И опять про изобразительное искусство!

В упорстве Катона что-то есть, поэтому я продолжаю. 

Итак, как вы помните, попаданец Роберт Шеннон пытался обойти изобразительные каноны, существующие в мире, куда он так неудачно попал. Картины получились хорошие, но начальство, точнее, его владельцы этого не оценили. Картины были переделаны и проданы. Роберт через некоторое время тоже. 

Через пару лет он увидел три свои картины у нового владельца и по совместительству родственника (да, бывает и так) и даже смог восстановить одну из картин. Но... жизнь полна превратностей. И вот новая ситуация, связанная с искусством...

... И все же вопросы, что делать, никуда не делись, и по окончании тренировки Роберт вновь принялся обреченно перебирать варианты. Идеи закончились уже через полчаса, и Роберт понял, что на этот раз выдохся. И тогда решения нашла Элис — простые, действенные и на редкость элегантные.

— Виллу можно превратить в выставочную галерею, — продолжила Элис.

— Да что там выставлять? — поразился Роберт.

— Твои работы, конечно.

— Но… — Роберт попытался осмыслить предложение. — У меня почти ничего нет. Разве что рисунки…

— Еще мой портрет, — солнечно улыбнулась сенатор. — А твои рисунки людям очень нравятся, а уж увидеть их вживую…

— Но подожди, — принялся соображать Роберт, — Геба находится у Ричарда, еще две картины он подарил брату… Первая христианка в оперном театре, еще десять картин вообще неизвестно где!

— Арена их отследит, а уж по ее запросу владельцы одолжат картины для выставки хотя бы на пару месяцев. Кто откажет важному для общества учреждению? И консул Томпсон не сможет отказать — его осудят. Твоя галерея станет самым ярким событием Рождества!

Роберт смотрел на Элис, и ее идея обретала в его воображении плоть и кровь. 

Пустая вилла почти идеально подходила под картинную галерею, там и менять почти ничего не требовалось — разве что немного поправить освещение, но, слава Богу, нужный специалист на Арене был. Да и состав первой экспозиции был для Роберта очевиден: зал рисунков, зал картин, зал эскизов декораций для оперы и задника для Вифлеема, а еще зал работ Люка — и пусть питомник, поставивший такому художнику квалификацию «С», кусает локти от упущенных возможностей — и, конечно, видео-зал для представления цветников Волка! Роберт почти видел, как надо снимать короткие пятиминутные фильмы и знал, кто это может сделать — все же участие в съемках кино основательно расширило его возможности. И Атвуд… Роберт не был поклонником его работ, и все же выставленные в отдельном зале евангельские фотографии Атвуда должны были основательно встряхнуть зрителей и заставить задуматься. Роберт готов был держать пари, что за такую возможность фотограф ухватится руками, ногами и зубами. А потом можно было представить работы и для аэрографии — шаблоны и фотографии машин… 

— Элис, тебе никто не говорил, что ты гений? — с интересом вопросил он.

— Нет, — растерялась сенатор. — А разве должны?

— Значит, они идиоты, — с чувством ответил Роберт. — Так вот, я говорю: «Элис, ты гений».

<...>

Место для восходов и закатов Роберт выбирал тщательно, а потом долго смотрел на двенадцать картин и думал, что не дай бог вновь погрузиться в то состояние, в котором он их писал. Сейчас, вспоминая те дни, Роберт понимал смятение Черча и радовался, что «Геба» и «Первая христианка» приглушали страшное напряжение сил и чувств, даря зрителям радость и наивную веру.

Накал страстей от декораций в театральном зале смягчала тихая простота гамильтоновского Вифлеема. И даже огромные фотографии Атвуда в соседнем зале не казались более чем-то чуждым. Роберт признавал, что был несправедлив к фотографу — за последние месяцы Атвуд сделал гигантский шаг вперед. Та первая работа с привычной здешней красивостью и излишним пафосом сменилась строгостью и глубиной. Евангельский зал заставлял думать, и Роберт надеялся, что старания Атвуда пробьют самоуверенность обитателей Дерриборо и благодушие туристов.

<...>

Открытие «Звезды Арены» прошло с блеском, шумом и размахом. Над виллой рассыпался фейерверк, а затем зажглось нечто, напоминающее северное сияние, что смотрелось особенно фантастично на фоне пальм. Роберт дал не менее дюжины интервью, Атвуд сиял, а Остин-Волк почти не заикался. Посетители готовы были штурмовать виллу, но работники поддерживали в галерее идеальный порядок, и презентация экспозиции прошла достойно.

Первые отзывы появились в сети уже через сорок пять минут после открытия и по большей части были доброжелательными. Даже гневный пост доктора Спрингфилда об отсутствии у Зверя элементарных представлений о канонах, и утверждение, будто фотографии, видео и цветники вовсе не являются искусством, не испортили впечатлений от презентации. Зато возмущение нумера побудило свободного Атвуда выступить с ответным заявлением, в котором он почти размазал Спрингфилда по стене, заявил, что искусство существует для людей, а не для замшелых критиков, и посетовал, что отделение изобразительных искусств Стейтонвилля безнадежно отстало от жизни. 

За ним в полемику вступили студенты-второкурсники факультета искусств университета Нью-Гринвича. Десятью голосами против двух они выступили в поддержку Атвуда и Зверя, обвинили Спрингфилда в узости кругозора и вывесили в сети свои работы, которые забраковали «выжившие из ума ретрограды». 

Половину этих картин Роберт бы тоже забраковал, а вот вторая половина и правда представляла интерес. Роберт не поленился дать отзыв на каждую работу, разобрал их сильные и слабые стороны, после чего интерес к галерее подскочил на недосягаемую высоту. Бесплатные пропуска в «Звезду Арены» были разобраны всего за полчаса, а билеты проданы на три месяца вперед. На статью трех свободных профессоров в поддержку доктора Спрингфилда внимания уже никто не обращал, а Роберт думал, что к следующей экспозиции надо будет все же набрать несколько работ Люка. Еще одним неожиданным следствием открытия галереи стал небывалый наплыв заказчиков в фирму Фрэнка с пожеланиями перенести ту или иную работу с экспозиции на капот или же дверцы автомобилей. 

Вот так закончилась история "Гебы". Но это не единственная картина, ставшая событием для целого мира....