Отрывок из 34ой главы "Белой Гильдии" Бабушка

День возвращения встретил меня пасмурной тишиной. Озеро Каго, такое огромное, что дальний берег можно было разглядеть только в ясную погоду, сначала приветливо появилось в просветах между деревьев, а когда дорога побежала вдоль воды, распахнуло мне свои широкие объятия. Мое родное, любимое озеро. Я не скучала, но очень рада увидеть тебя вновь! Ты — гигантская рыба, спящая среди зеленых лесов, рябь на поверхности твоего тела — твоя чешуя, острова — плавники, в зеркале твоих глаз переворачивается небо, ты прячешь мой второй мир, данный мне по случайности судьбы...

Мой дух воспрял, дар проснулся. И городок моего детства ринулся в душу десятками голосов. Я услышала движение весенних соков по травам и деревьям, суету шмелей над цветами, шуршание мыши у береговой насыпи, шипение испуганного кота, ворчание кур в далеком курятнике, тайное движение подземных ручьев. Я слышала любовные игры птиц и детские забавы мальков в заводи. Слышала притаившуюся среди ив и яблонь молодую весну.

Волнение от скорой встречи охватило меня. Я же теперь другая. Этот год наполнил мое сердце новыми важными для меня людьми, а старые словно бы слегка отдалились, потеряли былую единственность. Границы, которыми человек обычно охватывает мыслями мир, раздвинулись так широко, что белый, одноэтажный домик с черепичной крышей и высокой трубой показался крошечным. Прекрасный цветущий сад, где каждая яблонька была знакома, где зрела любимая черная смородина, где висел мамин гамак и стояли мои глиняные фигурки подводных обитателей, словно бы уменьшился втрое, стал тесным, чужим. Я испугалась себя, того, что не чувствую слез радости, не испытываю тоски по родному дому, что не бегу навстречу, а осторожно, стараясь не шуметь, поворачиваю задвижку на калитке.

А потом открылась дверь, зеленая, чуть облупившаяся дверь, и появилась бабушка. Короткая стрижка не седеющих по прихоти судьбы каштановых волос, цветастое платье, о подол которого явно вытирали испачканные в муке жилистые руки. Бабушка ахнула, сделала три выверенных годами шага по ступенькам крыльца и заключила меня в такие крепкие, такие долгожданные объятия, так надолго прильнула щекой к моей груди, что все мгновенно стало, как прежде. Все вернулось на свои места, точно руками бабушки меня обняло само детство.

Мгновенно позабылись минутные думы, растаяли сомнения, вызванные тяжелой долгой дорогой, бессонными ночами и плененным любовью духом. Счастье мягко легло на плечи, по щекам потекли слезы радости, и начались каникулы, охраняемые этими любящими руками, которые я немедленно заключила в свои и поцеловала.

Конечно, я выболтала бабушке все-все. Почти сразу, пока мы вместе лепили вареники с картошкой. Краснея и захлебываясь от переполнявших чувств, я поведала весь учебный год, все самое важное в мельчайших подробностях. Я рассказывала о братьях и сама ловила себя на том, что уж слишком восхищенно, влюбленно и избыточно говорю о них, что не могу отыскать ни одной некрасивой детали в их внешности, ни единой дурной черты в их характерах, что в моих описаниях братья выглядят совершенно неправдоподобно. Неправдоподобнее даже, чем сами приключения, которые с нами произошли. Но я говорила и говорила, а бабушка слушала и слушала, облокотившись о кухонный стол, кивая и улыбаясь. Бабушка всегда меня слушала.

— Эдак, глядишь, от твоих рассказов, я проживу вторую молодость, моя дорогая. И что же теперь? А вот что! Встретишь их снова, скажешь: «Бабушка моя желает на вас взглянуть».

— Шутишь?

— Шутка шутке рознь. Мне одного взгляда хватит. Сама тебе про них все расскажу.

— Ты бы могла! — Глаза мои загорелись. Ох, как бы мне хотелось, очень бы хотелось...

— Но на нет и суда нет, — перебила мои мысли бабушка. — Попробуем разобраться так. Значит, говоришь, он влез из-за тебя в переделку с самим королем? А дальше?

Я ни на секунду не сомневалась, что бабушка раскусит любого. Полвека она стояла у школьной доски, четверть века — решала все вопросы озерской школы. Юношей прошло мимо нее — пруд пруди. Всех выстроить — полк получится. Целый полк. А таких, как Эмиль и Эрик бабушке все равно не встречалось. Я была в этом совершенно уверена и искренне пожалела, что бабушка не может с ними познакомиться. Вот было бы здорово услышать, что она скажет.

