Ловушки первого лица

В прошлом блоге завязался интересный разговор о том, какие преимущества есть у повествования от первого лица. Приводили примеры, доказывая, что прием это - вполне себе распространенный и раньше, особенно в англоязычной литературе. Действительно, в мировой классике немало произведений, написанных от первого лица. Однако большая часть из них - то, что можно назвать «имитацией мемуаров».

Тут основным «правилом игры» является то, что читатель должен поверить: тот текст, который он читает, написали именно герои. Значит, нужно какое-то обоснование того, почему герой взялся за перо.

Причем мемуары бывают двух типов.

Один – рассказ о неких событиях, участником которых довелось быть повествователю, но при этом он не всегда является в них главным действующим лицом.

Открываем первую главу «Острова сокровищ» Стивенсона:

«Сквайр Трелони, доктор Ливси и другие джентльмены попросили меня написать все, что я знаю об Острове Сокровищ. Им хочется, чтобы я рассказал всю историю, с самого начала до конца, не скрывая никаких подробностей, кроме географического положения острова. Указывать, где лежит этот остров, в настоящее время еще невозможно, так как и теперь там хранятся сокровища, которых мы не вывезли. И вот в нынешнем, 17… году я берусь за перо и мысленно возвращаюсь к тому времени, когда у моего отца был трактир «Адмирал Бенбоу» и в этом трактире поселился старый загорелый моряк с сабельным шрамом на щеке.

Я помню, словно это было вчера, как, тяжело ступая, он дотащился до наших дверей, а его морской сундук везли за ним на тачке. Это был высокий, сильный, грузный мужчина с темным лицом. Просмоленная косичка торчала над воротом его засаленного синего кафтана. Руки у него были шершавые, в каких-то рубцах, ноги черные, поломанные, а сабельный шрам на щеке – грязновато-белого цвета, со свинцовым оттенком. Помню, как незнакомец, посвистывая, оглядел нашу бухту и вдруг загорланил старую матросскую песню, которую потом пел так часто...»

Весь роман выдается за записи некого сына владельца трактира, причем сделанные значительно позднее тех событий, о которых идет речь. Он пишет о таинственном моряке и его госте, об отце, о погоде, о чем угодно, но не о себе. Даже о том, что повествователя зовут Джим Хокинс, мы узнаем далеко не в первой главе.

Почему так? Да потому, что он сам не считает себя ключевым персонажем. Да, во многих эпизодах он играет важную роль, но все же движущая сила событий – действия других людей. А он – юнга, то есть тот, кто не принимает решений, но сует нос везде и всюду, так что зачастую оказывается самым информированным лицом.

В результате рассказ – не о приключениях мальчика Джима, а самом Приключении, об Истории, в которую замешаны многие люди.

Еще показательнее в этом отношении роман «Лунный камень» Уилки Коллинза. В нем - не один повествователь, а несколько.

Начинается он письмом из семейного архива, описываются события 1799 года, причем автор записей сначала не называется. Это - некий кузен некого Джона Гернкатля. Затем слово передается Габриэлю Беттереджу, дворецкому леди Джулии Вериндер. Текст имитирует ворчливую речь старого слуги, много вообще не относящихся к событиям вокруг алмаза отступлений и рассуждений, что довольно комично. Дворецкий опять же – не главное действующее лицо, он лишь информированный наблюдатель, причем информированный максимально, как и положено хорошему слуге.

При этом, несмотря на то, что роман – детектив, дворецкий – не преступник и не сыщик. Наблюдатель, собеседник, свидетель – и не более.

Правда, дворецкий располагает информацией только о том, что происходит в поместье леди Джулии Вериндер, поэтому рассказ продолжает некая мисс Клак, племянница покойного мужа владелицы поместья сэра Джона Вериндера. События происходят по большей части уже не в имении Вериндер, причем мисс Клак – лицо, не играющее в этой истории вообще никакой роли, это обычная английская дама-сплетница. Стиль резко меняется, становится манерно-ханжеским.

Затем повествователем становится Мэтью Брефф, стряпчий с Грейс-Инн-сквер. Этот рассказчик нужен для того, чтобы читатель понял причины событий, кроющиеся в хитром британском наследственном праве, и чтобы рассказать о нескольких эпизодах, связанных с Лунным камнем и индусами, о которых другие повествователи не могли знать. Стилистика – более сухая, как и положено стряпчему.

Затем пишет Фрэнклин Блэк – это уже одно из основных действующих лиц истории. Стиль более эмоциональный и немного ироничный. Внутри рассказа Фрэнка – большое письмо Розаны Спирман, в котором описываются события ночи, когда пропал алмаз. Тут, как и положено в девичьих письмах, в основном о чувствах. Еще один большой блок в повествовании Фрэнклина – это переданный дословно рассказ медика Эзры Дженнингса и его же записи отрывочного полубреда доктора Канди, а также записи самого мистера Канди о днях, предшествовавших ночи, когда пропал алмаз.

