Налить чернил, размазать по краям...
Автор: Александр ГлушковСветом желтым и кислым, как цвет лимона
капал фонарь каплями на серое и стекло,
Ты помнишь: мы так целовались долго
в сирени пролитой
под небом, размытым,
как глина, раскисшая под дождем.
Как быстро проходит и то, и это.
Мгновения льются,
и через край, как потревоженный злой песок,
в муравейнике времени,
где не имеют значения расстояния
из коры прошедшего,
из глупого счастья,
слепленного из ворованного и минут.
*
Зима.
Нас снова стало меньше в эту зиму,
А до весны рукой подать,
Как долго
взглядом
смотришь в спину,
молчишь и хочешь рассказать.
Скажи уже. Скажи, так вышло,
прочти на выдохе стихи,
пока всех любишь и одышка
не выжгла душу изнутри.
Пока, свинцом холодным, небо
Большой Художник не залил,
и в это вымерзшее лето,
остались те, кто пережил.
***
накукует кукушка безмятежную жизнь.
лет на сто пятьдесят,
на не длинную повесть.
И останется только прожить эти дни.
Ни о чем не вздыхая и не
беспокоясь.
и останется только вдохнуть синеву
причесать эти белые, влажные пряди,
пролететь сквозь деревья, погладить листву
и случайные птичие трели и перья
прогладить.
***
А солнце-то как покатилось,
и как зазвенели ручьи,
Как насмерть в капелях разбилось
Падение с высоты.
Как в столбик сложились песни,
Как вспыхнуло золотым,
Как слились и закружились
Птиц голоса и дым.
Ты тоже, сквозь пух и воздух,
Всплываешь китом со дна.
Смотри, все вокруг сияет:
И в небе не видно дна.
В сумерках пропадают следы и свисают гирлянды. Ветер сумерек выдувает горный воздух в долины. Небо цветет и выцветает. Медленно. Постепенно. Не торопясь. Никуда не торопясь. Некуда торопиться. И незачем.
Эта животина меня раздражает. Не самим фактом своего существования и не сама по себе. По ночам я слышу ее лай, ее вой, ее самозабвенный, истеричный, заходящийся до полного самоотречения лай. Лай на ветер. Посмотрел бы я на того дурня, который спит с закрытыми пластиковыми окнами летом в южном городе. Посмотрел бы из интереса. И обязательно его запомнил. Мало ли.
До этой животины, возле подъезда терлась другая собака, но ее застрелили одной тихой ночью. За тех собак, что лаяли по ночам и мешали спать людям. Люди все разные, особенно животноводы. Вот та собака, которую убили, была умная. Не лаяла, подачки не клянчила, а честно их отрабатывала и детей своих этому же учила. Приводила, знакомила и учила. Бежать возле ноги, ждать у магазина, провожать до подъезда. И не одного кого-то, а всех. Работать учила. Вела себя с достоинством, достойно жила и умерла за весь собачий род. Зря.
А эта. Выводит щенков в трубе, кидается на тех, кто ей не нравится, лает по ночам. И жалко ее – сил никаких нет, и раздражает – тоже.
Решили у нас дорогу переделать, создать трассу. Завели рабочую технику, получили деньги от китайцев, запланировали, распилили и вперед – назад. Стая собак, живущая возле углового магазина, не вынесла этого шума и гама и ушла. Точнее, не стая, а семейная ячейка. Две сучки и кобелек. Одна из сучек в скором времени и полезла в нашу трубу. Там в трубе и родила. И досталось ей это нелегко.
У собак тоже бывает послеродовой психоз. Им вообще потяжелее. Ни материнского капитала, ни родовспоможения бесплатного, ни детских, ни по уходу.
Родила в трубе, вылезла на свет, чтоб гонять несуществующих птиц и насекомых, видеть невидимое и скулить от разрывов и мастита. Вылезла и ладно. Живи, пока можешь.
Дура.
Одного щенка сразу кинула. Мать жены подобрала. Сослепу думала котенок. Она бы и щенка подняла. Дитё же. Только, одно дело выкормить, а другое жить вместе. Не все готовы даже кормить. А лечить? А выхаживать? А кормить через каждые два-три часа? А пристраивать?
Тьма.
Особенно желающих.
Да. Вылезла псина на свет и ждет. Долго ждала, но дождалась. Кобелька своего, да подружку. Хвостом замахала, задницу прижала и к ним с радостным лаем. За одобрением, пониманием, сочувствием. В глаза им заглядывает, скулит, жалуется на долю свою и ищет тепла. Кобелек ее обнюхал. Ну, так, для проформы. Типа – выздоравливай скорей, поправляйся. Держись, в общем. Подружайка их совместная и того хлеще. «Что-то воняет от тебя, ты бы подмылась что ли. Пойдем, Вовчик. Нам еще территорию обежать надо, да к Тарзану заскочить, да, может, удастся кошек наловить».
Дело не в словах.
И не в переносе своих представлений.
Так.
А второго и последнего щенка у этой собаки задавили машиной. Сосед мой. Щенок уже подрос, но мать его и сама под машинами дрему гоняет, и щенка не научила бояться. А сосед животных не любит. Брезгует. Нечистые. И укусить может.
А эта – может.
Неумная. Щенка задавило не до конца. Два дня по рентгенам и коробкам. А он задавил не до конца и уехал. Дела делать. А мне с ним жить рядом. Здороваться, спрашивать, как дела. Такие.
Дура.
А мать - хорошая.
Не ела ничего, скулила под окном, в глаза заглядывала и надеялась. Сильно. По-настоящему.