О значимости стилистических упражнений и их видах. Часть 1

Изящество речи, причём речи не абы какой, а именно пространной – содержащей длинные предложения, несколько интонационных рисунков во фразе, играющей оттенками смысла и частями речи – изящество, повторяю, речи требует некоторого упражнения и, более того, вкуса к такого рода тренировке, когда от самой поверхностной игры словами ты способен испытывать естественное наслаждение. Конечно, мы не способны так высоко ставить владение фигурами речи самими по себе, как это было уместно в эпоху Ломоносова: всё же сейчас в ходу скорее простой и понятный язык «нон-фикшн», нечто между среднего качества публицистикой и дневниковыми заметками. Но хороший писатель, для которого форма вызревает из содержания, должен уметь сплести текст высокой сложности, даже если это не соответствует напрямую его индивидуальному подходу к литературе: это есть признак мастерства! А мастерство в нашей породе важно не менее, чем у плотников и строителей, ведь мы тоже не готовы выдавать сырой результат.

Что же иметь в виду под «сырым результатом»? Сырое – то произведение, в котором автор не смог внятно огранить увиденный им замысел, развить его до той чистоты формы, через которую светилась бы вся прямодушность замысла; иными словами, когда автор хотел сказать одно, а сказал совершенно другое (или читатель вовсе ничего не смог услышать). Процитирую из записной книжки:

Писательство – это становление прямоты души. Дело ведь не в том, чтобы научиться красочно описывать действия или интересно рассказывать истории; не в том, чтобы придумывать невообразимых чудищ; а в том, чтобы научиться слышать правду в себе и людях: чтобы писать «совсем» там, где всем существом чувствуешь «совсем» (а не «вовсе», «совершенно» или «крайне»), чтобы писать «дал дуба» про того, кто дал дуба, а не помер, подох или погиб; чтобы видеть в приземистом домике приземистый домик, а не низкую хижину, жалкую хибару или плохонькую избу. Если вправду быть так – прямодушно – всё остальное придёт, прорастёт, созреет. Оплодотворяет созерцание правды, а не фантазия.

То есть технические упражнения нужны прежде всего для филигранной точности умственного скальпеля писателя, раз он претендует на звание хирурга или патологоанатома истории, идей, чувств и желаний.

Итак, даже весьма талантливому писателю, на лету улавливающему ёмкие темы и точные обороты, время от времени нужно приводить свою технику в тонус. Зимой этого года я как раз задался вопросом, какие упражнения можно практиковать автору для развития словесного вкуса, чувства и интеллекта: в чём их цель, из каких элементов или правил они состоят, с какой регулярностью стоит к ним обращаться. В настоящей серии постов я буду понемногу делиться первым, полученным за полгода работы, опытом и намечать путь для дальнейшего их усовершенствования.

Переформулируй текст

Простейшим и в то же время одним из главных упражнений на языковое чутьё остаётся задание на переформулировку небольшого текста или фрагмента. Задача практикующегося – переложить (по возможности все) слова оригинала на их синонимы, не исказив существенный смысл фразы и последовательность рассуждения. Надо сказать, это одновременно и мыслительная тренировка, так как нужно глубоко достигнуть сути излагаемого вопроса, чтобы понять, что подлежит вольной формулировке, а чему нужно уделить время на проработку. Сам я однажды выбрал для этого экзерсиса кусочек из Мартина Хайдеггера (к сожалению, не выписал, из какого сочинения, вероятно, из «Чёрных тетрадей»; если так, то оригиналом мне послужил перевод Григорьева). В отношении переформулировки он сложен тем, что поэтизированный философский текст содержит термины (но ими не исчерпывается – чем и примечателен Хайдеггеров тон) и, как следствие, не весь подлежит синонимической замене (иначе вместе с термином пропадает и реальная логика изложения). Ниже приведён литературный русский перевод (М. Х.) и моё переложение (Г.).

* * *

М. Х. Сегодня широко еще распространённый образ Дильтея таков: «тонко чувствующий» толкователь истории духа, особенно  литературной, «также» заботящийся о разграничении наук о природе и о  духе, притом отводящий исключительную роль истории этих наук и равным образом – «психологии» и сплавляющий всё это в релятивистской «философии жизни». Для поверхностного наблюдения этот портрет «правилен». В нем  однако ускользает «субстанция». Он больше затемняет чем раскрывает.

Г.  До сих пор весьма ещё популярный портрет Дильтея таков: «метко наблюдающий» исследователь жизни мыслей, прежде всего словесной, «кроме  того» хлопочущий над классификацией дисциплин о материи и об идеях, к  тому же оставляющий первенствующее место развитию этих дисциплин и  наравне с ними – «психологии» и смешивающий всё это в беспринципной  «философии жизни». Для мимолётного впечатления этот образ – «точный». В  нём однако упускается из виду «сущность». Он скорее замазывает, чем проясняет.

* * *

Некоторые правила мыслительно-эстетической гигиены распространяются на все литературные упражнения. В частности, одним из первейших залогов их полезности будет перечитывание, время от времени, написанного: так у тебя будет возможность отрефлексировать свой опыт, отметить сильные и слабые стороны работы и выстроить стратегию дальнейшей тренировки.

Ваш поклонник литературных подвигов

Г.