Субботний отрывок

К перманентному субботнему флэшмобу от Марики Вайд. По своему обыкновению, несу свеженаписанное.

Это только в воображении – да еще в хвастливых рассказах тех, кому повезло, – всё задуманное исполняется непринужденно и с первого раза. В жизни же легкому воплощению в жизнь даже самых тщательно проработанных планов непременно что-нибудь да мешает.

Родри в этом отношении исключением, увы, не оказался. В городе почти сразу же выяснилось, что на быстрое исполнение его грандиозной задумки – сделаться великим проповедником «колесной» веры – рассчитывать не приходится.

Причиной тому оказался Иван. Родри почему-то возлагал на моряка с «Дон» большие надежды как на помощника. Оказалось, напрасно. Тот оказался упертым христианином и помогать в распространении, как он выразился, «богомерзкой ереси» отказался наотрез. Впрочем, вскоре у Родри случился разговор, после которого он обижаться на Ивана почти перестал.

С мэтром Гвитно ап Гурином, рыцарем-лекарем из Ордена Милосердия, Родри повстречался в здешнем военном госпитале, куда они с солдатом привели Ивана. К удивлению Родри, мэтр Гвитно оказался самым настоящим камбрийцем. Судя по красно-желтой ленточке на тунике, происходил он не то из гленских, не то из диведских Монтови.

Опознав клан рыцаря, Родри невольно заволновался. Как-никак к Монтови принадлежали и леди Этайн, которой он служил, и румяная ведьмочка-«римлянка» с ямочками на щеках, которую он, к своему недоумению, уже второй день не мог выкинуть из головы. И, по правде сказать, встречу с еще одним Монтови, пусть даже и с незнакомым, он счел поначалу за доброе предзнаменование.

Однако разговор с мэтром Гвитно Родри не обрадовал. Он-то рассчитывал, что наученные римским и сидовским премудростям военные лекари поднимут моряка на ноги за пару дней. Увы, оказалось, что сломанные ребра так быстро не заживают даже при лечении гленскими снадобьями. Осмотрев Ивана, рыцарь вынес неутешительный вердикт: «Дней через двадцать срастутся».

Разумеется, так долго Родри ждать не собирался: клятва звала его на службу к сиде. Немного подумав, он решил пуститься в путь без Ивана, оставив того лечиться в госпитале. Расстались они без радости, но и без особого огорчения. Родри даже испытал некоторое облегчение от того, что ему не придется тратить время и силы на уговоры упрямца.

Зато с солдатом Родри, похоже, повезло. Тафари – так звали этого молодого аксумца с лицом цвета спелого лесного ореха и курчавыми, как шерсть новорожденного ягненка, угольно-черными волосами – оказался весьма смышленым малым и быстро понял, что от него требуется. Лишь одно обстоятельство несколько омрачило Родри настроение: выяснилось, что аксумец дорожил своим званием легионера и бежать из гарнизона не собирался ни при каких обстоятельствах. Как ни уговаривал его Родри, каких радужных картин ближайшего будущего ему ни живописал – всё оказалось тщетно. Тафари остался непреклонен.

Впрочем, Родри если и огорчился этому отказу, то не особенно сильно. Скитания в одиночестве были для него делом привычным и особо не пугали. Куда важнее было другое: аксумец легко согласился исполнить то, в чем был незаменим, – сыграть роль Гэбрэ Гэргэла. При этом он даже не потребовал для себя никакого вознаграждения. Видимо, служба в здешней крепости была небогата на события, и изнывавший от скуки солдат воспринял предстоявшее посвящение Родри в касисы как забавное развлечение. С веселой ухмылкой на толстых губах Тафари увлеченно описывал Родри предстоявшее действо в невероятных подробностях, то припоминая слышанное на родине, то изобретая на ходу. Родри поначалу пытался добросовестно запоминать его рассказ, но после нескольких замеченных несообразностей махнул рукой и стал слушать вполуха – не забывая, впрочем, время от времени добросовестно кивать.

Затягивать со своим рукоположением Родри не хотел, а поначалу и вовсе собирался провести обряд в ближайшую ночь. Тафари, однако, этому решительно воспротивился. «На завтра я увольнительную взять смогу, а на ночь кентурион мне ее не даст», – заявил он. Родри не осталось ничего другого, кроме как покладисто кивнуть.

Впрочем, было в этой заминке и кое-что хорошее. Благодаря ей появился некоторый избыток времени. И употребить его Родри решил с наибольшей пользой для своей затеи – на поиски будущих свидетелей происходящих вокруг него божественных чудес.

В таких свидетелях Родри нуждался чрезвычайно. Объявить себя служителем какого-нибудь божества – дело нехитрое, но вот как потом убедить окружающих, что ты не самозванец? Великим друидам и пророкам было просто: они непременно получали от своего бога какой-нибудь великий дар. Кто-то из них делался невероятным силачом, кто-то обретал способность исцелять безнадежных больных, кто-то начинал понимать речь зверей и птиц. Родри ни на что подобное рассчитывать не мог. Сидовские способности к волшебству в нем так и не пробудились, надежды на помощь от выдуманного бога «колёсников» не было и подавно. И поэтому, не имея возможности творить настоящие чудеса, Родри решил распустить о себе правильные слухи. А значит, нужны были люди, которые смогли бы ему в этом помочь – причем, желательно, бескорыстно. Иными словами – принять разыгрываемое перед ними представление за чистую монету и разнести новость по окрестностям.

