Голос Автора. Давно собиралась поговорить с авторами, у которых прочитала практически все. #1

Во сколько лет начал читать? Помнишь ли первую книгу, от которой сильное впечатление?

Читать я начал в пять лет, у меня был комикс про Братьев Пилотов, мне купили его у старухи с лотка на станции Дмитровская. Это была толстая книжка в мягкой обложке, до сих пор помню оттуда, как Братья схватились со своими злыми двойниками, которых злоумышленники распаковали из консервных банок. Была там и история про полосатого слона, но она занимала совсем немного места, в основном там шли какие-то другие приключения. 

До девяти лет я обожал перечитывать Эно Рауда, «Муфта, Полботинка и Моховая борода» - особенно часть, в которой накситралли решали кошачью проблему (из-за одной кошколюбивой старушки кошки заполонили весь город, друзья выманили их мышкой на колесиках, которая ехала за фургоном (мышка принадлежала Полботинка, он еще переживал, что колесики могут стереться), и завели на остров посреди озеро (Муфта испарил его своим кипятильником, позже я пытался повторить нечто подобное в ванне, но мощности не хватило). История про гадюку Матильду нравилась мне уже меньше, но на форзаце этой части было изображение развалин старого замка, которое я разглядывал снова и снова. Впрочем, кошки из книги все равно занимали в сердце первое место: я так часто показывал их маме, что в один прекрасный момент она озаботилась моим образованием – я, мол, читаю одни детские книжки! – и нагрузила меня Жюль Верном, Конан Дойлем и прочей пристойной приключенческой литературой.

Так началась моя карьера читателя.

Что же касается первой книги, которая произвела на меня сильное впечатление – то была третья часть «Властелина колец», «Возвращение короля». Ее целиком опубликовали в номере «Иностранной литературы», и я прочел этот текст от корки до корки, не зная, с чего все началось, кто эти люди, что сражаются за неведомый Минас-Тирит, но ощущая, однако, мощь происходящего, его значение и величие. Потом уже одноклассник в тринадцать поделился со мной первым и вторым томами в кистямуровском переводе – теперь сам одноклассник практически спился, а когда-то грезил «Илиадой» и «Одиссеей», и список кораблей помнил куда дальше середины – потом, в четырнадцать, посреди дачной скуки я откопал том «Сильмариллиона», где «th» во всех словах транскрибировали как «ф» - то есть Элу Тингол стал Элу Финголом, Дориат – Дориафом, и бог весть что там было еще. К слову, «Сильмариллион» никогда не казался мне скучным, я сразу понял, что миф как раз и должен излагаться подобным стилем (много позже я прочел Морриса, у которого Толкин заимствовал стилистику, и еще раз убедился в справедливости такого подхода).

Еще были монголы, в исторических романах Яна. Я грезил туменами и пытался приготовить чай с салом (уже в двадцать пять я добрался до часуймы, тибетского чая с мукой, солью и маслом – и так оборвалась одна моя любовная интрижка: девушка просто не захотела пить эту радость (я и сам с трудом выпил положенную чашку). Еще в третьем классе у меня была идея фикс с ярлыком на великое княжение, который вручали в Золотой Орде. Дошло до того, что я сам изготовил такой ярлык и попытался надеть его на одноклассника. Тот не оценил моего широкого жеста, и мы враждовали класса, что ли, до восьмого. Еще я любил книги об астрономии – динозавров даже упоминать не стоит, настолько это очевидно – и жутко переживал, что через пять миллионов лет Тритон, спутник Нептуна, окажется притянут своим старшим братом и прекратит свое существование. Судьба Тритона так заботила нас с товарищем, что мы, сидя на качелях во дворе, строили масштабные планы по его спасению. Конечно, сбыться им было не суждено.

