Чертов зануда

Давно, еще когда Эмиль был совсем маленький, мама сказала, что, наверное, он проглотил зернышко беспокойства. Как в той сказке про бобовое зернышко, что стоит только его посадить и полить правильно, как оно вырастало до небес.

— Зернышко проклюнулось, милый? — всякий раз спрашивала она, когда видела на щеке Эмиля нервно подрагивающую мышцу. — Дыши на восемь, на три паузу и на восемь выдыхай.

Эмиль послушно дышал, и ему даже ненадолго помогало.

В детстве основным поводом для его беспокойства были долгие экспедиции родителей, да еще сны. Во снах Эмиль видел странное. Призрачные лабиринты, длинноруких тварей, алые небеса, а в них лик безобразной рептилии с отростками на голове, напоминающими корону. Ему чудилась воронка гигантского смерча, всасывающего в себя Долину Зеленых Холмов и их дом, Дом с Золотым Флюгером — то, что он всем сердцем любил.

Странным было и то, что Эрику снилось похожее. Очень похожее, но точно бы с другого ракурса, или в других цветах или с другим финалом. Эрик рассказывал свои сны в подробностях, так ему было легче пережить страх. А Эмиль отмалчивался, не желая обсуждать неприятное и пугать брата еще больше.

Он старался не думать о странных снах, и старался не думать о далеких родителях. У него не получалось.

Когда все, чего он боялся, случилось, и известие об обвале в шахтах Роана достигло Долины Зеленых Холмов, Эмиль понял, что дурацким дыханием через восемь тут не поможешь... Зато и бояться стало нечего. И это дало Эмилю временное, стыдное, но ощутимое облегчение.

Его беспокойство полностью переместилось на деда и на тихие рыдания Эрика по ночам. Эрик думал, что Эмиль не слышит. Но Эмиль не спал, он размышлял над законами мироздания, составлял алгоритмы.

В его понимании было очевидно, что родители осознанно ходили по тонкому льду. Если бы не обвал в шахте, мог бы случиться арест и длительное тюремное заключение. Они могли быть ограблены или убиты другими черными собирателями. Все что угодно могло произойти в дальней дороге. Эмиль всякое себе воображал, а случившееся только подтвердило его умозаключения. Он старался рассуждать хладнокровно. Его не удивляло, что разбитый горем Эрик отбился от рук и творил чудовищные глупости, точно желал наказать всех за невосполнимую потерю. Поведение деда Эмиль тоже принимал стоически. Тот после известия о смерти сына пил так, что по дороге из кабака падал в отключке то посреди тракта, то в чужом коровнике, то у колодца. Эмилю снилось, что дед упал в этот чертов старый колодец и захлебнулся там один-одинешенек, а наутро Эмиль его нашел и позвал всех. И вся долина, обвязав могучее тело Теодора Травинского веревками тащила его наружу, но так и не смогла вытащить — потому что дед был очень тяжел.

Бобовое зернышко беспокойства так окрепло и разрослось, что Эмиль уже почти привык к нему.

И только за бабушку Эмиль не волновался. Она оставалась единственной его опорой в этом трудном испытании под названием «жизнь». Несгибаемая, она продолжала выполнять свою работу: готовила и убирала, занималась огородом и даже, что было куда тяжелее всех прочих дел, проверяла у Эрика домашние задания, освободив Эмиля от этой удручающей обязанности. Эмиль был ей благодарен. В доме по-прежнему пахло пирожками и мятой. Бабушка говорила с внуками обо всем на свете, в ее историях всегда был хороший конец или хотя бы надежда. Он так полагался на бабушку, что упустил ее. Ее смерть он расценил как предательство. Эмиль снова потерял едва найденною закономерность в логике бытия.

С того момента его бобовое зернышко никто не защищал. Эмиль стал подозревать — там уже не одно зернышко, а целое бобовое поле. Дыша по привычке на восемь, он брал на себя принятие решений, потому что кроме него было некому.

Когда, на празднике Урожая, он впервые увидел Итту в иттиитском обличье, да еще с приставленным к ее горлу морриганским мечом, он испытал не страх и не отвращение, но впервые осознал в себе потребность принять решение не из чувства долга, а по личной внутренней потребности взять власть над обстоятельствами, загнавшими в угол это удивительное существо, которое он любил. Эмиль применил мамину технику дважды, и только потом принял решение — посадить Итту на Бубу и заставить как можно быстрее убраться с этого праздника жизни. И когда все дела были завершены, и он вернулся в Туон, на трофейном жеребце с клеймом старосты Уздока, Эмиль понял, что готов делать все от него зависящее — если надо, дышать, если надо, убивать врагов, и если надо — выходить на контакты с нечистью, но только при одном условии — если волшебная Итта будет рядом, будет с ним.

"А если не справишься? — спросил он себя. — У тебя нет выбора...  — ответил он себе же с горькой ухмылкой. — Только не копайся в причинах! Заклинаю тебя, чертов зануда! Просто иди к ней! Просто иди!"

черновики*