Затем – отрывки из дневника самого Эзры Дженнингса - сухо, четко, по делу.

Затем – снова повествование от имени Фрэнклина Блэка.

Затем – донесение сыщика Каффа, письмо от мистера Канди, и завершает роман фактически эпилог от имени Габриэля Беттереджа. Затем – «официальный» эпилог о дальнейшей судьбе алмаза от имени помощника сыщика и рассказ путешественника, видевшего алмаз на его законном месте – в индийском храме.

Кто главный герой романа? Сложно сказать. Если считать роман лайв-стори, то Фрэнк и мисс Рэчел. Если детективом – кузен Фрэнка Годфри Эбльуайт и сыщик. Если мистикой, то индусы и сам алмаз «Лунный камень».

Но, в принципе, это и не важно, важна История, по кусочку рассказанная множеством персонажей. Причем каждый рассказ, появление каждого письма или дневниковых страниц мотивированы.

В общем, в части произведений повествователь – не главный герой, не всегда даже участник событий, а сторонний наблюдатель. Повествователь может хорошо знать главного героя, но при этом считать себя в сравнении с предметом своего рассказа личностью малозначительной (как Уотсон, рассказывающий о Холмсе). Поэтому в английских романах повествователи не так активно распинаются о своих чувствах.

Правда, есть произведения, в которых герой рассказывает о себе, о своих приключениях. Например, «Робинзон Крузо» Дефо. Однако и тут соблюдается принцип «обоснования рассказа» - предполагается, что текст написан самим героем или с его слов значительно позже описанных событий.

Начинается роман словами:

«С самого раннего детства я больше всего на свете любил море. Я завидовал каждому матросу, отправлявшемуся в дальнее плавание. По целым часам я простаивал на морском берегу и не отрывая глаз рассматривал корабли, проходившие мимо».

Однако буквально в первой же главе - оценка неуемной страсти к путешествиям с высоты прожитых лет:

«Это был дурной поступок: я бессовестно покинул престарелых родителей, пренебрег их советами и нарушил сыновний долг. И мне очень скоро пришлось раскаяться в том, что я сделал».

А заканчивается роман так, что понятно, откуда он сам взялся - это записи героя:

«Когда я увидел, что их расспросам не будет конца, я усадил их всех, и взрослых и детей, у камина и стал подробно рассказывать им то, что написано здесь, в этой книге».

Этот прием используется тогда, когда герой действительно совершает нечто неординарное, о чем можно поведать миру.

То есть опять же - имитация мемуаров, аналогичных тем, которые оставляли реальные путешественники и авантюристы.

Это – то, что касается традиции. Однако сегодня появился другой вариант повествования от первого лица, который можно назвать «стримом прохождения» (точнее, это, оказывается, называется "нарезкой", как колбаса).

Больше всего это похоже из классики на «Робинзона Крузо» - такая же пошагавая запись действий по одиночному выживанию в неких неординарных условиях. Правда, «неординарность» весьма относительна. История Робинзона Крузо уникальна, а попаданцев в иномирье (игру, прошлое) – вагон.

Практически исчезла оценка повествователем своих действий «с высоты прожитых лет». Зато резко усилился интерес повествователя к себе, любимому, к своим возможностям. Если Джим из «Острова сокровищ» в первой главе не дает себе труда даже представиться, то сейчас обычно все начинается с детального самоописания повествователя. А как иначе? Читатель же должен представить того, за чьими приключениями он будет следить?

Много места уделяется передаче мыслей и ощущений повествователя, а также его мнения об окружающем мире и других персонажах. Это называется «раскрытие характера персонажа».

Основное содержание истории – не сама история, а то, как круто повествователь справляется с препятствиями. В общем, классический игровой стрим.

И, что еще роднит такой прием с ощущением игры, так это то, что вообще никак не обосновывается причина записи рассказа. А зачем? И так все ясно. Стрим – для того, чтобы показать крутизну прохождения. Неудачные прохождения никто в сеть не выкладывает, зачем рассказывает кому-то о досаде и чувстве поражения?

Еще одна отличительная черта "стримов" - унифицированная современная лексика, которую использует рассказчик, ведь очень мало кто из авторов осознает, что его персонаж думает и чувствует не так, как сам автор.

Что ж, такой прием тоже имеет место быть. Но все же, думаю, нельзя считать его полноценным аналогом мемуаров, так как они предполагают осмысление произошедших событий.