Вообще же, книги сформировали меня, и лучшему в себе я обязан именно им. В школе меня недолюбливали, дома вечно ругались мать, бабушка и тетка, я уходил в чтение, оно помогло мне не разочароваться в людях и не озлобиться на мир окончательно (а такое вполне могло случиться). В книгах действовали люди, которые могли не только бить и кричать – они любили, боролись и совершали подвиги. Вокруг было мало примеров, которым я мог следовать – а книги давали образец. Вероятно, он не был абсолютно правильным или логичным, но, по крайней мере, это была возможная модель. Без нее я был просто затюканный семьей и школой неврастеник. Поэтому, когда речь заходит о книгах, я не могу воспринимать их несерьезно, для меня они навсегда останутся не просто развлечением, но чем-то основополагающим – хотя само мое представление о литературе за годы претерпело немало изменений. Еще: я читал много дерьма, но никогда не лез в пристойные книги позерства ради, чтобы повыделываться цитатами; это всегда была потребность знать, понимать, пережить что-то, испытанное другим человеком, потребность, такая же реальная, как в еде и питье. И если я при этом читал что-то сложное, неудобоваримое, нонконформистское – это было не для понтов (на самом деле нет никакого практического смысла читать больше, шире и глубже, чем читает твой круг общения в работе и в быту; в лучшем случае ты будешь непонятен, в худшем – над тобой посмеются: мол, забивает голову ерундой – и, по-своему, будут правы, поскольку ерунда в голове действительно вредит жизни), а из необходимости.

В чем цели и задачи литературы?

О «задачах» и «целях» литературы можно сказать двояко. С одной стороны, понятие Цели и Задачи здесь неприменимо, поскольку культура, частью которой литература является, возникает, чтобы заполнить определенную пустоту в человеческой жизни. Говоря грубо, ее появление не продиктовано конкретным смыслом, а просто-напросто неизбежно. Существование литературы стало возможным благодаря изобретению письменности – и тому, что у человека есть мысли, чувства, история, а также глаза, которыми он видит, уши, которыми слышит, и мозг, который обрабатывает все эти сигналы и создает для конкретного человеческого существа картину реальности. Литература, таким образом – просто следствие существования нас как вида (равно как и многое другое), сама по себе она не предусматривает никакой телеологии. О задачах и целях мы говорим в результате рационализации, оправдываясь задним числом, почему нам доставляет удовольствие (или вызывает раздражение – хотя удовольствие, как и любое сенсорное переживание – это тоже результат раздражения наших органов чувства, так что приятное и неприятное тут примерно равноценны) разглядывать фантазии других людей. Нам интересен Другой – и литература суть способ взаимодействия с ним. Нам интересны Мы – и литература, будучи продуктом Нашей психики, дает о Нас представление.

Если же говорить о прикладных вещах, то с ними все далеко не просто. Цели и Задачи так или иначе подразумевают Полезность, однако культура – это не только полезное, это вообще ВСЕ, что заполняет пустоту, в том числе больное, ядовитое, вредное (соотношение в культуре больного и здорового, а также роль первого – это отдельный большой разговор; тут вполне уместно сравнение с прививкой, когда человеку делают инъекцию ослабленного штамма). 

Сводить литературу исключительно к воспитанию нравственности – значит, отсекать те ее ветви, где подобного не происходит; утверждать, что она должна ниспровергать старые догмы и провозглашать тотальную свободу – ничуть не лучше. Равным образом она может разрешать антиномии нашей жизни, а может просто их демонстрировать. Писатель может искать в книге ответ – или быть завороженным самой формулировкой вопроса. 

Таким образом, говоря о Целях и Задачах, я вывел бы литературу за рамки полезности: что она действительно делает – так это кристаллизует, структурирует, укрупняет и анализирует материал нашего опыта. Этот процесс может чему-то служить, но он – вовсе не гарантия тому, что вы сделаетесь просвещены, спокойны и счастливы, или что общество, читая книги, воздвигнет на земле хрустальные дворцы. 

Все это касается глобальных задач: частную же писатель ставит перед собой сам. Задачу эту необязательно даже формулировать – главное, чтобы она исполнялась.

