Ремейк об удалом челноке Калашникове, о крутом бугре Грозном и его киллере Кирибеевиче

Ресторан шумит – только дым столбом

Тут гудят-кутят люди знатные

Люди сильные, всё начальники

Из торговых домов, из оптовых баз

Тут банкиры сидят и директоры

Мафиози и администрация

Все братаются, все целуются

Брудершафты пьют, обнимаются

И друг другу дают клятвы крепкие,

Воровать чтобы вместе по-крупному

И делиться добычей по-честному,

Чтоб друг дружку ментам не закладывать,

А убийств заказных не устраивать,

Если кто вдруг кому не понравился,

Но лишь только по вескому поводу.

Речи тут звучат междусобойные –

Кого замуж куда и женить на ком,

А кому отдать место доходное.

Прокурор, судья – входят, кланяясь,

Из налоговой службы – на цыпочках,

А сажают их – на конец стола,

А подносят на блюдах – объедочки. 

Только мы, лабухи ресторанные –

На эстраде мы стоим выше всех,

Видим, кто плешив, кто с накладкою,

Кто с какой сидит полюбовницей.

Кинут сотню нам – мы споём «Гоп-стоп»,

Кинут две – споём про Одессу-мать,

А не кинут – споём, что на ум пришло,

То о главном поём песни старые,

То о новом поём песни матерны. 

Что-то публика наша соскучилась,

Что-то хмурится и косоротится –

Ну-ка, сбацаем, ребята, песню старую,

Песню старую, да на новый лад!

Запевай, солистка, козьим голосом,

Барабань, ударник, дробью мелкою!

Распотешим-ка мы новорусский люд,

Заработаем себе на угощение!

***

То не лысый чёрт на ведьме женится,

Не в борделе погром, не в дурдоме бунт –

То с братвой вечеряет по-тихому

Крёстный батюшка, Грозный по прозвищу.

Вдоволь водки палёной наставлено,

Вдоволь пойла и чистого, шведского,

Буженина пластами нарезана,

А икры чёрной – ешь хоть лопатами.

Вьются шлюхи – клейма ставить некуда –

Ублажают братишек по-всякому.

Батя Грозный на это любуется –

По душе ему оргия буйная.

И велел он братву обнести ведром

(А там спирт пополам с бормотухою),

Чтобы пили все, его славили.

Лишь один браток не отпил ерша,

Словно крепко о чём-то задумался.

Грозный, видя то, почернел лицом,

С кобуры достал пистолет «варяг»,

Что в «Ижмаше» придуман Драгуновым,

И братку прямо в репу прицелился.

– Гей ты, киллер мой Кирибеевич,

Ты какую там думу думаешь?

У крутых у нас дум не водится!

Чтобы водку пить – дум не надобно,

Чтоб людей мочить – мыслить незачем,

Не нужны думы волку тамбовскому,

А тебе, курбыку, тем более!

Кто задумался – тот с червоточиной,

Кто замыслился – в том измена есть.

Аль те жизнь воровская прискучила?

Аль в ментовку собрался с повинною?

Аль всех скопом сдать захотел в РУОП?

Аль Курбыкистан ты сменил на Русь,

Чтобы тут по-падлому ссучиться?

И затем я медлю на спуск нажать,

Что кровей ты горячих, породистых,

Твоя родина – стольный Дыр-Акол,

А и взял тебя я в братву свою

По маляве Хамсултана Раздолбаева,

Что брат Бэтмэну Армагеддынову,

И за то, что забойщик ты мастерский!

Отвечает так Кирибеевич,

Бате Грозному вежливо кланяясь:

– О пахан, не гневись на меня зазря!

Как был киллером – им остался я,

И тебе, и братве верен накрепко.

И тоска моя – не от подлости,

А печаль моя – не от раскаянья.

Лучше ты прострели мою голову,

Чтобы я думой чёрной не мучался!

Усмехнулся Грозный по-доброму,

И убрал пистолет в кобуру назад:

– Да о чем бы тебе, киллеру, кручиниться?

Иль из моды вышел твой крутой прикид?

Иль на деле где промахнулся ты?

Или водки нет на Святой Руси,

Чтоб тебе ей напиться бы допьяна?

Или баксов мало, или девочек?

Или фраер какой отпинал тебя? 

– Не родился ещё тот лихой урус,

Чтоб меня отпинал безнаказанно,

А прикид мой – всем на заглядение,

Но наскучили мне девки грязные,

Захотелось попробовать чистую,

Да такую, что не оглянется

На меня, когда я, принаряженный,

В казино приезжаю на «крайслере».

– Тоже, блин, нашел ты о чём скучать! –

Рассмеялся пахан Грозный весело. –

Этот город мой – выбирай, смотри,

И бери ту, какая понравится!

***

Как на рынке стоит расписной ларёк,

А в ларьке стоит молодой челнок,

Молодой челнок Степан Калашников.

Он и ростом высок, и в плечах широк,

И рус волосом, и силён как бык.

Уж такому-то статному молодцу

В ВДВ служить бы и далее,

Но попал Степан под сокращение

Всему НАТО на радость великую;

Дали молодцу филькину грамоту –

Сертификат жилищный называется –

Но до сей поры, как мигрант какой,

Он у тестя живет приживальщиком.

Уж ему бы, с его-то умением,

Вышибалой быть, бодигардом стать,

Но Степан этим делом гнушается,

Любит Степа работу рисковую,

Деловую, безальтернативную,

Чтобы пан иль пропал – вот и выбор весь.

Стал Калашников предпринимателем,

Окунулся в стихийный мир бизнеса.

