Интересный субботний отрывок. Песни народные. Роман Сигги и Валька. Любовь и овцы. Соавторство

Это я продолжаю флешмоб, ещё осенью запущенный Марикой Вайд. 

Не так чтоб давно опубликован роман Сигги и Валька. Любовь и овцы. (Авторы: Елена Станиславова и Ольга Гусева). 

Сегодня хочу рассказать о песнях, которые исполняет девушка по имени Валька. Сначала покажу, о чём собственно речь, затем расскажу немного о том, "как это было". 

Валя пожалела, что не захватила с собой солнечные очки (они остались в Таллине). День оказался очень ярким, а ветер, дующий с океана, довольно кусачим, однако окружающая действительность через влагу слёз выглядела ещё ярче и пронзительней. Настолько, что на берегу фьорда Валька не удержалась и запела одну из песен, которым её научила бабушка-сету.

Сердце ли трепещет, или то мне снится?

За широким полем под широким небом

Вод поток играет. Ой, ему не спится.

Ой, он блещет-плещет, пляшет вместе с ветром.

Воздух ли вдыхаю, или о том грежу?

Нешто воздух сладок, словно мёд тягучий?

Вод поток играет. Ой, гляжу за межу.

Ой, его я слышу, слышу рокот мощный.

Полдень ли над мною? День ли это вовсе?

Нешто светоч мира весь вкруг меня светит?

Ой, златое солнце, золото колосьев…

Озарёны воды, светом-ветром свиты…

Затем уже вечером того же дня:

И Валька запела песню о летнем поле, согретом ласковым солнцем, о травах, колышущихся по воле ветра, о синем небе, что раскинулось в вышине. Голос у Вальки был не особенно сильный, но «богатый», как говорила бабушка. Сигги смотрел ей в лицо, пока она пела, а Вальке казалось, что в его серых глазах отражается то золото солнечных бликов, то зелень мягкой муравы, то синь летнего неба.

Вот над полем летним

Солнышком согреты

Колыхались травы,

Расшумелись ветры.

Небо вышней синью

Обнимало землю,

Зеленью богату 

В ту благую пору…

Мягкий полог травный

Нежно греет солнце.

Знать, колосьев славных

К осени дождёмся.

Небо вышней синью 

Обнимало землю,

Зеленью богату 

В ту благую пору.

И ещё вот:

На обратном пути Вальку охватило какое-то щемящее осознание «это счастье, не иначе» и она снова запела.

Милый мой, любимый,

Знать, меня не любишь…

Так ли, полог звёздный?

Так ли? Мне ответишь?

Горестно, темно мне,

Солнышко не светит…

Ветер не развеет, 

Дождичек печалит.

Милый мой, любимый

Может, меня любишь…

Ясен полог звёздный,

Вдруг придёшь обнимешь…

Сладко да тревожно, 

Солнышко сквозь тучку.

А собью вот масла, 

Замешу-ка мучку.

Милый мой, любимый

Говорит, что любит.

Разговор не тайный,

Сказано при людях…

Вечером я сладко 

В сенях засыпаю.

Осенью ведь свадьба, 

Нынче точно знаю.

На сей раз в песне сету говорилось о любви девушки к парню, как будто бы безответной, а на самом деле очень даже взаимной. «Хорошо, что Сигги ни фига не понял», — промелькнула в Валькиной голове мысль, когда смолк последний куплет, в котором говорилось о скорой свадьбе по осени.

Когда я прочла приведённые в отрывках прозаические описания мне сразу очень захотелось увидеть там сами упомянутые песни. Но я решила, что мне не успеть изучить досконально форму песен соответствующего народа. Я огорчилась, мне всё казалось, что это неправильно, что тех песен там нет. А потом я как то упомянула об этом Елене, и она сказала что, ведь тут является основной сутью смысл. Тогда я решилась. Я попыталась выразить те образы, что так глубоко меня затронули в тексте через ощущение самой основы языческого понимания мира и того, о чем там речь. Насколько у меня получилось, судить читателю.

Конечно, восприятие образов индивидуально, но ведь как есть у каждого нечто уникальное, что делает каждого особенно интересным, так есть у нас у всех что-нибудь да общее, что позволяет, при желании, найти способ для понимания другого и возможности для расширения своего сознания, миропонимания, конечно, если этого хочется. Задействуя именно эту идею, я искала общность мироощущения, чтобы те песни написать, например.

Но это действительно было совсем не сложно, у Елены поразительные описания. По ним стихи писать, это как петь, когда видишь нечто восхитительное, да, душа поёт, а ты только успевай записывать). 

Хризолитовые глаза, небо цвета мартовского снега, оттенки алого и кармина... Это я цитирую некоторые, на мой взгляд, прямо-таки волшебные Еленины выразительные находки. Штука в том, что когда такие слова применяются именно чтобы выразить тончайший нюанс реальности, это позволяет прочувствовать образ до глубины, до самой основы. И конечно же, если такие слова кто-то применяет лишь бы сказать, то да, это пустое и лишнее. Но Елена, если пишет так, значит, именно так и есть, и свидетельством тому тот факт, что образ, который у меня рождался по этим описаниям, содержал подчас нюансы, не упомянутые в прозе, однако верные, как оказывалось.