Финишная прямая, или Голкиперство для Паприки

В Братстве Пера заканчивается конкурс-игра Паприка (если кто не помнит, это чтобы никто не догадался). На третьем этапе каждый участник должен логически завершить рассказы двух предыдущих этапов своей группы. Мне выпала необходимость голкиперировать рассказ Командос и написанное для него хулиганство Zuki Zu.

ВНИМАНИЮ СУДЕЙ

Текст, заимствованный у зачинщика, выделен синим

Текс, заимствованный у хулигана, выделен красным

Чëрным цветом обозначен мой текст.

Не уверен, что получилось соблюсти пропорции пятьдесят на пятьдесят в плане количества заимствованных и оригинальных знаков, но я старался. А там уж на ваше усмотрение. Заниматься чистовым пересчитыванием уже просто некогда.

СТАВШЕЕ ГЛАВНЫМ ПОСЛЕ ЛЕТА

— Молодец, Смирнова всë позади, — произнëс врач. — У тебя мальчик.

— Мальчик, — улыбаясь, повторила я. — Ну конечно мальчик, кто же ещё.

Перед моими глазами будто пролетела вся моя странная жизнь начиная с тринадцати лет и до сегодняшнего счастливого дня. Поразмыслив, можно сказать, что суть истории началась практически сразу после моего четырнадцатилетия, что в начале мая. Я тогда днями и ночами сидела за компьютером и играла по сети в новую компьютерную игру «Дочки-матери: 3». У моей соперницы было уже десять детей и сорок внуков. У меня чуточку меньше, но зато у меня все «дети» получили хорошее образование и лучше устроились в виртуальной жизни.

Мама безуспешно пыталась достучаться до меня.

— Маруся! Когда ты уже перестанешь в свои игры играть? Не надоело? Пора взрослеть. Вот твоя сестра Настя к поступлению в институт уже готовится.

— Мама! — парировала я. — Компьютерные игры — тоже школа жизни. Ты же не хочешь, чтобы я вошла во взрослую жизнь не подготовленной?

Моя старшая сестра Настя — в подобные игры уже не играла. Она серьезно ударилась в учебу и готовилась к поступлению в институт. Родители сделали ее примером для меня. Я же ничего не понимала, всерьëз мечтая о большой семье и братиках с сестричками для моих будущих детей. Мама с папой много работали, особенно папа, а бабушка, у которой я часто оставалась в детстве, только и делала, что рассказывала о своей большой семье. После этих рассказов я, малолетняя дура, имела очень странные представления о семейной жизни. Язык за зубами у меня не держался, смотря на бабушку, я считала, что много-много говорить это нормально, а потому мама знала обо всех моих планах на жизнь. И, как могла, пыталась бороться с этим.

— Думаешь это так просто взять и выйти замуж? — спрашивала она. — Так просто взять и родить детей? А потом так просто взять и воспитывать их?

— Мама. Я знаю, что рожать и воспитывать много детей — совсем не просто, — наученная бабушкой, отвечала я — Поэтому я всегда рассчитываю на вашу помощь и поддержку. Представляешь, как вы с бабушкой будете счастливы, когда у вас появится внуки и правнуки. И я буду счастлива. Но сейчас для меня главное — правильно определится с факультетом, на котором буду жениха искать.

— Нет дочка. У тебя точно, что-то не в порядке с головой. Думаешь, как только все узнают, что ты собираешься рожать нам кучу детей — на тебя сразу все женихи набросятся? Да они сразу разбегутся в разные стороны.

Не могла мама понять, что бабушка для меня больший авторитет. Еë рассказы о восьми детях и двадцати одном в руке вдохновляли меня на будущие подвиги на фронте деторождения.

— Надо рожать не одного ребенка, а много. Потому как не знаешь каким он будет. А если детей много — кто-то обязательно пробьется в жизни, и поможет тянуть за собой остальных. Твоя мама слишком переоценивает свои способности. Очень многое зависит от личных и внутренних качеств человека, а не от благ которые ему даруют. Я твоя бабушка и прожила жизнь. Я знаю жизнь лучше, чем ты и твоя мама. Да — я ничего не понимаю в ваших компьютерах, но я хорошо разбираюсь в людях. Не переживай. Моя бабушка, помогала мне поставить моих детей на ноги, и я буду помогать своим внукам поставить их детей на ноги. Для этого большой Род и нужен.