И в Туретчину он, и в Неметчину,

И в египетское царство Фараоново,

И за стену он ездил Китайскую,

Чтоб купить там товары дешёвые,

А в Святой Руси сбыть их втридорога.

Но неприбыльно дело челночное –

Пока ты довезёшь свои сумочки

(Сорок штук, и по три пуда каждая),

Пять поборов заплатишь, три рэкета,

На таможне того-сего вытрясут,

По дороге ограбят разбойники,

А на рынке обложат налогами,

И вся прибыль твоя будет – с гулькин нос.

Как ты не зазывай покупателей –

Мимо ходят, товары лишь нюхают.

Цену скинуть – вконец проторгуешься,

Впору сесть с нищей братьей на паперти

Или норковы шапочки сдёргивать.

Вот и мается думой Калашников,

Тихо кризис клянёт и правительство. 

Тут подходит Алёна Дмитревна –

Та, что жизнь холостую степанову

Превратила однажды в семейную,

От всех девок рязанских отвадила,

Обольстила громилу-десантника,

Заарканила, как в кавказский плен,

Да в такой, откуда не выкупят.

– Муженёк, – говорит она ласково, –

Отстегни-ка мне баксов с полтысячи,

А то мода, ты знаешь, сменилася,

Челночихи все в кожу оделися

С золотым и узорным тиснением,

Одна я не одета, как нищая. 

Только было полез он за баксами

(Рад жене он отдать и последнее!),

Как в проход, что промежду прилавками,

Въехал «крайслер» – шикарный, облупленный,

Что на свалке под Детройтом купленный.

И торговки, и женщины всякие –

И студентки, и шлюхи, и школьницы –

Завздыхали, на роскошь тут глядючи,

А когда вышел сам Кирибеевич,

Кое-кто от любви рухнул в обморок,

Кто глазами стрелять стал отчаянно,

Кто ужимками, позами действовал,

А иные – так внаглую вешались

И висели на киллере гроздьями.

Но глядел не на них Кирибеевич –

На одну лишь Алёну Дмитревну,

Что спиною к нему повернулася.

Он стряхнул с себя женщин, как с вешалки,

Он схватил её за руку белую

И сказал: – Разве стоишь пол-штуки ты?

Полторы! а за ночь – и три тысячи!

Надарю тебе золота, бруликов –

Ну-ка, едем со мною в гостиницу! 

Не успела она сосчитать в уме,

Сколько ей за неделю отвалит он,

А Степан аппарат закрыл кассовый,

Сгреб товары в мешок (разворуют ведь!)

И табличку повесил «Учёт у нас».

– Ты, парнишка, ошибся, наверное, –

Он курбыку сказал, пока вежливо. –

Не продажная вещь, не приценишься.

– А ты кто? – вопросил Кирибеевич. –

Как тебя написать на надгробии,

Чтоб могиле не быть безымянною?..

Он взмахнул ногой – руки заняты –

Но Калашников вмиг поставил блок

И, не дав супостату опомниться,

По-десантному рубанул рукой

Как, бывало, рубил стопку в пять досок.

Завизжала Алёна Дмитревна,

Закричал и весь рынок в смятении –

Кирибеевич пал как подкошенный

И так прочно лёг, чтобы впредь не встать. 

Прибежали менты захудалые,

Как один все тощие, прыщавые,

Не вдвоём-втроём, а две дюжины,

Ведь иначе ни с кем им не справиться,

Разве только с бомжом или пьяницей.

Прибежала братва – рыночный патруль,

И все переглянулись растерянно –

Дело страшное случилось, криминальное,

Одному пахану лишь подсудное –

Прокурор, судья – те откажутся,

ФСБ – и та застесняется

Рассудить, кто тут прав, кто виновен был.

***

Привели Степана Калашникова

Пред лицо пахана, на судилище.

Сидит Грозный как туча нахмуренный,

Перед ним лежит мёртвый Кирибеевич.

– Отвечай мне по правде, по совести –

Сзади ль ты напал на Кирибеевича

Или в тёмном углу подстерёг его,

В доску пьяного, небоеспособного?

– Ни того, ни другого не делал я, –

Отвечал тут Грозному Калашников, –

А убил я его честным способом,

Как велит школа «кёкусинкай»,

И что киллер твой оказался слаб –

Не моя вина, а его беда.

Знать, он водку пил, вместо чтоб как я

Боевые искусства совершенствовать.

– Хорошо тебе, детинушка, удалой челнок,

Что ответ держал ты по совести,

И свидетелей тому много есть,

Что убил ты Кирибеевича правильно,

Быстро, как в мокром деле положено.

Не с руки теперь торговать тебе –

Мстить захочет курбыкская мафия,

А таких как ты – поискать ещё,

И бросаться такими не следует.

Ты вступай, Степан, во мою братву,

Будь сынком мне и телохранителем!

***

И одел Степан золотую цепь,

Сел по правую руку от Грозного.

Грозный чуть мигнёт – Степан насмерть бьёт,

Грозный пальцем ткнёт – и уж ладят гроб.

Так зажил Степан припеваючи

Жизнью сытною и богатою,

А его Алёна Дмитревна –

Та в шиншилле ходит, вся в золоте,

И челночницы ей завидуют

Чёрной, страшною завистью женскою,

Завистью змеиной, подколодною. 

***

Допевай, солистка – а мы подыграем!

Нам подносят водки – а мы выпиваем!

Загудел, зашевелился ресторан

Аплодируют нам Грозный и Степан

Пахану справедливому – слава!

Новому киллеру его – слава!

И всей Мафии Российской – слава!

2005 год