент. Личность автора отражена в тексте, с этим ничего не поделаешь. 

С радостью проще, а с болью нужно работать достаточно аккуратно, чтоб не сделать ее для себя источником новой, большей боли. И боль, и радость требуют равно и целомудренности, и откровенности в отражении. Историю – да, даже историю из прошлого – вполне можно компоновать из элементов собственной жизни, впечатлений и ощущений, но складывая в мозаику, в узор калейдоскопа так, чтоб места стыков были ведомы только автору. Трансформация травмы в творчество целительна почти всегда, исключение составляют те произведения, в которых боль автора консервируется на годы, если не на целую вечность. Чтобы не получить ретравматизацию, лучше не писать по горячим следам, а если уж написали – не выкладывать получившееся на обозрение широкой публике. Социальные сети и сервисы самопубликации ловят пишущего на дофаминовый крючок – мы тянемся туда за возможностью получить поддержку, одобрение, сочувствие. Забудьте об этом, пожалуйста. Наиболее точная метафора соцсети – римский Колизей. Туда ходят пощекотать нервы, посмотреть на голое тело, понюхать кровь и испражнения, действительного сочувствия в сети ждать совершенно бессмысленно.  Девяносто пять процентов читателей, видя кровавую, дымящуюся откровенность, испытают неловкость, не зная, что сказать, но остальные пять радостно приобщатся вашей боли. Кроме того, истинная боль у весьма малого числа авторов (и, как правило, это очень талантливые и опытные авторы) звучит художественно, в большинстве случаев подобные тексты читать решительно невозможно. Не несите свою боль в текст сразу (или несите ее в текст в формате личного, подзамочного дневника), дайте ей перегореть. Дайте себе отойти от стресса и пишите чуть погодя, когда потребуется вывести токсины. Иногда достаточно просто вылить на бумагу. Иногда требуется в корне поменять сюжет. Хороший способ отработать лишнее – позволить себе (герою) в тексте другой выход, не тот, что привел к поражению автора. Почему так популярен жанр альтернативной истории? Читатель мучительно желает переиграть, как было, сделать так, чтобы Чапаев выплыл в обнимку с «Титаником». Так предоставьте себе, автору, эту возможность – в целительных дозах. Отдайте герою проблему, но подарите ему правильное либо устраивающее вас решение. 

Текстом можно отработать живую боль, былую боль и боль вечную.  В детстве меня поражала мысль, как людям хватает смелости жить, зная, что они все равно однажды умрут – и сами они, и их любимые, и дети. Преодоление экзистенциальной тоски одиночества, с которым родились мы все, каждый из нас, наиболее полный способ выразить себя самого – без вскрытия – это и есть писательство. Текст ничего не стоит, текст доступен всегда и везде, текст не требует собеседника, точнее, этот собеседник всегда с тобой. 

Исторический роман предоставляет идеальное поле для самовыражения – подумать о вечном. Они все уже сделали до нас, весь сюжет, нам осталось осмыслить и расставить акценты. Нам осталось прожить за них жизнь, исправляя свои ошибки. Мне всегда помогает – и в тексте, и в жизни – понять мотивацию персонажа для того, чтоб без больших потерь выйти из ситуации. Простить я не обещаю, но вот знать и понимать мне необходимо всегда. Знание успокаивает.