Сейчас же, пусть мне всë ещё не так много лет — через три месяца девятнадцать исполнится — я не понимаю, как могла быть такой… доверчивой? Да, наверное доверчивой. Бабушка часто приводила в пример дядю Колю. Он живëт у моря, мы часто к нему ездили летом, разве что детей всего четверо, не добрал, но вот у дяди Паши их восьмеро, как у неë самой, и он молодец. На двоих у дяди Паши с дядей Колей аж одиннадцать детей, больше половины из двадцати одного бабушкиного внука. И внучки. Вот только дядю Пашу я никогда в жизни не видела, равно как и его детей. У остальных шести бабушкиных детей десять внуков, включая нас с сестрой у мамы, но никого их этих шести бабушка в пример никогда не ставила. Для неë они как будто были, но не более того. Мне же очень хотелось, чтобы бабушка гордилась мной, а потому я решила, что у меня будет не меньше пяти детей. Так больше шансов, что кто-то выбьется в люди.

Отчаявшись воздействовать на меня самостоятельно, мама использовала последний аргумент — психолога. Она добилась того, чтобы в школе для меня собрали комиссию. Я тогда обиделась и демонстративно три для разговарила с мамой лишь по самым необходимым ситуациям. Я не понимала, для чего мне нужен был психолог, я же нормальная!!! Что главное для женщины? Главное для женщины это удачно выйти замуж. Так сказала бабушка, а она точно врать не будет.

Перед дорогой все молчали как перед экзаменом. Я пыталась собраться внутренне, чтобы показать себя достойно. Мама пыталась побороть волнение. И только бабушка вела себя спокойно. У нее был двадцать один внук и она ожидала еще столько же. Если сильно переживать за каждого — то можно инфаркт получить. Поэтому бабушка приучала нас к самостоятельности. Тогда я считала, что это именно самостоятельность, и по-простому сдала маму, в одном из наших выяснений отношений произнëсшей страшные вещи: если бы бабушка родила только еë одну, она бы получила больше того, чего ей не хватало в детстве. И была бы куда успешнее и приспособленной к жизни, чем сейчас.

— Господи! Какой эгоизм! — воскликнула тогда бабушка. — В нашем роду, таких еще не было. Это она в дедову породу удалась. А ты в нашу. Вот поэтому и надо рожать не одного ребенка, а много.

Эта установка ещё сильнее укрепила как моë желание иметь много детей, так и разрыв между мной и мамой.

— Я узнавала, что это за психолог, — произнесла бабушка перед самой школой. — К сожалению, она несчастная в браке. У нее нет нормальных отношений с мужем. У них в семье только один ребенок. Доказать ей, что у тебя вполне нормальная и здоровый психика будет крайне трудно. Я даже не знаю, что тебе тут посоветовать. Многие психологи — несчастные люди. Они потому и избрали эту профессию, чтобы разобраться в собственных проблемах. С подобными людьми ты будешь сталкиваться часто. Не позволяй им делать из твоей жизни тоже самое, что они сделали из своей. Помни, что у тебя есть большая семья готовая помочь тебе в любых трудностях.

После этих слов я перестала волноваться. В самом деле, какое право мне имеет указывать несчастная жещина, лишь один раз познавшая счастье истинного предназначения женщины — родить как можно больше детей. Но, помимо полученной от бабушки установки, комиссия провалилась ещё и потому, что учителя выбрали неправильный подход ведения беседы. Они считали, что имеют право навязывать мне своë видение ситуации. Мне, уже всë для себя решившей.

— Ты умная и воспитанная девочка, но твоя одержимость некоторыми вещами — пугает нас, — начала директор лицея, стоило мне занять стул напротив комиссии из семи человек. — Многие родители жалуются нам на то, что ты оказываешь очень плохое влияние на их детей. Распространяешь среди девочек какую-то пагубную игру, из-за которой некоторые девочки не делают домашних заданий, и заявляют дома родителям, что не собираются строить успешную карьеру, а мечтают выйти замуж и сидеть у мужа на шее. Мы дорожим своей репутацией элитного учебного заведения, и обязаны научить учеников правильно думать и успешно строить, свою карьеру. В наше заведение попадают не все подряд, а только те, кто действительно имеет способности и намерен учится. Сегодня мы пригласили психологов, чтобы в их присутствии поговорить и понять, что с тобой происходит, — директор указала рукой сидящего рядом школьного психолога и на незнакомого мне человека.

После небольшого общего опроса о моей жизни, вопросы пошли более конкретные.

— Твои родители и учителя говорят, что ты мечташь родить ребенка, и даже много, а не одного, — осторожно начала школьный психолог.

— Да. После лицея я собираюсь выйти замуж, стать матерью, и иметь большую семью.

— А почему ты об этом мечтаешь? Ты боишься остаться в жизни одинокой и никому не нужной женщиной, не состояться в карьерном росте?

