Бронзовею...

НИЧЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО

Здравствуй. Пишу тебе из петли
трассы, неумолимо ведущей к дому.
Я запомнила неземные глаза твои —
сколько же в них земного.

Шла к тебе сквозь вакуум, камень, огонь и жесть.
Раны сразу затягивались, как не бывало раньше...
Под твоей бронёй ну хоть что-то в заначке есть,
кроме вины и фальши?

У меня ничего человеческого в крови,
у тебя ничего человеческого в субстанции,
что зовётся душою. Не говори о любви.
Незачем и пытаться.

Так себе выход — жизнь променять на сны,
кто бы ни шёл на контакт, управляя снами...
Всё, что вчера случилось, будем честны, —
это не с нами.

Кто я тебе и зачем я тебе теперь,
разве когда-то прежде мы притворялись?
Я не справляюсь. Не жди, не жалей, не верь.
Это Солярис.


ПО ТРИНАДЦАТЫМ ЧИСЛАМ

По тринадцатым числам, случалось, она возвращалась.
Где-то в подвздошье горело и не вмещалось.
Всей собой приосанивалась, чтобы не бить на жалость.
Рифмовала чего-то, понимая: да ну, бездарность.

У неё был плащ просторней на три размера,
это сохраняло в ней зыбкую веру
в то, что она кипарис.
Свет мой зеркальце, ну-ка заткнись,
холера.
До чего всё серо, Господи, как же серо.

Это надо пройти, как просёлочную дорогу
из морской стихии вынутому осьминогу.
Восемь ног, девять жизней, и всё под созвездием Козерога.
Ретроградный Сатурн, вот ты подкачал немного.

У неё всё в порядке, было и остаётся.
Как включает мозги, так прямо до слёз смеётся.
У неё посуда только на счастье бьётся.
И в осколках острых ярче сияет солнце.

Вам наврали, что сумасшедшие тоже плачут.
Разве чем-то другим не заняты, не иначе.
По тринадцатым числам смотрят в небо и ждут удачу.


НА КРАЮ ЗЕМЛИ

Площадь, проспект, а может быть, авеню.
Вечная суета и поток туристов.
Если захочешь, купишь пальто коню
Или продашь своё горе монет за триста.
Город, где камеры зорки, а небеса слепы, —
Так себе место для откровений, правда?
Два человека стоят посреди толпы,
Словно вокруг — простор и степные травы.
Латы и пиджаки мимо них спешат.
Рядом торгуют планшетами и плащами.

— Где, блин, тебя носило, моя душа?
— Разве я жил без тебя, но не сдохнуть же, не прощаясь.
— Не отпускай меня больше — в закат, в рассвет,
К чёртовой бабке, ангельской эскадрилье...
— Я тосковал о тебе столько адских лет!
— Господи, ну наконец-то поговорили.

Так они и пылают, неопалимы,
Там, на краю земли, в двух шагах до рая.
Сердце моё, сбивающееся с ритма.
Сердце моё, что светит мне, не сгорая.