Иллюстрации в "Осколках". Часть 1

Заменил все иллюстрации в "Осколках". Теперь их там 51, не считая карт. Некоторые остались прежними, но большая часть - новые.

Создам несколько альбомов в блоге. Поехали:

Огонь. Всюду огонь. На багровом закатном небосводе ослепительный диск увяз в раскалённом воздухе и никак не доползёт до горизонта. На волосок продвинуться осталось, а он застыл. Время остановилось.

Он никогда не закончится, этот день...

Всюду огонь. Там, за северной стеной тысячи костров. На юге тёмная громада зиккурата Этеменанки опоясана цепочкой огней. Огни на стенах, на улицах, на крышах. Этот город не уснёт сегодня.

Он не спит, но и не бодрствует привычно, он будто затаил дыхание.

Долгобородый Уту-Шамаш, даром что бог не из последних, изо дня в день не может разогнать муравьиную толкотню на улицах и площадях древнего города, величайшего в Ойкумене. А может Шамаш и не пытается. Вдруг он вообще спит и позабыл про смертных, а слуги его разленились, и никто не торопится катить огненное колесо? Вот оно и жарит нестерпимо. Но не со зла. Равнодушно.

А может Шамаш не спит? Может он мёртв?

Чушь какая... Разве может бог умереть?

Может. Сегодня в Вавилоне умер бог.

Человек, обозревавший бесконечные огни на правом берегу Евфрата с верхней западной террасы дворца Навуходоносора, медленно, с усилием провёл ладонью по лицу, стирая липкий пот. Повернулся и зашагал к лестнице, ведущей вниз. На пути ему не раз попадались стражи. Обычно суровые и невозмутимые, сегодня они смотрели ему вслед испуганно. Он их не замечал. Его путь был долог. Узкие коридоры, открытые террасы, лестницы.

На северо-востоке медленно рассеивалось гигантское облако пыли, поднятое копытами тысяч лошадей. Такое же, если не больше, клубилось на западе, скрывая огненно-красный диск. Солнце, испуганное, оскорблённое невиданным зрелищем кровавой бойни, разливало по небосводу багряное пламя гигантского погребального костра. Оплакивая боль и страдания тысяч душ, безжалостно вырванных из жизни, оно стремилось поскорее спрятаться за горизонт. Сгущались сумерки.

На востоке хмурое зимнее небо затянули свинцовые тучи. Холодное дыхание смерти пробирало до костей. Ещё вчера плоская, будто гладко оструганная доска, безжизненная солончаковая пустыня ныне усеяна буграми. Трупы людей, лошадей, слонов. Десятки, сотни, тысячи...

С Эвменом оставалось около сотни всадников. Горстка гетайров, которые сумели вырваться из самого пекла конного сражения, что закончилось катастрофой из-за измены Певкеста. Ирония судьбы — сатрап Персии, трусливо бежавший с поля боя, ещё вчера многими почитался, как образец мужества. Да и сам Певкест, бывший телохранитель великого Александра, спасший жизнь царя в Индии, не забывал прихвастнуть своим бесстрашием. И ведь не надуманным — не сосчитать свидетелей былой доблести Певкеста.

Центр поля боя остался за аргираспидами. Однако на флангах безраздельно господствовала конница Циклопа. Антигон бросил против «Серебряных щитов» конных лучников Пифона, сатрапа Мидии. Под градом стрел аргираспиды сомкнули ряды и принялись отступать. Спокойно, хладнокровно. Именно это качество — холодная голова — делала их столь грозными бойцами, а вовсе не телесная сила, в коей они, разумеется, проигрывали молодым. А ещё слаженность строя, опыт, копившийся даже не годами — десятилетиями. Не было в тот момент во всей Ойкумене воинов, способных состязаться в выучке с этими людьми.

Иероним шагнул вперёд.

— Радуйся, госпожа моя, Артонис, — произнёс он негромко. Осёкся.

Мрачный Антенор не двинулся с места. Он прижимал к груди какой-то объёмный свёрток. Было видно, что полотно скрывало нечто тяжёлое.

— Что случилось? Почему вы здесь?

— Мы... — начал Иероним, но замялся. Было такое ощущение, что в горле у него стоял ком.