— Мне не нужна карьера, — уверенно ответила я. — Мой Род не даст пропасть моим детям.

— Ты хочешь родить много детей, потому как тебе не хватает, на планете, близких тебе людей? — спросил учитель информатики. — Ты испытываешь одиночество?

— Нет. Одиночество я не испытываю. У нас очень многочисленный род. Одних только двоюродных братьев и сестер двадцать штук.

— Что же тебе тогда не хватает, что ты так стремишься стать многодетной матерью?

— Большое количество братьев и сестер нужно не мне, а моим детям. Чтобы не оставаться в жизни одним. Большая семья — это сила.

— А ты уже знаешь, как ты собираешься их кормить и содержать? — спросил второй психолог, мужчина в шляпе, специально приглашëнный на комиссию. — Зачем плодить нищету, если у тебя нет ни карьеры, ни денег?

— Вначале мне будут помогают мои родители и весь мой род. А потом я буду помогать помогать всем своим внукам, правнукам и племянникам.

— Занятно. То есть ты не планируешь устраиваться на работу?

— Ведение домашнего хозяйства и воспитание детей — тоже есть труд.

— Ты знаешь, что наше общество свободно и женщина избавлена от необходимости обязательно рожать. Ты знаешь про это? — осторожно обратилась ко мне медицинская сестра.

— А кому тогда рожать как не мне? Я здоровая и крепкая девушка. У меня отличное здоровье. Не все же имеют здоровье как я.

Директриса, явно отчаявшись достучаться до меня, стала давить на отутствие средств к существованию и необходимость задуматься о карьере, а уже потом плодить детей. А после этого попыталась использовать свой последний аргумент на мой вопрос, почему нельзя сначала родить детей, а уже потом заниматься карьерой.

— Потому как все семьи, которые рожают много детей, это семьи наркоманов и алкоголиков, бедных людей, стремящихся жить за счет государства, — гневно выкрикнулала она. — Это люди которые пренебрегают сексуальной грамотностью и контрацепцией. Ты стремишься жить как они?

— Воспитанники нашего лицея стараются выбиваются в люди, достичь вершин карьерной лестниц, стать почетными выпускниками нашего лицея, а не жить подобно нищим слоям населения, — встрял заместитель по воспитательной работе.

Зря они тогда это сказали. Сейчас, будучи первокурсницей психфака, я понимаю, что избранный комиссией путь донести что-либо до ребëнка, особенно подростка, никогда ни к чему хорошему не приводит. Я может быть хотела ответить на их нападки про плодимую нищету, что у меня будет муж, да и мой Род никуда не денется, а сотни тысяч женщины нашей стране как-то работают без карьеры. Но не стала, как-то поняв, что никакие мои слова не подействуют. И даже хорошо, что не стала, это сейчас я понимаю, что уборщица или кассирша в магазине много не заработает, а муж вполне может внезапно уйти.

Тогда комиссия, не добившись от меня ничего даже грубым давлением возраста и авторитета, стала принимать решение о моей отчислении.

— Кто за то, чтобы поднять вопрос о исключить ее из нашего лицея? — после примерно пяти минут препирательств спросила директор.

Поднялось несколько рук. Но не большинство.

— А вы почему сомневаетесь? — обратилась она к застывшим. — Разве вы не видите, что ребенок портит репутацию нашего учебного заведения?

Теперь руку подняли все. Как намного позже призналась мама, этот жест должен был заставить меня одуматься, но я, что называется, упëрлась рогом. Бабушка сказала, что не сомневалась в моей способности противостоять «кучке несчастных тëток со сломанной судьбой», мама плакала, а я чувствовала себя неожиданно повзрослевшей и мне некуда было теперь отступать.

То, что никакая я не взрослая, а обычная ведомая малолетка, показало ближайшее будущее. Новый лицей родители нашли быстро, к счастью, элитное заведение в нашем Москве было далеко не одно. Бабушка, по традиции, летом меня трогала, а мама, будто бы смирившись с моей жизненной позицией, решила сделать это лето особенным для меня. Даже слишком.

