Шестнадцатилетние богини

Девчонки из одиннадцатого класса в девяносто шестом году равнялись богиням. Особенно если ты сам только в десятом. Разница не велика, но тогда, если разбираться, они были какими-то иными, не как соседки по партам или кто помладше.

            В десятом классе девяностых, особенно второй их половины, плюсов было куда больше минусов. По отношению к технарям и ПТУ, само собой. На дворе потихоньку начинались относительно стабильные деньки даже для сирот, воспитываемых только мамами. Не то, чтобы прямо совсем хорошо, но куда лучше, чем в девяносто третьем или четвертом. Даже сходить с ума по поводу не самых лучших вещей не приходилось. Мода менялась, клетчатые рубашки оказывались никому не нужны, обрезанные джинсовки, расписанные цветными ручками и проклепанные эмблемами родов войск и просто армейскими погонными звездочками казались древними не меньше Натальи Ветлицкой, Богдана Титомира или группы «Мираж». У девчонок вовсю начиналась платформа, слово «гриндера» пока еще не особо знали, кроме как в столицах, но высокая тракторная подошва уже была признаком чего-то годного. 

            Одиннадцатый класс готовился ко взрослой жизни, а его красотки, переставшие коротко стричься еще год назад, порой щеголяли волосищами до самых упруго прыгавших девичьих задков, едва прикрытых неожиданно модными кофточками-полупердончиками, закрывающими нижние округлости ровно наполовину, не больше. Вкупе с рейтузами в обтяжку, одиннадцатый класс совершенно сводил с ума и заставлял гормоны выделяться как конденсат в машине с Лео ди Каприо и Кейт Уинслетт через пару лет и во всех кинотеатрах. 

            Девчонки на год старше любили отжечь еще хуже нас, как-то раз, на осеннюю дискотеку решительно запершись в нашу каморку и притащив с собой раритетнейшие зеленые бутылки «Русской». Малину мы обосрали всей школе, ведь на пьяные шатания со сцены в сортир, клубы дыма, вырывающиеся из-за двери и плывущие в дешевенькой цветомузыке, пришла Она. 

Директрисса, решительно вскрывшая собственным ключом хлипкую дверь нашего дворца удовольствий и не менее решительно, минут через десять, повернувшая рубильник, даривший звук колонкам и электричество мафонам с усилком. Родителей не вызывали, но мы все равно брали все на себя и грудью вставали на зашиту наших старшеклассниц. То ли из-за врожденной глупости с благородством, вычитанных в советском детстве в книгах а-ля "Айвенго", то ли из-за пшенично-золотых, прикрывающих сами знаете что, волосищ Оксаны и ее же четвертого размера, сказочно-разбитного характера и романтичного подбородка. 

            Одному из нас, юных оболтусов, тогда думавших явно не головой, даже как-то обломилось. В тепло-снежный вечер той самой зимы девяносто пятого-девяносто шестого. Точно вам говорю, хотя свечку не держал, само собой. Минусом было одно: пока златовласая и полногрудая дарила счастье одному прошаренному ловеласу, возрастом чуть моложе, на лавке у его подъезда, романтично покрываясь сверкающими снежинками, крутящимися в свете фонарей, красиво мерзла чернокудрая и кареглазая Алия, ждущая подругу. 

Мне довелось немного другое. Почему кому-то из как-бы диджеев «Юности» захотелось в субботнюю зимнюю ночь включить «Две свечи» Парка Горького – черт знает. Почему одной из них, пришедшей туда после двух «Сангрий» на троих понадобилось именно со мной показывать какую-то там страсть своему бывшему – совсем непонятно. Мне-то тогда стало понятно две вещи: если блондинки, то только натуральные и тогда на все наплевать. Это была первая вещь. 

Вторая заключалась в Есмене, царствие ему небесное, моему детскому другу Женьке, вылезшем откуда-то и объяснившему все бывшему моей неожиданной партнерше по неловким обжималкам на танцполе, подарившей очень сильно колотящееся сердце, разруху в чувствах с головой и явственно ощутимую эрекцию. Просто придавшись посильнее, м-да. Такое возможно, наверное, только в шестнадцать лет, когда тебе предстоит то ли огрести, то ли раздать самому, а мысли только о том, как прикрыть торчащие почти десять минут джинсы.
            Половина из них после выпуска не смогли поступить куда хотели. Треть оказалась в подбельском педагогическом или его бугурусланском коллеге. Пацаны оказались чуть серьезнее, а девчонки, плюнув на многое, хотели жить весело и радостно. Десятый и одиннадцатый классы подарили им последние два года относительно легкой жизни. Может, это даже было хорошо.

            С одной из них, не пойми почему, мы с Димкой нажрались после моего дембеля. Дело закончилось просто довести тело домой и сдать родителям, и то хорошо. А вот хозяйка пшенично-золотых волосищ до самого задка, четвертого размера и романтического подбородка…

            В две тысячи пятом, ехал домой к маме. Она села с кем-то в автобус, так знакомо почесываясь и залипая, что стало как-то горько. Но каждый сам выбирает, как жить, вот и все. А те самые девяностые, кому лихие, кому святые, кому свободные, свою жатву среди молодежи собирали только так, только влёт. 

            Память выборочна и они, одиннадцатиклассницы моих девяностых, так и остались Богинями.