Что же до изменений… Социалистический реализм, который едва не задушил нашу словесность, начинался с магической веры в силу слова. Теперь иллюзия развеяна, книги – просто книги, буквы, написанные на бумаге, это, разумеется, трагично, но здесь же кроется и облегчение. Литература утратила сверхзначение, вернулась в свои пределы. Писатель больше не властитель и не инженер человеческих душ, и умаление во многом пошло ему на пользу, потому что химеры сдулись, а те, кто был велик, сохранили свой размер, независимый от воздуха эпохи. Достойное и мощное, как и раньше, делается в стороне от шума.

Назови любимых авторов классики и современников. Почему именно они?

Из классиков… Салтыков-Щедрин – за необозримую палитру его ехидства. Олеша – за то, что сто лет спустя читается как современник; за образ героя, которому нет места в новом мире. Набоков – за стойкость, высокомерие, удивительную нежность и высокую печаль. Мариенгоф – за живость ума, здоровый цинизм и любовь к красивой метафоре. Платонов – за его темный, сжатый, избыточный и неправильный стиль. Мелвилл – за мастерскую композицию, чувство Бога и безбожия. Олдингтон – за едкость, горечь и отвагу. Томас Манн – за то, что «история – колодец глубины несказанной» - и за очень много что еще. Горький – за широту и точность его авторской оптики. 

Из современных… Терехов – за сложный и темный стиль, за преданность своей сверхзадаче и мало с чем сравнимое погружение в сталинскую эпоху. Сорокин – без комментариев. Пелевин – за то, что из окружающего нас говна раз за разом строит храм, где мы можем пережить катарсис – хотя, казалось бы, какой катарсис для нас еще возможен? Сальников – за мифологизацию нашего «глубинного» быта. 

Отдельно стоит Андрей Рене (это псевдоним) - анимешник, рэпер и автор первого полного перевода на русский «Поминок по Финнегану». С этим человеком меня в какой-то степени роднит судьба: не найдя отклика в академической среде, он издал свой перевод самостоятельно, через «Ридеро», и продает его на «Озоне». Я поступаю похожим образом.

Кто для тебя пример в литературе? На кого равняешься?

Многие. Лем, Олеша, Кордвайнер Смит. Это долго можно обсуждать, тут нужны конкретные вопросы. 

Знаю, что был успешно коммерческим, но завязал и пишешь только то, что хочется.

Ну, как сказать – успешно коммерческим… Я писал книжку, выкладывал ее по кусочкам, народ покупал, я зарабатывал. Дело вообще было так: я тогда уволился из «Магнита» (администратор из меня был так себе – подчиненные меня любили, но хозяйствование особо не шло), расплатился с кредитом, купил себе новый компьютер, нашел уже новую работу, но на ней требовался военный билет, а его у меня как раз не было, поскольку от армии я бегал – сперва, будучи аспирантом (диссертацию так и не написал: для академической работы я не подхожу, не хватает усидчивости и терпения + меня совершенно перестала привлекать тема исследования – Студенческое демократическое общество в США куда скучнее, чем хиппи, которым я посвятил диплом) – а затем и просто так. 

Для военкомата требовалась куча бумажек, в итоге я застрял дома на полтора месяца. Деньги постепенно кончились, и я занялся сетевой писаниной. Писал я, как и положено, про попаданца, в день выкладывал по кусочку, 10-15 тысяч знаков, и, как только накапливалось 500 рублей, снимал их и шел покупать «Пепси», хлеб и яйца с колбасой, чтобы сделать яичницу. Плюс приятель подбросил редактуру детской книги, чем я уже занимался в свободное время. 

Писать про классического коммерческого попаданца мне было ужасно скучно. Меня мутило от стандартных сюжетных ходов, я презирал аудиторию этого мусора, и еще это было очень вредно для самооценки, потому что хоть я и понимал, что делаю дерьмо для продажи, сам факт такого делания все равно оставался творчеством, пускай и исковерканным донельзя – а всякий творческий акт есть продолжение творца. В какой-то момент я понял, что еще немного – и я начну принимать эту никчемную поделку близко к сердцу и отвечать на критику в ее адрес, как если бы она была чем-то стоящим. Кроме того, постоянное занятие такого рода текстами ведет к деформации мозгов: в них, по сути, не остается ничего, кроме коммерческих сюжетных ходов, ты растворяешься в шаблоне – и ради чего это происходит? Чем это отличается от той же работы в «Магните», где ты размениваешь здоровье на деньги – и деньги небольшие?