Обычно на летних каникулах нас с Настей отправляли на море, к дяде Коле и тёте Марине: там собирались почти все племянники и племянницы семейства Васильевых — от пяти и до пятнадцати. Но у дяди с тётей огромный дом, и участок большой, а наши компании всегда делились по возрасту… и по интересам. Младшими больше занималась жена дяди Коли, а мы, старшие, жили своей собственной насыщенной жизнью. Летние приключения — это определённо весело, и нам всегда было, что вспомнить. А потом мы с сестрой возвращались домой — отдохнувшие и загоревшие — и вместе с родителями на недельку-две отправлялись путешествовать на машине. Куда-нибудь на экскурсию — в Тверь, в Ярославль, в Калугу, в Смоленск…

В этом году всё получилось совсем по-другому. Вернее, всё изменилось ещё весной, после того злосчастного посещения школьного психолога. Мама сначала очень расстроилась, а потом подумала — и устроила мне месячные курсы практического домоводства: готовка, уборка, стирка-глажка, закупки продуктов, ведение расчётов… Я смирилась с необходимостью — и даже почти не пыхтела, хотя и тяжело было… ведь уроки тоже никто не отменял. С одной стороны, мама права: если я хочу быть домохозяйкой — надо же это домохозяйство как-то уметь вести… Думаю, с любой учёбой это справедливо: чем раньше начнёшь — тем больше сумеешь понять и научиться… и тем проще будет потом. С другой стороны… в обожаемых мною играх всё выглядело как-то иначе. Ну совсем иначе… хозяйством там вообще не заморачивались, и времени на него никто не тратил… А оно, как оказалось, требовало — сил и времени!!! Так что я скрипела зубами — но старалась. И, как потом мама сказала — у меня очень неплохо получалось. По крайней мере, не пропасть с голоду и приготовить себе нормальной еды — я уже была в состоянии. И уже на этом этапе моей скорой эмансипации в голове стали появляться разные странные мысли. Если уж на четверых — меня, сестру, маму и папу — приготовить завтрак, обед и ужин достаточно хлопотно, то с каждым новым ребëнком это становится труднее. И это только готовка, а ещё ведь есть уборка, стирка. И пусть кто угодно говорит, что убирает пылесос, а стирает машинка, даже с техникой сил на всë уходит неимоверно много. К вечеру я доползала до кровати до кровати и сразу же засыпала, а мама так вынуждена жить каждый день, ещё и совмещая с работой. С уборкой, конечно, помогает папа, но это не отменяет того, что моя мама героиня, ни разу не пожаловавшаяся, как ей тяжело. А я ещё, бывало, в знак протеста, частенько устраивала в своей углу откровенный бардак и думала, что ничего страшного, не переломится. Сказать, что я малолетняя дура, конкретно так занизить адекватность восприятия ситуации.

А чтобы понять всю степень ответственности ещё и за детей, мама устроила мне самый настоящий экзамен, ультимативно отдав на два последних месяца лета Ниночке в качестве помощницы. Ниночка — это мамина хорошая подруга и мама троих маленьких детей. Мама ещё дома тихонько шепнула мне, что от Ниночки в ноябре ушёл муж, и она осталась одна — с тремя детьми. Но на лето мама предложила ей меня… на домашнюю практику, как она выразилась. Ну и просто для компании. А Ниночка взяла и согласилась. Она вообще очень несерьёзная, лёгкая — и даже, наверное, слишком легкомысленная для взрослого человека. Но зато красивая, добрая — и весёлая.

Дети были разного возраста и все мальчики. Самому младшему, Павлику, только шесть месяцев. Старший — Александр, крайне серьёзный молодой человек шести лет от роду — глядел исподлобья, словно не ожидая ничего хорошего от последних событий — или предчувствуя в будущем какой-то большой подвох. Где-то его можно понять… я бы тоже сомневалась, учитывая последние новости. Младший — Дмитрий, трёхлетний карапуз — осторожно, но с любопытством выглядывал из-за брата. Похоже, ему хотелось задать мне сто вопросов, но… он стеснялся.

Ниночка… а по-другому её просто невозможно называть, даже мне — вежливое обращение Нина Петровна абсолютно ей не подходило. Неделю назад ей исполнилось тридцать, но выглядела она очень милой — и вовсе не старой. Как сказала мама, Ниночка до рождения Павлика работала дизайнером интерьеров. И немного — художницей… это я так думаю — её рисунки висели в доме повсюду: яркие, радостные… солнечные. Очень много.

И дом у Ниночки оказался таким же — тёплым, красивым и несерьёзным. Очень уютно-несерьёзным… и вкусно пах летом и деревом. Мама сказала, что этот дом Ниночка придумала сама, а её муж — построил.

И потом — просто взял и ушёл?

Не понимаю, как так можно! Это я про мужа… Похоже, он не вынес количества детей, других объяснений у меня нет. Про родню Ниночки мама практически ничего не говорила обмолвилась только, что родители далеко, но финансово помогают. Возможно, она была единственным ребëнком в семье, а какие деньги могут быть у двоих, да ещё и пенсионеров? Да, считай, ничего, не то, что у нас, где только внуков двадцать один. Если мой будущий муж решит так же сбежать, я точно не буду ни в чëм нуждаться.

