О книгах, власти и религии

Серия детективов о Мэтью Шардлейке побудила нас с друзьями постоянно обсуждать христианскую Реформацию. Тем более, что "Разговоры запросто" Эразма Роттердамского уже дали мне представление о том, что она была практически неизбежна.

Сегодня я нашел "Книгу мучеников" Джона Фокса и читал про Джона Ламберта и Анну Эскью, после чего у нас состоялся интересный разговор с подругой, которая навела меня на Сэнсома и детективы о Шардлейке.

Я спросил ее, как она думает, чем был на самом деле важен спор о причастии и пресуществлении хлеба с вином в тело и кровь Христа.

Я думаю, если посмотреть дальше приводимых спорщиками аргументов в свою пользу - которые в данном случае не важны и служат только рационализацией - то корень спора в том, что только особый человек (помазанный священник) может - или же, по мнению протестантов, не может - совершать действие, напоминающее магический ритуал - превращение одного предмета в другой. На первый взгляд спор о таких богословских тонкостях, за которые странно отдавать свою жизнь, да ещё в страшных муках - ведь, на самом деле, для христианина, который причащается, совершенно не важно, на самом деле хлеб и вино пресуществляются, или же они пресуществляются только в каком-то духовном плане. Но на деле вопрос неожиданно фундаментальный, и он многое определяет.

Например, если представить человека, который потерпел кораблекрушение и попал на необитаемый остров, и у него есть сухари и вино, спасённые с корабля (как это сделал Крузо), сможет ли он ими причащаться? А имеет ли он право причащать своих товарищей, если бы они спаслись вместе с ним? Имело бы такое причастие такую же силу и такой же смысл, как церковное причастие? Потому что если да (что вытекает из идеи протестантов) тогда вам, на самом деле, не нужно никакое духовенство.

Разумеется, многие протестанты, даже из числа убитых за свои идеи мучеников, вовсе не собирались заходить так далеко, но именно это в конечном счёте вытекало из их более тонких и более ортодоксальных рассуждений и приводило в бешенство их противников-католиков.

Проблема в том, что их идеи были заранее обречены на поражение. Превращение церкви в могущественную корпорацию с вертикалью власти и собственными интересами не вытекает из заговора каких-то конкретных людей, оно является неизбежным следствием человеческой природы. Цитируя Дюма, "Бог есть Бог, а мир есть дьявол". И даже когда люди это ясно сознают и пытаются, например, монашествовать и жить отшельниками, уходят от мира, мир идёт следом за ними, и монастыри, начавшиеся с нескольких подобных беглецов, превращаются в то, чем они были при Эразме. Или в наши современные лавры с продажей освещенных кирпичей, свечей и черт знает чего ещё.

Я убежден (и это печальное убеждение), что верующий человек находится не просто между Сциллой и Харибдой, между которыми можно всё-таки как-то проскользнуть, а в безвыходной ловушке. Отказ создавать традицию и врастать в мир со всеми его пороками приводит к "испарению" веры, которая становится слишком бесформенной или же просто вымирает одно-два поколения спустя. Укоренение в мире не просто порождает исключительно порочные структуры, но и плохо согласуемые с логикой и благочестием идеи и предрассудки, которые смешиваются с фундаментальными религиозными идеями и извращают их - не только форму, но и суть. Например, идея о том, что причастие может совершать только рукоположенный священник, действительно превращает причастие в магический ритуал, аналог жреческой мистерии для посвящённых, в этом протестанты-радикалы были правы.

Мне очень интересно обсуждать этот вопрос с моей подругой - мы, в конечном счёте, даже подружились потому, что у нас были общие интересы в этой области. В ней я увидел то, что она - либеральный католик, который выходит за рамки установленной традиции, а я сам, в конечном счёте, интересуюсь в жизни именно религиозными вопросами. Творчество и писательство, главное дело моей жизни, для меня - просто естественная часть этого интереса, как для Клайва Льюиса.

Моя подруга резонно заметила, что тут важна эпоха. В современном мире верующий больше полагается на понимание и милосердие Божие, а несколькими веками ранее Бог зачастую казался людям придирчивым, строгим и мстительным. Она сказала - "Думаю, что современные моряки решили бы, что Бог  видя, добрые и искренние намерения простит им как отсутствие причастия, так и решение самим взять на себя Таинство Пресуществления. Но несколько веков назад, даже в ситуациях несправедливо наложенных интердиктов люди страдали, роптали, но не дошли бы до озвученных выше вариантов. Для них была нормальна идея, что Бог их покарает, хотя нет ни капли их вины"

Это резонно, но встаёт вопрос - что именно Бог должен в такой ситуации прощать? Ведь мы же понимаем, что причастие как практика появилось значительно раньше, чем священство в современном смысле слова. Как минимум, на протяжении пары веков среди первых христиан причастие проводил член общины, который никем ни в какой сан не был рукоположен.

Я ничуть не удивлюсь, если и женщины тоже причащали, ведь очень часто создавалась ситуация, когда, например, женщина-римлянка была христианкой, а ее муж - язычником, и именно такая женщина становилась распространителем веры среди домочадцев и слуг.

Собственно, мне совсем недавно попалась история одной римской мученицы, которая обратила в христианство своего жениха и разделила с ним его первое причастие, то есть по нашим, более поздним представлениям о причастии, именно она его и причастила.

То есть для христиан, попавших на необитаемый остров, естественно продолжать причащаться, и либо кто-то из них должен с общего согласия взять эту задачу на себя, либо они должны исполнять ее по очереди. Это не то чтобы отменяет необходимость в священстве, то есть в людях, обладающих образованием и подготовкой, но определенно отменяет всякие претензии на исключительность и связанную с нею _власть_.

И это, безусловно, хорошо. В отличие от людей, готовых думать, что всякая власть от Бога, я склонен считать, что все совсем наоборот, и что всякая власть - от дьявола. Метафизически и по своим последствиям. Всякая власть - это часть мира, который лежит во зле, и часть этого зла. И именно поэтому любая власть нуждается в ограничителях, и чем их больше - тем меньше опасность.