Только не уходи...

*и снова любовная рефлексия...

От озера мы возвращались долго, по черной черной тропинке что пряталась вдоль кромки воды.

Идти по ней приходилось почти вслепую, так же, как и тогда в декабре, когда братья впервые вытащили меня на студенческий костер. И хотя теперь мы знали на этой тропе каждый ветку и кочку, Эмиль все-равно крепко держал меня за руку и вел за собой, как маленькую.

Он молчал всю обратную дорогу. Не то чтобы замкнулся в себе, просто думал. И я, до самого края переполненная новыми эмоциями, не решалась спросить, о чем его мысли.

Мы дошли до пожарной лестницы уже в полной темноте. Здесь Эмиль отпустил мою руку и повернулся ко мне лицом. Все, что я видела — тени, тени, тени и застывший передо мной высокий силуэт, и все, что я слышала — чувства, чувства, чувства и недосказанность. Прохладный воздух пах сырой, усталой листвой, последними цветами. Немыслимо, несправедливо, глупо, что надо расставаться.

— Люблю сентябрь... — сказала я, в надежде смягчить напряжение. — ... Первые алые листья на кленах. Острые запахи... Не такие, как летом — гораздо сильнее. А еще мне нравится, что днем жарко, а ночью холодно. И... в воздухе точно бы слышится покой. Немного грустный, конечно. Но покой, умиротворение...

— Я не хочу уходить... — проговорил Эмиль вместо ответа. — Не хочу расставаться...

Он не пошевелился, не сделал шаг вперед, чтобы меня обнять, но очевидно что, это было именно то признание, которое он нес с собой всю дорогу.

— Так не уходи... — как можно беспечнее предложила я. — Можем всю ночь гулять по парку... Или пойти к белой скале. Костер, печеные яблоки... Уж яблок-то в преподавательских садах полно.

— Было бы здорово, — ответил Эмиль тихо. — Но... тебе надо поспать... У тебя завтра учеба.

— И у тебя тоже... Тренировка, флейта. Господин Меллис будет недоволен.

Голос мой был игрив и беспечен, но если бы Эмиль хоть на каплю был иттиитом, он услышал бы, как моя душа просит и молит: «Не уходи. Все что угодно. Любые глупости, любые приключения, любые разговоры или даже молчание, пусть, если хочешь. Только не уходи. Не уходи...»

Я чуть не сказала: «Пожалуйста, давай сбежим к Зубу. Мы можем лечь прямо в мокрую от росы траву, в туман. А если будет холодно, я согрею тебя в своих объятьях. Или можно попросить Ванду пойти ночевать к Ами... или вообще забраться на чердак, или в старую душевую. Будто бы мало мест в Туоне, где можно уединиться, пока ещё не зима. Эрик же находит... Эмиль! Оставайся со мной в эту ночь. Пусть все случится. Я не боюсь. Я тоже очень этого хочу...»

Рука уже потянулась к его руке, чтобы взять ее, а заодно набраться смелости и сказать эти слова и все другие важные слова, которые хотелось сказать, но в этот момент в окне на первом этаже зажглась коптилка, и тусклый свет упал на лицо Эмиля. Он смотрел на меня, не улыбаясь. Весь как оголенный нерв, как острый, опасный меч, убранный в ножны чьей-то нерешительной или же, напротив, решительной рукой.

И я поняла — он знает, что именно ему сейчас предложат, и ждет, надеется и боится...

Стало неловко, даже стыдно. Мои древние гены, что всегда просыпались в минуты высоких эмоциональных переживаний, шепнули — молчи.

Это должен сделать он. Сказать и сделать. Сам.

Но Эмиль ничего не говорил и ничего не делал.

— Мы увидимся завтра, — сказала я за него. — Все хорошо...

— В столовой... — разочарованная улыбка тронула его губы.

— За завтраком, — я будто бы уговаривала его. — Перед тренировкой.

— Да...

— В восемь...

— Итта...

Он положил ладони на мои щеки и склонился. Поцелуй был нежнее и трепетнее всех жарких поцелуев, подаренных мне на мостках. Настолько обезоруживающий и настолько понятный... Поцелуй как бы говорил — Иди! Иди, не то я сорвусь.

Эмиль не мог заставить себя попрощаться, и поэтому этот шаг оставил за мной. Вот так. На самом острие моего доверия... и моей надежды...

И я, чтобы не портить все то прекрасное, что уже случилось, мягко выбралась из его рук и сказала:

— Пора! Спокойной ночи!

Поцеловала его в щеку и стала подниматься по лестнице. Юбка мешала. Вслед летели сильные, растрепанные чувства Эмиля, который так и стоял внизу, ждал, пока я доберусь до своей комнаты...

Потом он помахал рукой и ушел.

Не помню, как я разделась, не помню, как забралась в постель. Вроде бы Ванда даже проснулась, вроде бы спросила: «Как прошло свидание? Что-то вы долго». И вроде бы я даже что-то ответила.

Я была так взволнована, так возбуждена и озадачена, что не знала, что думать.

Я смотрела в потолок, на котором лежали белые прямоугольники лунного света, падающие от окна и слегка колыхалась тень от занавески. С моей кровати был виден крошечный фрагмент неба, а на нем три звезды — на одной линии, на одинаковом расстоянии друг от друга.

Он сказал: «Ты знаешь, как я к тебе отношусь...» Почти тоже самое, как «Я тебя люблю». Почти...

Я знала, как он ко мне относится, но услышать это от него было совсем, совсем другое.

«Милый, — думала я. — Любимый, такой нежный, такой горячий и такой смущенный, мой Эмиль. Зачем ты себя мучаешь? Ты разве не видишь? Я твоя. Я тебе доверяю. Полностью и безоговорочно. С первой нашей встречи. Навсегда».

Я лишь на секунду закрыла глаза, а когда открыла, звёзд в окне больше не было, а было нежное голубое небо, по которому плыли легкие, светло-желтые облака.