Помогать я должна была как с уборкой дома, так и уход за старшими детьми. Мне предстояло готовить, читать сказки, гулять и всячески развлекать Диму и Сашу. Мне выделили комнату на втором этаже, одну из трёх — и даже со своими удобствами. Второй этаж был полностью в моем распоряжении: кроме меня, наверху никто не жил. Разве что мои родители там останавливались, когда приезжали. Гостевые — так Ниночка и сказала. И сюда почти не долетал шум снизу.

А вся наша жизнь проходила именно внизу: детская, кухня, гостиная… Ниночкина спальня и её рабочая комната — кабинет или мастерская? И ещё в саду — или на веранде, если шёл дождь. Иногда мы ходили с Ниночкой и мальчишками на речку, совсем недалеко. Там был пологий берег, светлый чистый песок и мелкая вода, которая отлично брызгалась во все стороны… мальчишки были счастливы. А я скучала по морю: речка — это совсем не то!

В свою первую готовку, пришедшуюся на первое утро приезда — так сказать, с корабля на бал — мне предстояло приговить кашу на завтрак. Ниночка провела мне мини-экскурсию по кухне и оставила один на один с плитой и продуктами.

Но у меня получилось! Я очень сильно волновался, но даже Дима всё съел, пусть сначала и смотрел на приготовленную не мамой еду подозрительно. А вот Саша ел неохотно и явно через силу, но в присутствии Ниночки молча съел свою порцию.

Саша вообще на всë, чтобы я не делала, смотрел с подозрением. Я читала Диме сказку про Репку — Саша заказывал глаза. Я мыла окно в гостиной на первом этаже — Сашаа бросал скептические взгляды. Я пришла с прогулки до речки с букетиком диких цветов — Саша вздыхал и качал головой. Но для меня это был бесценный опыт общения с детьми и я старалась найти подход не только к Диме, который безропотно принял меня как родную, но и к его старшему брату.

А ещё Ниночка учила меня рисовать, наравне с Сашей. Было это… странно, не так я себе представляла уроки живописи. На первом занятии Ниночка, ничего не объясняя, попросила нарисовать смех, не привязываясь к образу. Минут пять я думала, а потом кое-как изобразила восемь розово-голубых мячиков. Разумеется, Ниночка спросила, что я вложила в рисунок, и я честно ответила про своих будущих детей, которые всегда будут смеяться. Ниночка ничего не ответила на это, но тем же вечером мы смотрели комедии и вместе смеялись над героями и ситуациями.

Занятия проходили три раза в неделю, мне нравилось, постепенно Ниночка стала давать меньше абстракции и показывать больше техники, а в моих рисунках появлялись и другие цвета, не только розовый и голубой. Вечерние фильмы тоже менялись, появлялись в том числе и документальные и исторические. Это было лучшее лето в моей жизни, не в обиду дяде Коле будет сказано. И даже постоянные Сашины фырки в сторону моих рисунков не делали его хуже.

Но в начале августа в уютную дачу в Ельнино пришла беда. Во вторник днём Павлик заболел: высокая температура, кашель… к нему никого из нас не пускали. Мальчишек вечером я уложила — и ушла к себе наверх. Ниночка разбудила меня в два ночи — малыш почти задыхался, даже хныкать сил у него не оставалось. Ельнино ведь не Москва — обычная деревня, врача рядом нет, и скорая так просто не приедет… И Ниночка решилась сама ехать с ребёнком в областную больницу. Через полтора часа она позвонила, что у Паши — воспаление лёгких и ещё какая-то гадость — тут я не очень поняла — и их кладут в больницу. И сколько они там пробудут — пока непонятно.

Ниночка спросила, может ли оставить Диму и Сашу на меня. Ради здоровья Павлика мне пришлось собрать волю в кулак и ответить положительно, но внутри нарастала паника. Хотелось тут же позвонить бабушке и поплакаться ей на сложившуюся ситуацию. И, едва Ниночка с Павликом уехали, я так и сделала. Только вот бабушка, послушав меня, глотающую слëзы, не больше минуты, грубо оборвала разговор, сказав, что очень занята выслушивать чужие глупые проблемы, а внуков для хороших новостей у неë достаточно. В следующую секунду из телефона раздались гудки, а мой мир, выстраиваемй и поддерживаемый четырнадцать лет, рухнул в один момент. Человек, считавшийся мной главным авторитетом в жизни, отвернулся в самой тяжëлой ситуации.

