Отрывок из 33-ей главы "Белой Гильдии" Фьюн-гавань
Автор: Итта Элиман....
К больнице надо будет повернуть на главной развилке перед площадью. Не пропустить бы. А вот тут, вот тут, в этой крошечной лавочке, которая сейчас закрыта, и на крыльце которой умывается толстый, лощеный, точно в масле выкупанный черный кот, Эмиль выпросил себе на первый взгляд невзрачную, металлическую головоломку, которую собирал три ночи, сидя в детской на полу с коптилкой и отмахиваясь от советов Эрика. Но это уже потом, после того, как пропали родители. Тогда у деда можно было выпросить все что угодно, даже такую «бестолковую железяку».
Каждый голову ломатель —
Ерунды изобретатель.
А вот тут, тут, если повернуть налево, на узенькой улочке, в белом, как чайка доме живет портниха мадам Буттерблюм. «Такую фамилию, помирать станешь, не забудешь», — говорила бабушка. У нее, у этой мадам, они прошлым летом заказали себе фраки. Дорогущие фраки, по их необычным, длинным фигурам, чтобы было в чем выступать перед королем.
У мадам, у Буттерблюм
Толстый зад и светлый ум,
– мстительно придумал исколотый портняжными булавками Эрик.
Так, краем ветра и стишками забралось Эмилю в душу все самое родное и теплое, всякие дорогие сердцу воспоминания тыкали ему в грудь и напевали. Эмиль вертел головой, но радовался молча, не тревожил спящего капитана.
Только когда телега въехала в ворота больницы и остановилась у приемного входа среди других военных повозок, где всякие гвардейцы и санитары, не обращая внимания на вереницу прибывших телег, сновали по своим делам жизни и смерти, Эмиль оглянулся и осторожно позвал:
— Господин капитан! Докладываю...
И осекся. Беззаботная песня утреннего бриза сразу угасла в его душе. Лопнула струна невидимой гитары и наступила полная могильная тишина.
Он бросил вожжи, сполз в телегу и склонился над капитаном, потрогал пульс, приложил пальцы к горлу, снова поискал пульс и сел перед капитаном в позе мудреца Чо. Тишина накрыла его. Мертвая, всепоглощающая. И в этой ледяной тишине, наотмашь хлестнувшей его едва согретую душу, гнев Эмиля был особенно жгуч и яростен.
Капрал Каленский, тот, с заячьей губой, положил Эмилю руку на плечо, что-то сказал, но, поняв, что ответа не дождешься, сам сел на облучок телеги и взял вожжи. Им рассказали, как доехать до нужного корпуса — прямо и направо. Тринадцать живых раненых нуждались в скорейшей работе хирургов, надо было делать то, что требуется, помогать. Гнев и слезы пришлось отложить на потом. Эмиль взял себя в руки, все сделал как нужно. Просто старался не смотреть в пустое лицо капитана Лацгуса, в эти стеклянные, распахнутые навстречу синему небу и другой, никому не ведомой дороге, глаза. Впрочем, капрал Каленский скоро закрыл их ладонью, а потом и всего капитана укрыли с головой гвардейским дорожным плащом. Порядок вещей был соблюден...
Потом ребята Тора Канта поили Эмиля самогоном, хотя он и сопротивлялся, заявляя, что ему-де немедленно надо в Озерье. Его уняли, успокоили, объяснили, что Озерье вывели на Строму и смысла туда ехать никакого нет, да никто его и не пустит, щенка. Донесли до его сведения свежий приказ короля Кавена — согнать всех студентов в Туон и держать там под охраной до окончания военного конфликта. Дорожный патруль пообещал самолично сопроводить парня домой. Потом в Эмиля насильно влили стакан самогона, после чего он, наконец, угомонился и мертвецки уснул в сосновой роще перед больницей.