Шоковая терапия

Доброго всем дня! Хотелось поднять сегодня довольно щекотливую тему. Как вы думаете, имеются ли границы свободы творчества, или художник должен знать предел и не изображать темные, грязные, страшные стороны бытия, а если изображать, то деликатно, полунамеком, рисуя пастельными тонами, дабы не оскорбить зрение, слух и обоняние читателя/зрителя? Помню, как лет в 16 обескуражила меня сцена самоубийства Эммы Бовари; черную жидкость, которой рвало принявшую понюшку мышьяка блудливую жену провинциального лекаря, запомнила на всю жизнь. По малолетству решила, ну его, скандалиста Флобера, почитаю-ка лучше Бальзака, у него девы умирают красиво. 

С тех пор я несколько повзрослела, много чего читала и видела; по нынешним меркам Эмма Бовари умирает вполне терпимо. Так имеет ли право автор на изображение шокирующих сцен и явлений?

Вот «Сексус», где героиню насилуют на двух страницах, обстоятельно, со всеми подробностями, сцена, грубая, малоприятная, но она много прибавляет к портрету героини. Вот Ерофеев и Буковски, чьи малопривлекательные герои вместо человеческого языка используют обсценную лексику, что дает им, героям, емкую и четкую характеристику. Нана Золя, по одноименному роману которого неодобрительно прошелся наш Лев Толстой – за «грязь», - не сексуальна, она насквозь порочна, и в этом заслуга тех приемов, которые использовал при ее изображении Золя. Фишка Тарантино – потоки фальшивой крови – до абсурда - пародируют «всамделишную» киношную кровь. Один кадр из бунюэлевского «Андалузского пса» с разрезанием глаза двинул начинающий тогда кинематограф вперед. А гениальный фон Триер? Мог ли он изобразить маньяка, не вызвав к тому отвращения? 

По сути дела, любая сцена в произведении должна соответствовать нескольким условиям:

 1) раскрывать характер персонажей или обстановку, в которой они находятся;

 2) двигать действие;

3) характеру этого персонажа соответствовать – если сегодня он любит Маню, а завтра Ваню – обоснуйте! 

4) быть написана языком ярким, сочным и, конечно, литературным, даже если используется обсценная лексика.

5) и - она должна воздействовать на зрителя.

Насколько сцена при этом «кровава», «грязна», «отвратительна» - дело десятое. Сегодня произведение шокирует, завтра, как «Эмма Бовари», шокировать перестанет. Единственное «нет», которое может быть - это оправдание зла. Если сцена, изображающая зло, его осуждает, и читатель осуждает зло вместе с автором, значит, он своего добился. С этой точки зрения абсурдна современная тенденция оправдывать зло, делая дьявола этаким душкой, спасителем человеков и человечества.

Ларс фон Триер, художник абсолютной честности, в фильме «Дом, который построил Джек», изображая маньяка, поднимает вопрос о моральной ответственности художника за творчество. За расплывчатость идей и крайнюю жестокость «творческих» приемов фон Триер отправил своего «художника»-маньяка Джека в ад. Смотреть фильм сложно, Триера осуждали «за демонстрацию насилия», на Каннском фестивале зрители вставали и уходили из зала, но те, кто остался до конца, в заключительной сцене, где Джек под композицию «Hit the Road Jack» летит в адское пекло, аплодировали фон Триеру стоя. 

И все же – насколько допустима шоковая терапия в отношении читателя или зрителя, и есть ли границы у свободного творчества?