Редкостью таких людей Родри не считал. На Придайне найти их никогда не составляло для него особого труда. Доверчивые простаки, извечные жертвы ловких пройдох, водились везде – и в больших городах, и на маленьких фермах, и в монастырях, и на кораблях. Ими могли оказаться и бедняки, и богачи, и откровенные глупцы, и высокомудрые книжные черви, и простые ремесленники, и облеченные властью чиновники, и рыцари, и священники. Родри даже не сильно удивился бы, если бы повстречал такого человека в Университете – впрочем, бывать в Кер-Сиди ему все-таки не доводилось. Одно лишь смущало его: страна, в которой он сейчас находился, слишком разительно отличалась от Придайна. Здесь были непривычная погода, незнакомая растительность, странные дома, диковинные одеяния на фермерах и горожанах. Сами люди здесь тоже были другими – с другой внешностью, с другими обычаями, с другим языком.

Общение с местными жителями оказалось для Родри истинным мучением – и вовсе не потому, что те не говорили по-бриттски. В конце концов, в разговорах с ними вполне можно было обойтись латынью. В римском городе, куда несколько дней назад заходил корабль, Родри имел возможность убедиться, что владеет ею весьма недурно – во всяком случае, гораздо лучше, чем он до сих пор полагал.

Как оказалось, жители этой страны – тот же Акхамук, те же солдаты в крепости – тоже очень неплохо знали латынь. Однако между собой они предпочитали общаться на совсем другом языке, в котором Родри так и не смог уловить ни одного знакомого слова. Вот и получалось, что местные жители его понимали, а он их – нет. Разумеется, Родри было от этого очень неуютно. Самое же неприятное состояло в том, что при таком положении дел он не мог искать подходящих простаков, прислушиваясь к чужим разговорам.

Разумеется, отказываться от задуманной проделки Родри не собирался. Да, положение, в котором он очутился, было досадным – но уж точно не безвыходным. При этом ни учить местный язык, ни нанимать переводчика Родри и не помышлял: на подобное у него не было ни времени, ни денег, ни желания. Решение проблемы он нашел совсем другое – простое и гораздо менее затратное. Не устраивает, что все вокруг говорят на непонятном языке? Тогда почему бы не перебраться туда, где люди общаются между собой на латыни? Например, в какую-нибудь портовую таверну, где всегда полным-полно моряков-чужестранцев? Дело было за малым: отыскать подходящее заведение.

Тут-то Родри и обрадовался внезапно появившемуся свободному времени. И вместо того, чтобы подстерегать простаков в окрестностях крепости, он отправился обследовать город. Тафари с ходу назвал ему пару любимых моряками таверн, даже в общих чертах объяснил дорогу к обеим, но сопровождать отказался – сослался на службу. Спорить с солдатом Родри не стал. Представление о строгих армейских порядках он имел.

До портового квартала Родри добрался вполне благополучно – разве что по дороге изрядно взмок от дневного зноя. Вскоре, следуя указаниям Тафари, он без особых затруднений отыскал первую из таверн – ту, неподалеку от которой росло загадочное дерево под названием «арбутус».

Дерево, по правде сказать, Родри не впечатлило: оно оказалось низкорослым и корявым. Зато таверна ему понравилась. По крайней мере, снаружи она выглядела знакомо и уютно, словно здесь была не Африка, а какой-то из гвентских городов с уцелевшим заезжим домом римских времен. Воображение легко нарисовало Родри полную посетителей залу, толстяка-хозяина за стойкой, доносящийся с кухни запах простых, но вкусных и сытных кушаний и, конечно же, огромные, полные пенного эля кружки на столах. На миг ему даже почудились доносящиеся из таверны голоса подвыпивших фермеров, распевающих веселые камбрийские и думнонские песни.

Однако стоило Родри бросить взгляд на вывеску – и иллюзия возвращения домой развеялась у него без следа. Изображение виноградной грозди обещало посетителям таверны не ячменный эль и не яблочный сидр, а вино – напиток, конечно, тоже достойный, но давно воспринимавшийся на Придайне как иноземный. Времена, когда на острове росла и плодоносила лоза, еще не совсем изгладились из памяти бриттов, да и до сих пор, судя по доходившим до Родри слухам, в некоторых монастырях Камбрии и Думнонии умудрялись выращивать виноград и заниматься виноделием. Однако самому Родри доводилось пробовать на Придайне только дорогое привозное вино – впрочем, пил он, разумеется, его не за свой счет. Зато здесь, в Африке, как и в памятном Родри римском городе, вино, похоже, было обыденным и дешевым напитком.