Кардиец оглянулся на Антенора. Тот принялся бережно разворачивать свёрток. В лучах солнца засверкало начищенное серебро.

Это была урна.

Ртаунийя почувствовала, что ноги её не держат, схватилась за сердце и начала оседать на землю. Фравартиш и Иероним подхватили её.

В дверях появился человек в запылённой хламиде. Он был несколько старше Аристомена, в некогда угольно-чёрной бороде густо серебрилась седина. Обликом, одеждой, он от македонянина ничем не отличался, хотя по крови наполовину был персом.

Аристомен пил вино, сидя за добротным дубовым столом, к которому никогда не прикасался нож подвыпившего моряка, из тех, что в каждом портовом кабаке норовят, забавы ради, вырезать на столешнице рисунок или надпись непристойного содержания.

Вошедший подсел к нему.

В Библе жизнь на торговой площади возле храма Баалат-Гебал кипела лишь в утренние часы. К полудню площадь пустела. Торговцы, ремесленники, трапедзиты-менялы, покупатели, нищие, воры и стражники спешили укрыться от зноя. Некоторое оживление ещё наблюдалось на краю торговых рядов, в окрестностях Священного бассейна, где росло несколько дубов. Их тень и близкая водная гладь давали спасительную прохладу и именно сюда направлялся Антенор, с самого утра толкавшийся по рынку.

Коня в поводу вёл эллин, назвавшийся Аристоменом. Из всех попутчиков летами он уступал, пожалуй, одному лишь Багавиру. Иногда садился верхом, но ехал шагом, явно не собираясь отрываться от компании.

Снаружи раздался перестук копыт. Послышались голоса. Антенор вздрогнул. Сразу же встрепенулся Аполлодор, а старый перс толкнул в плечо племянника.

Распахнулась дверь и на пороге возник человек в персидской пёстрой одежде. Голову его покрывала шафрановая шапка-курпаса с длинной шейной полосой, обёрнутой вокруг лица, так, что открытыми оставались лишь глаза.

Вошедший был хорошо вооружён — на поясе махайра в дорогих ножнах и горит. Следом за ним внутрь прошли ещё человек пять. Все при оружии.

На лицо Антенора упала тень.

— Приветствую в «Себек-Сенебе», уважаемый, — раздался приятный женский голос, — что пожелаешь заказать?

Не отнимая ладони от лица, Антенор повернул голову на голос и увидел перед собой... Два прекрасных граната, сказал бы поэт. «И пред очей его явилась океанида Каллиройя».

Не произнеся ни слова, громила неспешно поставил лампу на сундук и освободившейся рукой ухватил Антенора за подбородок. Бесцеремонно повернул налево-направо, рассматривая лицо, будто раба на рынке выбирал. Антенор дёрнулся, отстраняясь.

Скрипнула дверь — вернулся второй похититель. Был он гораздо ниже товарища, худ, лохмат и бородат. По виду — сириец.

— Кто вы такие? — проговорил Антенор.

— Смерть твоя, — ответил сириец.

Молодой перс, одетый в дорогой расшитый серебром кафтан, осадил коня у подножия холма. Спрыгнул на землю и кинул поводья подбежавшему слуге. Легко взбежал вверх по склону и, не доходя несколько шагов до вершины, преклонил колено.

— Встань Кофен, — повелел светловолосый коренастый человек, окружённый десятком куда более рослых мужчин, — какой он дал ответ?

Подъём на Скалу занял целый день. Они вбивали железные костыли в трещины, крепили верёвки, подтягивались, ухватившись за уступы, иногда едва заметные. Помогали друг другу. Казалось, проклятая стена никогда не кончится. Они преодолевали десяток локтей, а она будто вырастала ещё на два десятка.

Никто не гнался за наградой, все понимали, в каком рискованном деле участвуют. Их было триста. Героическое число.

Некоторым не повезло. Срывались окоченевшие пальцы, выскакивал из-под ноги неверный камень. Короткий вскрик и тело исчезало во тьме. Тридцать два человека сгинуло в жуткой пропасти и не все тела потом удалось найти, кое-кто остался там навсегда, без погребения.