Немножко Москвы

По следам флешмоба (и моей внезапной тоски по, а любая внезапная тоска толкает меня вспоминать про клонов)

Совсем немножко, я ж обычно фэнтези пишу.

Но у меня есть попаданка Танька из этого цикла, и иногда ее пробивает на воспоминания о родном городе.

Книжный развал «все по тридцать пять» у метро.

Типа даже не по пятьдесят. Пятьдесят — это вроде как почти деньги. Пятьдесят — это пачка пельменей по акции. Даже, может быть, приличных. В которых можно найти следы мяса, если очень постараться.

Нет, может, когда-то это и был книжный развал «все по пятьдесят», но потом отчаяние сгустилось над этим местом, как тучка, из общей атмосферы очередного финансового кризиса. И подержанные книги стали уходить за тридцать пять.

Им еще повезло.

Я помню, в подъездах иногда сваливали книжки за просто так. Рядом с ношеными туфлями и подсохшим фикусом, рядом с грудами какого-то тряпья. Разные. Чаще учебники или биографии, иногда эзотерика, редко — художка, но если художка, то чаще классика.

И все — хлам, который уже не вмещается в квартиры. Хлам в картонных коробках или просто так.

Хлам, который всегда вытесняет нехлам. Хлам Непобедимый…

Все за просто так, только, пожалуйста, заберите. Заберите, пожалуйста. Ну пожалуйста-препожалуйста. Пока хлам не выжил из дома нас, заберите его семена в свой дом. Хлам самовоспроизводится — так звучит Первый Закон Хлама…

…о чем это я? А, да. По тридцать пять продавался тоже хлам в основном.

Ну, ассортимент мало отличался от подъездного-бесплатного. В тот раз — как всегда. Было много признанной классики в солидных обложках, много эзотерики в ярких, рецепты и биографии всяких там людей, о которых ты чаще слышал, чем нет, тоненькие детские книжки лежат с краю — это все основное блюдо; детективы встречались редко — наверное, быстро разбирали. Если бы было побольше времени порыться, докопалась бы и до слоя несвежего букера с горочкой лавбургеров и боевичков. Это не совсем дно раскладки, но где-то посередине.

В то холодное утро все было так. Уставшая продавщица безразлично смотрела, как я перебираю книжки, и этот взгляд мне иногда снится.

Иногда во сне у женщины Сенькина голова. Он_а лупает своими большими сонными глазами, и я откуда-то знаю, что он_а неделю как на препаратах и не спит, потому что шоу перенесли на неделю назад и все в мыле, и вообще кризис, и я запорола ему (ей?) продажи.

Я тогда ничего не взяла.

Я опаздывала.

Опаздывала на олимпиаду. Будочка меня ждала. Ну, я тогда не знала, что будочка и конкурс космических невест, конечно. Я тогда о шейхе мечтала в комиссии.

Задержись я — сняли бы меня?

Но как у Нильса не оказалось вовремя монетки, чтобы выкупить из плена заколдованный город, так и у меня, школьницы, не было денег. Ну, то есть была сотка на шоколадку, и я могла бы потратить, но жаба душила и вообще.

Я тогда еще подумала — вот книжка про Кеннеди от Стивена Кинга, может, взять? А потом, по пути к метро, подумала еще — а если бы я взяла книжку, а Стивен Кинг вдруг бы узнал, что девочка Таня выкинула на его книжку треть своей шоколадки… Он бы улыбнулся?

Забил бы, наверное. Как я забила на эту мысль. Ну, то есть позабыла про нее. Бдительная тетенька на входе решила проверить мой большой темно-синий рюкзак под экраном, и мы с ней немного пообсуждали, линейка у меня в пенале или строительный нож. Оказывается, в строительных ножах тоже есть дырка, прям как в железных линейках.

Хотя меня пропустили бы и со строительным ножом, подумаешь, строительный нож, строительный нож это все равно, что канцелярский, а канцелярскому самое место в пенале, но мне было важно доказать, что я не несу опасности. Даже вот такой, чисто теоретической.

Обычно люди (и не только люди) это с первого взгляда на меня понимают, поэтому тетенька в то утро немножко поколебала мое сонное спокойствие.

Может, это был знак, не знаю. Может, это значило, что я спускаюсь в опасность.