Первым моим желанием в тот момент было позвонить в четыре утра маме и устроить истерику уже ей. Потому что совсем одна — это совсем не то, когда рядом кто-то есть… с кем можно хотя бы посоветоваться. Но я себя честно сдержала — и потом долго гордилась. Потому что решила сначала разобраться, что вообще можно и нужно сделать. Да, мне всего четырнадцать — ну и ещё три месяца… и я многого не знаю. Но ведь кое-что умею. Научилась. И дальше — тоже смогу научиться. И ребята меня слушаются. Почти всегда…

Мама тогда позвонила сама, сказав, что узнала о ситуации от Ниночки. На вопрос, нужна ли помощь, я ответила, что справимся. В самом деле, у меня появился шанс прочувствовать, каково было маме со мной и сестрой. Разница в возрасте у нас такая же, как у Саши с Димой, так что примерное представление получалось. С той разницей, что у мамы был и есть папа. Мама пообещала приехать, но на буднях её держит работа, так что только к субботе.

После разговора я не могла уснуть, спустилась на первый этаж и принялась ждать, когда проснутся Ниночкины дети, чтобы объяснить им ситуацию. Первым пришëл ко мне Саша, и я ему по-честному всё объяснила. Что Павлик заболел, и они с Ниночкой сейчас в больнице. И теперь я в доме одна, и без его, Сашиной, помощи мне будет очень сложно. И что в выходные приедет моя мама, чтобы нам помочь. Мальчишка слушал внимательно — и отчаянно старался не расплакаться.

В конце моей речи он мужественно шмыгнул носом и пообещал мне единственное:

— Я помогу, — и добавил, впервые после моего приезда: — Маша…

Три дня пролетели быстро. Свободного времени — сесть и подумать — не было совсем, приходилось готовить, заниматься с ребятами. Мы ходили гулять, в саду играли все вместе — я старалась не терять мальчишек из виду — но на речку с ними идти не рискнула. И даже пыталась поддерживать в доме какой-то порядок — правда, только на первом этаже. Я совсем переехала в гостиную, и ребята вечерами устраивались рядом со мной на диване — и там же засыпали. Приходилось разносить их потом по кроватям, но спать сразу в собственной постели никто из них не желал — даже со светом и сказкой. А Саша выполнил своё обещание и действительно мне помогал: и присматривал за братом, и даже воевал с пылесосом, который у него истошно гудел и вырывался из рук… он тоже очень старался.

Больше всего я боялась, что кто-то из ребят тоже заболеет. Но — пронесло.

Мама приехала рано утром в субботу, пока дети ещё спали. Она влетела в дом — и расцеловала меня. А я чуть не разрыдалась. Все эти дни после отъезда Ниночки я держалась — другого выхода не было, нужно было справляться — но тут… Как спокойно было чувствовать рядом кого-то… взрослого. Того, кто поможет, поддержит, если не справлюсь.

— Мамочка… мамочка!

Я обнимала её и вроде не плакала — но слёзы текли сами…

— Маруся, девочка моя, всё хорошо… ты молодец. Вы все — настоящие молодцы, — успокаивала меня мама, крепко прижимая к себе, как раньше, в детстве, когда мы ещё не ругались, и вытирая слезы. — Я останусь до завтрашнего вечера, помогу, что успею. Ниночка мне звонила, Паше лучше, температуру немного сбили…

Дальше мы разговорились о текущих делах, в частности о том, что заканчивались продукты, а о деньгах Ниночка даже не сказала. В процессе я спросила, есть ли хотя бы примерное представление о нахождении Ниночки и Павлика в больнице.

— Наверное, неделю им ещё лежать. А я так испугалась, что вы тут одни… и Ниночка сама не своя была, очень боялась, что Паша тоже умрёт… как Игорь…

Мамочка вдруг резко замолчала, словно испугавшись своих слов, а до меня вдруг дошло, что именно она сказала вот только что.

— Мама… Мамочка, а что ты мне рассказывала перед этим? Что он ушёл?

— Он ушёл… Маруся, так тоже говорят! Его нет с нами, он ушёл… за месяц до рождения Паши, она раньше срока родила. Ниночка ребятам не хотела говорить. И я тоже не хочу.

— Я поняла.

И в самом деле, как я могла подумать, что от замечательной Ниночки мог кто-то уйти!? Ниночка часто с теплотой говорила про какого-то Игоря, как сильно она любила его. Я думала, это она про свою любовь, что была до мужа, а оно вон как оказалось… И в это же мгновенье пришло осознание, что Ниночка невероятно сильный человек, не сломавшийся от потери любимого и продолжившая давать детям всë необходимое. Не знаю, что случилось бы со мной и даже думать не хочу. Раньше я бы отмахнулась поддержкой рода, но после бабушкиного поступка… Нет, прошу, пусть со мной такое никогда не случается.

