Рабочее

Вчера мы пережили мучительное событие. Учебная пожарная тревога в психдиспансере - это то, чего не пожелаешь и врагу. Особенно , когда все делается на серьезных щах - с визитом настоящих пожарников, пожарными машинами и пр. Теоретически, это мероприятие служило для того, чтобы удостовериться, что резиденты в безопасности и в случае реального пожара мы сумеем провести эвакуацию, как следует. Но, _разумеется_, на практике все это не имело ничего общего с внезапностью.

Уже в 13-30, когда я приехал на работу, все стояли на ушах. Кадровые сотрудники бегали туда-сюда под предводительством chef de service, который объяснял, что нужно делать, и наводил в отделении немыслимый хаос. Половина резидентов, которые обычно спят после обеда, в этот раз не спали и слонялись по коридорам - резиденты остро чувствуют эмоции других людей, особенно сотрудников, и склонны возбуждаться, если кто-то не ведёт себя спокойно. **** плюнул в нашего chef de service. Хочется думать, что он этим выразил свое отношение к происходящему.

Вместо того, чтобы дать резидентам выспаться, мы, разумеется, подняли тех, кто спал, помогли им одеться, но вместо того, чтобы спуститься в сад, поехать на озеро или позволить резидентам заниматься их обычными делами - например, слушать радио у себя в комнате, согнали всех в салон, где часа полтора сидели в духоте и бесполезном ожидании сирены.

Веселья добавляло то, что некоторые из наших резидентов испытывают настоящую фобию по поводу пожарных. Дело в том, что французские pompiers - это не только пожарники, но и "служба спасения" в самом широком смысле. Именно они приезжают в тех случаях, когда кого-нибудь из резидентов нужно срочно отвезти в госпиталь. Таким образом, слово "pompiers" мгновенно ассоциируется у наших резидентов с принудительной госпитализацией.

Несмотря на свои болезни, наши резиденты вовсе не глухие, но при этом их способность понимания ограничена, как у маленьких детей. Помню, в раннем детстве я однажды шел с мамой и ее знакомой, с которой они обсуждали операцию, уколы и ещё какое-то лечение, назначенное той женщине. Я слышал их разговор, но не понимал его целиком, и по какой-то неизвестной мне причине - вероятно, в силу детского эгоцентризма - возомнил, что они говорят обо мне, после чего расплакался от ужаса. Маме с её подругой пришлось меня утешать и уверять, что я ничем не болен и лечить меня не надо - разумеется, после того, как они поняли, что вообще случилось. Вот у нас вчера происходило то же самое. Наши резиденты слышали, как сотрудники говорят о pompiers, и каждый, разумеется, решил, что они явятся сюда ради него. Они вопили, плакали, и даже те из них, кто в обычное время не дерется, начал бить своих товарищей.

Так мы промучились до четырех часов, после чего стало ясно, что так дальше продолжаться не может. Кроме всего прочего, у одного из резидентов в этот день как раз был День рождения, и для праздника были приготовлены кола, конфеты, чипсы, шоколадный торт и свечки, не считая всякой мелочи вроде воздушных шариков. Так что мы отвели резидентов в столовую, раздали угощение, и именинник задул свечки на праздничном пироге. И, _разумеется_, именно в тот момент, когда все наши резиденты выходили из столовой, перемазанные шоколадом, и столпились в узком коридоре, словно овцы, в отделение вломились долгожданные пожарные, а с ними директриса диспансера и chef de service.

Когда Сапковский написал, что военные действия похожи на охваченный пожаром бордель, он, безусловно, преуменьшил ужас и нелепость войн, но вот охваченный несуществующим пожаром сумасшедший дом - это и правда зрелище, достойное какого-нибудь живописца. Последний день Помпеи, мать его... Один из наших резидентов решил пойти на таран и познакомиться с пожарными поближе, и мне пришлось удерживать его сто тридцати килограммовую (я не шучу, это его реальный вес согласно медицинской карте) массу, умноженную на его скорость. Остальные резиденты в это время убедительно изображали переполох в курятнике.

Потом взревела пресловутая пожарная сирена (что, по правде говоря, абсурдно, так как по идее все должно происходить наоборот - сперва звучит сирена, после этого должна произойти эвакуация, и только после этого на сцене появляются пожарные).

Вывести резидентов по пожарной лестнице было тем ещё приключением, поскольку многие из них весьма упрямы и непредсказуемы, особенно когда напуганы. Мы уже вывели большинство резидентов в сад, и наверху остались только двое - те, которые особо неохотно покидают отделение. Парня я сумел выманить на улицу, беззаботно сказав ему - "пошли, ****, купим тебе такос". Он купился и пошел со мной. Но самая упрямая резидентка нашего диспансера села на пол и скрестила руки на груди, всем своим видом давая понять, что не пойдет на улицу. Будь это кто-нибудь поменьше и полегче, я бы, вероятно, поднял ее с пола против ее воли, но она гораздо тяжелее, чем я сам, и у нее, в отличие от большинства наших парней, очень хрупкие кости и суставы. Максимум, что я смог сделать - это заманить ее в ее комнату и закрыть дверь, как положено по инструкции: если не можешь вывести кого-нибудь из резидентов из горящего здания, нужно его закрыть и указать пожарным, где он.

Вероятно, если бы пожар был настоящим, они бы что-то сломали или вывихнули ей, вытаскивая ее из здания, но с них не спросится - у них нет выбора.

Пожарные, надо сказать, не проявили к нам никакого интереса и уехали ещё до того, как мы собрали резидентов в указанном месте, так что вся эта гнилая показуха, как обычно, оказалась никому не нужной. Но зато остаток дня мы пожинали ее плоды. Все резиденты были взвинчены. Один обкакался, не добежав до туалета, кто-то начал компульсивно мастурбировать, кто-то бегал по коридорам и орал, но больше всех нас донимал тот самый сто тридцати килограммовый резидент, который успокаивал себя тем, что повсюду ходил за нами и целовал нас в макушку - что при его росте исключительно удобно, но, по правде, не особенно приятно, особенно в двадцать пятый раз подряд.

Дома я сразу рухнул спать, поздравив себя с тем, что позаботился устроить себе серию выходных дней вокруг своего наступающего Дня рождения - сначала два дня до, а потом три дня после праздника.