Литературная героизация войны

Читал я тут "Освобожденный Иерусалим" Тассо. И мне, признаться, был очень интересен вопрос финала. Ведь первый крестовый поход, завершившийся взятием Иерусалима, известен, кроме всего прочего, ужасной резней в Иерусалимском храме, где, как утверждалось, было крови по колено человеку.

Подойти к подобной теме с позиции освободительной войны довольно трудно. Пришли в Иерусалим "освободители" и перебили мирных жителей, которые искали убежища в храме, надеясь на религиозные чувства захватчиков. А Божьи воины, получается, Иерусалимскому храму, многократно поминаемому в Библии, придавали куда меньше значения, чем "нечестивые" мусульмане, и не задумались осквернить его убийством безоружных.

Ну и как с таким материалом быть поэту?..

Наверное, проще всего было бы вообще обойти этот вопрос молчанием. В конце концов, все остальные события "Освобождённого Иерусалима" никоим образом не претендуют на историческую достоверность. Если бы не Готфрид, то все остальное повествование, с вымышленными персонажами, чародеями и любовными интригами, сошло бы за чистое и беспримесное фэнтези.

Но нет. Именно в вопросе о резне в захваченном крестоносцами Иерусалиме автор то ли не хочет, то ли не может уклониться от истины.

Сначала он пишет о вступлении христиан в Иерусалим:

Громили в исступлении Солим,

И месть народ преступный пожирала.

Кто города погибшего бы мог

Нарисовать печальную картину?

И чей язык с наглядностью живою

О зрелище ужасном мог поведать?

Все кровью истекает, все полно

Резнёю беспощадной; всюду груды

Остывших тел в смешении с телами,

Хранящими еще остаток жизни.

Здесь мать простоволосая бежит,

Дитя к груди в смятенье прижимая;

Там воин, под добычею сгибаясь,

За девушкой протягивает руку.

Картина эта христиан отнюдь не красит. Утверждение по поводу "преступного народа" абсолютно голословно - на всем протяжении поэмы не описаны никакие преступления, казни и зверства, которые происходили бы в Иерусалиме до прихода христиан, так что единственными преступлениями и зверствами в Иерусалиме остаются преступления и зверства, учиненные "освободителями". Когда мать бежит, прижимая к груди дитя, подразумевается, что воин-христианин не пощадит даже младенца. И это не говоря уже о том, какая бездна благочестия стоит за фразой "за девушкой протягивает руку". В общем, в город вошли освободители - грабители, детоубийцы и насильники.

Сумевшие избежать резни мирные жители прячутся в храме и запирают двери. Но за ними вслед уже идёт Ринальд. Ринальд - герой, в целом, сугубо положительный, но думаю, что автор не случайно привел к храму именно его, а не Готфрида и Танкреда. Готфрид с Танкредом более сдержаны и мягкосердечны, тогда как Ринальд жесток и импульсивен. Вот что говорит о нем Тассо:

Когда герой является, он доступ

В святилище находит уж закрытым...

Молниеносным взором измеряет

Он дважды высоту сооруженья

И дважды он вокруг него обходит,

Чтоб узкую лазейку отыскать.

Так в сумраке вечернем тощий волк,

Кровавой пищи алчущий и в ярость

От голода все больше приходящий,

Вокруг овчарни бродит осторожно

"Тощий волк, жаждущий кровавой пищи" - образ, согласитесь, не привлекательный и ничуть не героический. Трудно представить, чтобы такой образ мог привлечь сочувствие читателей на сторону Ринальда, хотя сознательно автор ставит себе именно такую цель.

И, наконец, финал сражения за храм выглядит так:

Крючки уже все вырваны, замки

Все сломаны, и падают ворота;

Так бьет таран; так страшные машины

Звучат, неся с собой разгром и смерть.

В открытый храм вступает победитель;

Вторгаются за ним и христиане.

Величественный храм, когда-то Божье

Вместилище, весь кровью затоплен.

О суд Небес! Чем долее ты терпишь,

Тем тягостней возмездие твое:

Ты гнев в сердцах воспламеняешь кротких,

Ты направляешь меч твоих сынов.

Нечестье омывает кровью ту

Святыню, что само же осквернило (c)

Героизация войны не удалась. Постфактум сделанное заключение ("о суд небес...") никак не перевешивает и не скрашивает действительно жуткую картину. Разница в том, что все, в этом тексте идёт _во вред_ идее автора, состоит из живых и убедительных художественных деталей. Вырванные крючки и страшные удары тарана - так же убедительно-реалистичны, как образ простоволосой женщины, бегущей по улицам с младенцем на руках, или как сравнение захватчика, бродящего вокруг храма с безоружными людьми, с жаждущим теплой крови тощим волком. "Затопленный кровью храм" мог бы показаться пустым преувеличением, но исторические хроники свидетельствуют о реалистичности этой детали.

А вот все, что автор _противопоставляет_ этим ужасам, начисто лишено художественности (не опирается ни на какой материальный, зримый образ), и сводится к мертвой риторике - "преступный народ", "суд небес", "нечестье" - пустые и явно ложные слова! "Преступны" матери с детьми, которых убивают христиане? "Суд небес" творит жаждущий крови тощий волк? "Нечестье" в тех, кто погибает в храме, а не в тех, кто "под добычею сгибаясь, за девушкой протягивает руку"?.. Вся эта риторика бессмысленна и не способна противостоять художественной правде текста.

Всякая героизация "освободительной войны", предпринятая истинным художником (беда Тассо здесь - в том, что он был истинный художник), обрекает его на опровержение своих же собственных идей. Как демагог, поставивший себе задачу оправдать и освятить какое-нибудь преступление, он может повторять любые утверждения, но как художник - неизбежно скажет правду.