Подхватываю флэшмоб о локациях, где происходит действие

Присоединяюсь к флэшмобу от Вячеслава Паутова "Локация, как лицо времени и место действия. Путешествия со смыслом и за смыслом".

Я не могу себя причислить к настоящим, "большим" путешественникам, хотя объездил большой кусок бывшего СССР. Но своих героев я имел наглость заставить путешествовать там, где сам-то я не бывал. Да еще и путешествуют они не в наши времена и даже не совсем в нашей реальности. Ну а работая над этими историями, сам я как бы путешествовал вместе с ними -- по гуглокартам, по Википедии, по другим источникам, по фотопанорамам... Итак, будут и отрывки, и добытые в интернете иллюстрации. В общем, Британия. Альтернативная, но не совсем. 

1) (Будущая) Шотландия

И сейчас пикты рассказывают сиде о своей родине — о спрятавшейся где-то далеко, за Антониновым валом, загадочной северной стране, где среди зеленых лесистых гор и голых серых скал разбросаны бесчисленные синие озера с удивительно прозрачной водой, где кроме привычных камбрийцам дубрав растут еще и самые настоящие леса из медноствольных сосен, светлые и прозрачные, в которых так вкусно пахнет смолой и так легко дышится! О стране, где буро-зеленые пустоши весной становятся полями яростных сражений бесчисленных черных краснобровых тетеревов, а с середины лета и до осенних морозов укрываются сплошным розово-лиловым ковром цветущего вереска. О стране, где каждую осень среди золотых дубрав яростно трубят, закинув на спины увенчанные ветвистыми рогами головы, жаждущие поединков олени, а в морозные зимние ночи часто раздается волчий вой, зловещий, продирающий невольного слушателя до костей, но в то же время прекрасный своей дикой красотой. О стране, народ которой за долгие века жизни среди птиц и зверей до мельчайших подробностей изучил их облик и повадки. И как же замечательно пикты научились их рисовать! Даже те несколько образцов пиктской резьбы по камню, что украшают собой Большой коридор естественного факультета, в свое время, на первом курсе, Таньку просто потрясли. А сейчас сэр Талорк и вовсе уверяет, что оставшиеся с языческих времен на разбросанных по Альбе камнях изображения оленей и лошадей, орлов и диких гусей ни в чем не уступят римским и греческим барельефам. А еще Альба славна своими строителями, которые испокон веков возводят на морском побережье высоченные сторожевые башни-брохи из камней, не пользуясь ни цементом, ни известью.

2) Чеддерское ущелье

Звуков было много. Потрескивал жадно пожиравший хворост костер. Весело булькал висевший над ним котелок. Санни и Робин, устроившиеся возле огня, неторопливо переговаривались на англском языке. Неподалеку от них слышалась ирландская речь: господин Эрк расспрашивал Орли о какой-то песне, та пыталась вспомнить ее слова, путалась в них, то и дело поправляла себя. Гвен звенела посудой, напевая вполголоса странную, непривычную, но красивую думнонскую мелодию. Тихо пофыркивали, отгоняя гнус, стоявшие в отдалении лошади. И со всех сторон раздавались знакомые трели больших зеленых кузнечиков.
Долго-долго стояла Танька, никем не замечаемая и не тревожимая, с закрытыми глазами, всё слушала и слушала эту будничную, но такую милую музыку жизни. Потом вдруг вскинула голову, распахнула глаза. Осмотрелась. И ахнула от восторга: до того было красиво вокруг!
Фургон, чуть наклонившись, стоял под громадным дубом, старым-престарым, еще помнившим, должно быть, приход в Британию легионов Юлия Цезаря. Позади дуба вдаль уходила привычная холмистая равнина, покрытая буйными зарослями кустарника. Зато впереди открывался вид на огромную, невероятно глубокую расселину, на другой стороне которой виднелись самые настоящие скалы — темно-серые, угрюмые, лишь кое-где украшенные зелеными пятнами растительности.
Освещая скалы, на серебристом небосводе яркими разноцветными фонариками горели звезды. А над видневшимся вдали большим утесом небо отсвечивало розовым: то ли занималась утренняя заря, то ли догорала вечерняя… Ну конечно же, это был вечер: с какой бы стати кузнечики стали вдруг петь по утрам?
Ошеломленная увиденным, Танька сделала шаг в сторону расселины. Застыла на мгновение. Нетвердой походкой прошла еще десяток шагов — а потом вдруг побежала. И, остановившись у самого обрыва, раскинула руки и закружилась в безумном танце восторга. Слова слышанной от мамы песни, рожденной где-то далеко-далеко в жаркой Италии, в иные времена, в другом мире, песни, совсем неуместной среди мерсийских холмов, но так попадавшей в настроение, сами собой полились из ее рта:
В лунном сиянье
Море блистает,
Ветер попутный
Парус вздымает.
Лодка моя легка,
Вёсла большие…
Санта Лючия!
Санта Лючия!