А потом, после похода в магазин, у нас была большая стирка, и вечером — банный день, а моё воскресенье началось с гладильной доски — пока мама готовила нам завтрак. С ней мне было совсем спокойно. Правда, спала я всё равно в гостиной, хотя мама и предлагала вернуться наверх. Но Саша с Димкой — они же одни бояться будут?

Следующую неделю мы тоже пережили одни, а в субботу приехали все: утром — мама с папой, а днём — Ниночка с Павликом. Она упросила врачей выпустить их из больницы пораньше: сегодня, а не в понедельник.

Как я визжала от восторга! И прыгала вокруг как маленькая… да и не я одна!

Но тогда мне было всё равно, как это выглядело.

А потом лето внезапно закончилось и все вернулись в город: Саше нужно было идти в первый класс, да и мне тоже в новый лицей. Знакомство с новым классом, учителями, которые оказались, по первому впечатлению, куда педагогичнее предыдущих, сочинение на типичную тему «Как я провëл лето»… Мне было нечего скрывать и я написала всё, буквально выплеснула на бумагу события с конца весны, связанные с отчислением, и до самого выздоровления Павлика. Писали в школе, на сдвоенном уроке русского языка, и все девяносто минут я переносила в тетрадь свои чувства, переживания, эмоции, ощущения… Получилось много, скорее всего, сумбурно и местами безграмотно, — проверить ошибки времени уже не оставалось — но мне стало легче. Я как будто последовала советам Ниночки не думать, а просто рисовать, и…получилось то, что получилось. Только сдав тетрадь, я поняла, какую ошибку совершила. Нет, новой комиссии я не боялась, но переходить в новую школу совсем не хотелось, мама будет сильно расстроена.

Но, на моë счастье, учитель, мужчина лет сорока с короткой бородкой, не стал как-либо глумиться надо мной после сочинения, как сделали бы в предыдущем лицее, а просто озвучил оценку — три за грамотность, четыре за само сочинение — и попросил зайти после уроков. Я и зашла, увидев рядом с Сергеем Юрьевичем ту, кого совсем не ожидала увидеть — Ниничку. Как оказалось, она имеет диплом психолога и может работать с детьми, а заодно присматривать за Сашей, который стал учиться в этом лицее.

От Ниночки ничего, скрывать я не стала, тем более, что жила с ней два месяца, да и сочинение она читала. Мы поговорили и решили, что два раза в неделю я буду ходить к Ниночка на так называемые «дополнительные занятия». Мама, само собой, была не против, а единственное чем мы занимались на этих «занятиях» — рисовали. Мне нравилось ещё летом, я даже собиралась начать скучать по уютным вечерам с фильмами и записалась в художественный кружок, а ещё Ниночка смогла заразить меня любовью к психологии. Оказалось, что это не просто давить на ребëнка грязными способами просто тому, что ты взрослый. Это серьёзная наука, помогающая человеку разобраться в себе, а не награждающая его и без того многочисленными комплексами. А в конце года, когда Ниночка сказала, что еë услугах я больше не нуждаюсь, я пообещала самой себе, что когда-нибудь стану таким же специалистом, как и Ниночка.

Учебный год, впервые за свою школьную жизнь, я закончила без троек, весь год помогала по дому с готовкой, уборкой, стиркой и походами в магазин, а сестра ещё и первый курс с успехом закончила, так что нас снова отправили на море, к дяде Коле. И я должна была бы радоваться, только вот перед самым отъездом я обмолвилась что хочу стать психологом и мне это нравится. Мама с папой обрадовались, особенно мама, а вот бабушка, гостившая тогда у нас, подняла меня на смех, а мои желания назвала мимолëтной блажью, снова заведя свою пластинку об «истинном предназначении женщины» связанном с рождением как можно большего количества детей. Но я, прошедшая курс арт-терапии от Ниночки, уже осознавала, как низменны бабушкины понимания о жизни, только этот холодный смех, раньше никогда не обращавшийся против меня, был очень неприятен. Настолько, что я не могла думать ни о чëм другом весь июль, что мы провели на море.

В предпоследний день пребывания у дяди Коли бабушкин второй сын, после дяди Паши, и четвëртый ребëнок вообще, т.е. непосредственно дядя Коля, решил поговорить со мной. И мы поговорили, очень хорошо поговорили. Пара наводящих вопросов от дяди — и я рассказала ему едва ли не всё, как тогда в сочинении. После моего потока сознания дядя Коля выглядел хмурым и задумчивым.