Но пока бабушка выслушала мой рассказ до конца и сказала следующее:

— Непросто все, ох как непросто. Смотри сама, моя радость. Слушай сердце. Но помни, женихов у тебя еще много будет. И таких, кто плавает как рыба, и таких, кто под облаками летает. И таких, кто песни поет, и таких, кто красным сапогом дверь с петель срывает. Выберешь себе судьбу по сердцу. 

Я как раз снимала чайник с печи и повернулась на эту фразу с горячим чайником в руке и не менее горячим ответом:

— Зачем мне столько женихов?!

И осеклась.

Бабушки за столом не было. Стул отодвинут, обычного шума шаркающих шагов не слыхать.

— Ба! — осторожно позвала я. Мне никто не ответил.

Я принялась наливать чай себе и исчезнувшей бабушке. Я не удивилась, а подумала:

«Красным сапогом дверь с петель. Держаться бы от таких женихов подальше».

— А младший, значит, с хуцпой?

— Чего? — Вот теперь я вздрогнула. Бабушка стояла у посудного шкафа, напротив двери. Она никак не могла бы пройти мимо меня незамеченной. В руках у бабушки была коробка конфет.

— Конфеток вот принесла. К чаю. — Она положила коробку посреди стола, устроилась на своем месте и потянулась к сахарнице.

Бабушка любила чай. Клала в пузатую чашку по семь ложек сахара, а когда пила, то даже жмурилась от удовольствия. Я не стала мешать бабушке в ее чайном ритуале и взяла из коробки конфету. Конфеты оказались старыми, покрытыми белым налетом муки или плесени, и очень приторными. Такие бабушка и любила.

— Так младшенький с хуцпой, спрашиваю? — допив чай, снова спросила бабушка. Ее доброе лицо блестело от выступившего пота.

— Что это такое — хупца?

— Не хупца, а хуцпа. Это такое старое слово. Ты, наверное, его и знать не должна. Но слово хорошее. Бывают такие емкие словечки, что не только время, но и миры переживают. И живут себе, потому что вмещают многое. Вот тот, который младшенький, смелый да борзый.

— Эрик?

— Вот-вот! Хуцпа это и есть. Борзость, наглое поведение, бесстрашная бравада, рисковые, конфликтные ребята. Но за такими люди идут. Не зря я из всех учеников всегда хулиганов выделяла. Верные они. Не в смысле юбок, а в смысле дружбы.

— Эрика любят все...

— Вот и я о том же.

Внезапно меня окатил ужас раскаяния. Вдруг я ошиблась?

Отдала Эрика глупой Ричке, обидела его отказом. Прекрасного, теплого Эрика, страстного и честного. Готового ободрать для меня все королевские клумбы прямо под носом у гвардейцев.

Щеки мои запылали от осознания возможной совершенной ошибки. Нет! Нет, нет и нет. Бабушка дурит мне голову, как обычно. Испытывает. Бабушка не может не оценить Эмиля, его ум и тактичность. Успокойся. Сколько можно. Ты же все уже решила. Все решила. Десять дней дороги в бесконечных и совершенно лишних раздумьях. Ты сможешь прожить без Эрика. Это будет нелегко, но это возможно... А без Эмиля... никак. Без Эмиля просто полнейшая пустота.

Я вспомнила наш первый танец, вспомнила, как он обнимал меня по дороге в Алъерь, его руки в моих волосах за портьерой в Стеклянном лабиринте...

— Эрик мне просто друг! — выпалила я. — Просто друг! Мне нравится Эмиль.

— Вот и хорошо. Благородный юноша — всегда хорошо. Тем более женихов у тебя еще...

— Да не нужно мне... — Я вспыхнула и замолчала, не зная, что еще добавить, как защитить моего Эмиля перед самым важным, самым близким человеком, который меня воспитал и вырастил, который любил меня всем сердцем и обладал чутьем куда большим и острым, чем мое.

Как объяснить бабушке, что Эмиль живет в каждой моей мысли, в каждом движении, в каждом сне? И тоска о нем разрастается в душе такой захлестывающей волной, что я буквально захлебывалась, гнала ее усилием воли, и не справлялась, как не справляются привыкшие жить чувствами люди с потерей источника этих чувств...

Не было ни признаний, ни поцелуев. Не было обещаний. Но моей руки в его руке, его трепетных объятий и слов о тяжелом расставании было достаточно, чтобы я чувствовала себя без него лишь наполовину живой.

Я потрогала компас на груди, теплый от жара моего тела. Стало легче.

— Никто другой мне не нужен! — уверенно сказала я. — Поверь мне! Даже Эрик. Тем более Эрик. Эрик — это было так, по ошибке.

— Я верю, моя дорогая! Но ты три раза сказала: «Эрик». Я ничего не хочу утверждать... но... — И бабушка примолкла, погрузилась в свои загадочные размышления, продолжая сворачивать фантик от конфеты в тонкую трубочку.

....