Осознав это, я решил оборвать дело – к этому моменту все документы были готовы, я получил долгожданную справку уклониста и пошел на нормальную работу, чего и вам желаю. Всего за месяц я заработал около тридцати тысяч, что является стандартным гонораром начинающего автора где-нибудь в «Эксмо». 

Должен сказать, я очень скептически отношусь к людям, которые сетуют на то, что вынуждены заниматься неинтересной работой, а не таким прекрасным, таким увлекательным творчеством. Дорогие друзья! Если человеку есть что сказать на бумаге, он найдет для этого и время, и возможность. Я писал на мешках с картошкой, в блокноте по дороге на работу, на листочках в торговом зале – в перерывах между консультациями по технике – где угодно и когда угодно. Сейчас со мной в магазине работает человек, которому продажа пылесосов не мешает преподавать в музыкальной школе и играть в собственной группе (недавно у них вышли первые сингл и клип). 

Творец не противоположен продавцу, прокладчику дорог, бухгалтеру, программисту или дворнику. К тому же, вовсе не факт, что ваше творчество нужнее и полезнее, чем ваша работа. 

Какие темы тебя волнуют? 

Темы, вытекающие из свойств моей личности, разумеется. Один против всех (потому что один всегда прав). Человек с ничейной земли, ищущий свое место, основывающий свое что-то, не присоединяющийся к сторонам. Отчуждение. Поиск подобных себе. Человек между старым миром и новым. Драма, проистекающая из такого положения. Поиск силы, уверенности в себе. Романтизм против утилитаризма. Бог, время и смерть, как у Введенского. История как точка опоры. Силы, которые ее движут. Искажение истории и восстановление справедливости. 

Понятно, что в каждом произведении разное, но вот можно конкретно по произведениям?

Для начала – я не люблю говорить о своих книгах. Для меня это все равно что обсуждать собственные внутренности: кишки, селезенку, мозг, сердце. Они – есть, они - часть меня, выполняют свою задачу – этого достаточно. Сама задача – другое дело.

Второй нюанс: объясняя что-либо свое, ты оказываешься в уязвимой ситуации, как бы оправдываешься. В сетературе это особенно актуально и доставляет наибольший дискомфорт.

Но окей, я попробую.

«ДС» была попыткой возвратить и заново почувствовать ту самую «древнюю силу», которой сейчас совершенно нет в наших фэнтези и фантастике.

В «232» я хотел продемонстрировать своего рода историческое исследование вопреки распространенной глупости, что историю пишут победители.

В «Фотурианцах» - прощупать уродство и прелесть Мифа.

Как приходят идеи?

Они не приходят, а пребывают о мной постоянно, каждый день есть два-три часа, когда я более-менее от них свободен. Это обременительно и иной раз мешает, но я привык. Чем пытаться от них избавиться, оказалось проще носить с собой блокнот и записывать тот или иной удачный момент. Другое дело – что я могу разговаривать сам с собой: некоторых людей это пугает.

Хотел бы ты оказаться в одном из придуманных тобой миров?

Это странный вопрос. Конечно, люди придумывают ужасные и тягостные миры в том числе и для того, чтобы пощекотать нервы, но вообще это проистекает из мироощущения: мы изображаем еще и то, чего страшимся, не только то, чего жаждем. Это проговаривание страха, борьба с ним, попытка разобрать его и проанализировать. Если я говорю о какой-то ситуации, это не значит, что я хотел бы в ней оказаться – просто она интересна мне по тем или иным причинам. В основном это касается трагедий.

Что есть трагедия? Это ситуация, в которой герой во всех сценариях обречен на поражение – но некоторые сценарии позволяют условно спасти некую культурную ценность. Она, эта ценность, меня и интересует.

Почему такие сложные имена у героев?

А почему они должны быть простыми? Большинство имен в нашем прекрасном фэнтези сегодня состоят из четырех-пяти букв, это очень однообразно, а однообразие угнетает.