3) Корнуолл, холм Браун Вилли

Виду, впрочем, она сумела не подать: нырнув под полог, вполне бодро отрапортовала Робину:
— Госпожа Гвен говорит, к Плаше подъезжаем.
Тот в ответ удивленно хмыкнул:
— К Плаше? Ишь ты, быстро гонит, — и, вдруг подмигнув ей, спросил: — Ну как, Бронн-Веннели углядела?
— Бронн-Веннели? — ахнула Танька и тут же помотала головой. Та самая гора, о которой когда-то так поэтично рассказывала Гвен: слезы Дон, гробницы древних королей... А она со всеми этими заботами и тревогами чуть про нее и не забыла!
— Выгляни, — улыбнулся Робин. — Пропустишь — потом жалеть будешь. Направо посмотри и чуть вперед. Он высоченный — не перепутаешь.
Благодарно кивнув, Танька торопливо устремилась к пологу. В воображении ее уже вовсю рисовалась огромная, величественная, закрывающая половину горизонта гора… Однако, высунувшись наружу, она, к разочарованию своему, увидела лишь знакомую цепь далеких холмов. Пришлось опять тревожить Гвен, отвлекать ее от разговора с Беорном:
— Госпожа Гвен, а где Бронн-Веннели?
— Ой! — смущенно покраснев, Гвен повернулась к Таньке. — Как же я позабыла-то? Да вот же он — вон там, впереди! — и показала рукой.
Танька посмотрела в ту сторону — и едва сдержала вздох разочарования. Прославленный Бронн-Веннели оказался всего лишь холмом, пусть и высоким, но вытянутым и пологим: ни крутых склонов, ни вздымающейся выше облаков острой вершины, ни ослепительно-белой, искрящейся под солнечными лучами снеговой шапки. Словно огромная спящая собака, растянулся он среди бескрайней унылой пустоши, печально отвернув морду от дороги; Таньке даже почудились два вислых уха, распластанных по покрытой зеленовато-бурым отцветшим вереском земле. Нет, по-своему, конечно, Бронн-Веннели был интересен и даже притягателен — особенно если вспомнить про прячущиеся где-то на его вершине таинственные древние гробницы. И все-таки это было совсем не то, что она ожидала увидеть!
— Выходит, Босвена скоро? — нарушила Танька молчание, в основном чтобы сгладить навалившееся вдруг чувство неловкости.
Гвен покачала головой:
— Разве что к закату успеем. Лошади устали — скоро придется вставать на отдых.

4. Западный Корнуолл. Древняя кельтская деревня Карн Юни близ развалин крепости Кайр Бран (ныне музеефицированная)