— Понимаешь, племяшка, моя мама воспитывалась своей бабушкой, крестьянкой, не умеющей без ошибок даже своего собственного имени написать, — после продолжительного молчания заговорил дядя. — Всё своё жизнепонимание она взяла от прабабки и почему-то очень сильно гордится этим, хотя закончила школу без единой четвëрки, не говоря уже о пятëрках. Отец, когда был жив и трезв, часто жаловался, что о каждом ребёнке мама сообщала ему лишь на третьем-четвёртом месяце, когда что-либо сделать было нельзя. Она нигде не работала, только содержала дом, да и то не очень хорошо. Готовила кое-как и считала это нормой, убиралась раз в неделю, одежду стирала раз месяц, даром что мылась едва ли не каждый день. Вот мыться мама и в самом деле любила и любит до сих пор, как и следить за собой. А ещё постоянно попрекать тех, у кого меньше восьми детей.

— Ей нужно больше внуков? — догадалась я.

— Внуки ей совершенно точно не нужны, племяшка, — аж сплюнул дядя, — только их количество. За всё время, что у неë есть внуки, ни одному она не сделала даже самого захудалого подарка. Да что там внуки, она и детям никогда ничего не дарила, зато просить никогда не стеснялась. Внуки ей нужны лишь для того, чтобы они помогали ей. Ну и как бы случайно похвастать в разговоре с самыми незнакомыми людьми.

— Похвастать?

— Да Маша, похвастать, — констатировал дядя. — Я возил её в поликлинику здесь, у нас, когда ей остро захотелось поговорить с кем-нибудь и слышал, как она хвастается количеством. Я вообще удивляюсь, как все её дети от такой заботы уровня «вырастет хорошо, нет — в семье не без урода» смогли стать людьми. А Пашку вообще жалко.

— Пашку? — переспросила я. — Дядю Пашу то есть.

— Именно. Ты никогда его не видела, потому что он обиделся на маму. Брательник поддался на её разговоры о помощи большого рода и стал клепать детей, наклепал восьмерых, и только потом понял, что за разговорами не стоит ничего, а детей кормить надо. Он тянет их один, Люся умерла, будучи беременной девятым.

— И бабушка отнеслась к этому со смехом?

— Нет, просто проигнорировала, будто не было никогда Люси. Пашкин мир тогда очень сильно перевернулся, он две недели пил без продыху, но вовремя остановился. Мы помогаем ему, чем можем, он работает и неплохо зарабатывает, но одному тянуть восьмерых всё же сложно.

— А почему мои двоюродные братья… и сëстры… ни разу не приезжали? Мы бы познакомились.

— Пашка зарëкся иметь какие-либо контакты с мамой, племяшка. И его можно понять. А ты живи своей жизнь и не давай маме затащить себя в пучины своего миропонимания. Знаешь, иногда я и сам думаю как твоя мама.

— Это как?

— Лучше бы у меня был ещё один брат или сестра, а не семь. Может тогда и Пашка был бы куда счастливее.

Этот разговор перевернул мой мир пусть не с ног на голову — я уже понимала, что слова бабушки кардинально расходятся с делом — но достаточно сильно. И теперь я понимала тех якобы несчастных тëток на комиссии в предыдущем лицее. Они делали всё правильно, пытаясь меня встряхнуть и достучаться хоть до минимальнейшей крохи разума, а я закрылась в выстроенную бабушкой раковину и все их усилия пошли прахом. К счастью, от возможной участи дяди Паши, а то и его жены, меня спасли Ниночка и дядя Коля. После осознания этого факта я ещё больше утвердилась в мысли, что хочу стать хорошим психологом, с карьерой и адекватным количеством детей, которых смогу поставить на ноги вместе со своим мужем.

Муж, кстати, нашëлся совсем рядом, через парту. Максим целый год, что я училась в новом лицее, вздыхал по мне, а я этого и не замечала. Но заметила, причëм настолько, что вот, родила на первом курсе психфака, забеременев ещё до поступления. Мама и папа были не против, они видели, как мы любим друг друга. Бабушка, конечно, поспешила сказать, что воспитает внука так же, как её детей воспитала еë бабушка, но я собиралась сделать всё, чтобы не допустить этого. Мой сын будет похож на Сашку, Митьку или Павлика, а бабушка со своей фальшивой заботой может идти в очередь в поликлинику. Рушить жизнь своему новорождённому сыну, на пути которого может и не оказаться такой замечательной Ниночки, я не позволю.