У тебя в ДС очень интересный герой. Которому внушили, что он самозванец, а он на самом деле не самозванец. Сцены на эту тему великолепны, читатель знает, герой не знает. Горько очень. А откуда у тебя этот образ самозванства, если все так или иначе касается тебя в твоих произведениях?

В "ДС" это искажение классического мотива подкидыша из царского рода, разрушение под действием реальности, где далеко не все могут быть заинтересованы в истинном короле.

А образ самозванца мне по-своему дорог потому, что я и сам - такой самозванец. Кто меня призывал в литературу? Никто. Ждал ли там меня кто-нибудь? Нет. Я мог бы вечность просидеть в надежде на признание, никому не нужный. Но вот я бросил работу за 40 тысяч, пошел на работу за 150, сделал ИП, сделал книгу, пришел с ней на маркетплейсы (сейчас есть "Озон" и "Яндекс-маркет"), она продается, хотя это никакое не достопочтенное издание от "Эксмо" или "АСТ". Я как Мюнхгаузен - сам себя тяну за волосы, хотя это и противоречит законам физике, и не мучаюсь никаким синдромом самозванца.

Не нужно никакого признания, громких разговоров - пусть просто продаются книги, один отзыв на "Озоне" намного полезнее сетевой болтовни. В каком-то смысле я черпаю удовлетворение от того, что веду реальную работу, пока куча народу болтает почем зря. С другой – заказы приходят не каждый день, магазин раскручивается медленно, конкуренция огромная, и крупные издательства демпингуют цены, поскольку могут себе это позволить. Я позволить не могу, и в этом плане у людей, которым издательства помогают, есть масса преимуществ. Ситуация неравная, но справедливость здесь – это роскошь, которой я не обладаю.

Надо еще сказать, что в «ДС» есть мотив чертополоха. Это видно на картинках. Тоже важный для меня символ. Чертополох - это сорняк, и я – сорняк. Но это живучее и крепкое растение. Таков и я, может, не телесно, но характером.

Мы здесь все как бы в болоте. Есть коммерческие авторы, которые приносят сайту деньги. И есть остальные. Не важно, талантливые или нет. Меня порой охватывает отчаяние человека из болота. Будут советы, пожелания?

Совет простой: представьте, что то, что вы делаете - не имеет никакого смысла и никому не нужно, кроме вас самих. Тогда и выяснится, действительно ли это вам нужно. Потому что достойная вещь должна, по мне, рождаться в сопротивлении, в борьбе – в том числе и в борьбе с безнадежностью самого дела. Возможно, это слова человека раздражительного и нелюбимого, но это рабочая мысль, она приносит свои плоды. 

Развивайте в себе стоицизм, равнодушие к восторгам и негодованиям публики. Все это переменчиво, сегодня в фаворе одно, завтра - другое. Вы - люди, а не флюгеры. Книга должна выражать вас, а не настроения толпы.

У тебя неповторимый ни на кого не похожий стиль. Тебя невозможно читать быстро, нельзя пропускать ни одно слово. Это влияние? Или случайно? Я знаю, что многие жалуются на твои длинные предложения, но я так же знаю, что у тебя проза часто, как ритм в музыке. Есть что сказать про свой стиль?

Я не назвал бы его неповторимым. Это микс из классической и романтической прозы с неизбежным топпингом современного языка. Музыкальность - да, что-то такое имеется, мне нравится, как звучат отдельные места. Но главным я выделил бы не стиль, а авторскую интонацию - и у себя, и у любого другого человека. В принципе, это практически одно и то же, ибо речь идет о свойствах автора книги как личности.

Ты задумывался, кто твой читатель?

У меня нет ЦА, есть отдельные люди. В принципе, так и должно быть. С другой стороны, это создает сложности при организации рекламы, при продвижении книги. Поскольку здесь надо понимать, на кого рассчитан продукт. Пусть будет - книга для всех и ни для кого.

Интевью брала у Дмитрия Шатилова.

Мой отзыв на "232" https://author.today/post/345387

Мой отзыв на "Древнюю силу" https://author.today/post/345147

Обложки кликабельны и ведут на Озон.

Продолжение следует.