Домик оказался совсем маленьким и совсем старинного облика. Низкое кольцо каменных стен, увенчанное чуть сдвинутым набекрень круглым колпаком соломенной крыши, широкий лаз входа с двустворчатой дощатой дверью в глубине — и всё: ни окон, ни крылечка, ни печной трубы. Такие дома попадались Таньке по дороге уже не раз — кажется, с самого Диведа, а уж в Думнонии их и вовсе оказалось видимо-невидимо. Уже дважды ей довелось в них ночевать — в Лланхари и в Кер-Ллевелле, деревне регедских переселенцев. И сейчас, при виде этого домика, в памяти у нее сразу же всплыла большая дружная семья Ллеу-колесника: хозяйственная Гвенда, неугомонный, чем-то похожий на Беорна Дай... Танька невольно улыбнулась — и тут же смутилась: нашла же время радоваться! В переселенческой деревне дома́ были такими же, а много ли хорошего принесла та ночевка, может быть, положившая начало Робиновой болезни? И чем-то еще обернется их приезд сюда, на самый край Придайна?
Вздохнув, Танька спрятала улыбку. Осмотрелась вокруг. Нет, здесь вовсе не было похоже ни на Лланхари, ни даже на злополучный Кер-Ллевелл. Не отыскалось ни протоптанных широких дорожек, ни выкошенных лужаек, ни пахнущих зерном и сеном амбаров. Дом стоял совсем на отшибе, один-единственный жилой среди заросших терновником руин. Некогда пышные, но теперь выгоревшие, пожухшие, ставшие ржаво-бурыми кусты папоротника тут и там торчали возле полуразрушенных построек, пробивались сквозь трещины между серыми грубо обтесанными камнями.
Возле дома Мэйрион тоже рос папоротник — здесь он был сочным и темно-зеленым, словно каким-то чудом избежал палящего летнего зноя. Зато два видневшихся неподалеку деревца, наоборот, выглядели чахлыми, угнетенными. Листочки тоненького искривленного дубка были сплошь усыпаны «чернильными орешками» — странными похожими на плодики наростами, внутри каждого из которых прятался червячок — личинка крошечного создания, похожего не то на мушку, не то на крылатого муравья. Второе деревце, судя по всему, и вовсе умирало: оно стояло совсем голым, как зимой, и только по единственному перистому листочку Танька опознала в нем ясень.
«Дуб, терновник и ясень, — всплыло вдруг в ее памяти. — Пока они растут в Британии...»

5) Остров Ланди

Вздохнув, Танька медленно подняла голову. Скользнула равнодушным взглядом по колышущимся вокруг «Дон» волнам.
И вдруг, внезапно оживившись, воскликнула:
– Земля!
– Где? – похоже, Олаф был изрядно удивлен.
– Вон там, – Танька показала рукой вперед, чуть левее мачты. Там вдалеке, возле самого горизонта, возвышалось что-то плоское, похожее на брошенный в воду исполинский ломоть хлеба. Нижняя часть «ломтя» терялась в ды́мке, и казалось, что он пари́т в воздухе над поверхностью моря. Вглядевшись пристальнее, Таньке удалось разглядеть и покрытый изумрудной зеленью обрывистый берег, и малахитовое облачко рощи, и белую россыпь крошечных, словно игрушечных, домиков, и стоявшие чуть в стороне от них столь же белую церквушку с острым шпилем и высокую темную башню маяка.
– Рано вроде бы, – подумав, откликнулся Олаф. – Но что-то в той стороне и правда виднеется. Может, это Инис-Вайр?
– Инис-Вайр? – задумчиво повторила Танька, а затем кивнула. – Да, похоже.
– Вроде бы там был дом кого-то из твоих родичей? – спросил вдруг Олаф.
– Да, – помявшись, неохотно подтвердила Танька. – Говорят, там какое-то время жил Гвидион... не по своей воле.
И поспешно добавила: – А еще рассказывают, что там ту́пиков видимо-невидимо.
Олаф кивнул, улыбнулся, потом кашлянул... Кажется, он собрался рассказать ей что-то интересное об этих странных, приковывающих к себе внимание морских птицах. А Танька тем временем хмурилась и прятала глаза: очень уж ей было неловко перед славным и верным другом. Не хватало еще ей, в придачу к тому недоразумению с Серен, морочить голову Олафу! Хотя от мучительного внутреннего запрета на ложь Танька в свое время сумела избавиться, говорить неправду она по-прежнему не любила. Но и честно признаться в том, что она вовсе не родня древним богам бриттов и ирландцев, не было никакой возможности. Известно же: Танькина мать, Хранительница Британии, – та самая Неметона, дочь Дон, сестра Гвидиона... Кажется, мама и сама давно уже в это верила – или, по крайней мере, старалась верить.
– Что до тупиков – похоже на правду, – важно произнес наконец Олаф. – Ну так это и немудрено. Там ведь их люди почти не тревожат. У монахов заботы другие, да и охотиться им устав вроде бы не дозволяет. А больше на острове из людей никто и не живет.