Сказка Сектора Газа

            Ты, бабулька, не горюй

            Отрублю Кощею… ну, вы знаете.
            Не знаете? Вы не жили в девяностых, точно вам говорю. 

            «Сказка» заходила почти всем, включая завучей в нашей школе, как-то попавшихся на прослушивании у себя в кабинете. Случайно зашел, что-то там спросить хотел. Меня выгнали и долго ругали за неумение постучать в дверь. Хотя почему нужно стучать в дверь рабочего кабинета образовательной организации посреди учебного дня - до сих пор непонятно. Само собой, так и захожу до сих пор, нарываясь на недовольство очередного завуча. Только что теперь мне почти сорок и завуч у нашего сына.

            Юра Хой был самым настоящим рок-н-ролльщиком девяностых. Он пел просто и понятно, даже понятно тем, кому тридцать лет светило через полжизни, не меньше. И все слушали, пели и понимали, что можно спросить у стакана. И никто не задавал вопросов: почему БМП лязгнет траками, где ветер свистнет над бараками и вообще. Девяностые давили свою молодежь одной войнушкой за другой и локации уже не играли роли. Важнее было именно «домой», вот и все. 

            Обрез, наган… помните же, что доставал Иван? Вот то-то и оно, что не забудешь. «Сказка» вышла незаметно, сразу и куда до нее любому альбому «Зверей» или Скриптонита. Их не будет петь половина страны, даже если Рома Зверь и пел про районы-кварталы. «Кощей Бессмертный» будет бессмертным еще долго, а вот два кольта и две беретты уйдут из нашей памяти еще до наших внуков. Внуков тех, кто помнил застал прабабушек в годы Юры Хоя, прабабушек, помнивших революцию с Гражданской войной. 

            «Сектор Газа» был простым, неискусным в музыке с текстами и очень доступным для всех, решивших послушать и потрясти головой, пока никто не видит. Юрий Хой был очень честным и его песня про бомжа передает весь ад, жупел и ужас лихих девяностых как никакая другая. Никто особо не хотел петь именно о бомже, то уходя в высокие материи а-ля Гребенщиков с его волом, исполненным очей, то желая рассказать о войне, где все же побывал, как Шевчук, то вдруг желая вернуться в святые и непорочные семидесятые, как Чиж-Чиграков с компанией. Юра просто пел, почти как акын, об увиденном. 

            И вот, что интересно: с конца восьмидесятых, под:

            Я ядренай как кабан

            У мяня есть баян

            «Сектор Газа» культивировал образ колхозно-брутального панка, не любящего ничего кроме сэма, сигарет, баб и веселых развлечений. Включая, само собой, мотоциклы. Ну, любил рассказывать смешные сказки про мертвяков, предвосхитив появление Короля с Шутом и их развеселого балагана на те же самые темы, верно. Но сразу после мрака девяносто первого, после падения Совка, вроде так не любимого всеми неформалами СССР, Хой и со-товарищи регулярно пел о происходящем.

            О дерьме, творящемся в жизни простых людей.

            О аде, наступившем на его родине и без страшно-смешных упырей.

            О чем-то хорошем, спрятанном среди примитивных злых текстов. 

            Наверное, как-то вот так и появляются настоящие рокеры, которых помнят спустя много лет после смерти. За честность, за правду, за вложенного себя в творчество, пусть оно и попахивало китчем, отдавало лютым матом с перегаром и порой воняло мертвечиной. Юра Хой не был лощено-декаденствующим, как братья Самойловы, не казался борцом с прищуром и профилем Шевчука, не пытался казаться кем-то высокодуховным как Бутусов и не особо кричал о революции, как Летов. 

            Юра Хой был простым соседским гопником из ПТУ-31, бывавшим в обезьяннике, курившим за углом «Родопи» и пившим «Три топора». Он не казался кем-то, а просто был самим собой, простым и настоящим парнем с глубинки, взявшим и покорившим страну своей святой русской простотой. Ну, и еще немного служившим в той самой милиции. 

            И «Сказкой».

            - Да мы Грозный под нее брали в первую… - пьяно проворчал комбат и перевернулся на своей скрипучей солдатской кровати, спрятанной под еле-еле стоящей бывшей коровьей фермой у села Аксай летом девяносто девятого в Дагестане, за три месяца до второй чеченской. 

            Так оно и было.