Субботний отрывок. Эллин
Автор: RhiSh
Продолжая традицию субботних отрывков имени Марики Вайд – драматичный момент из начала четвёртой части моего Тигра. Длинный, как водится. Увы.
— Вил? Куда идти?
Я прислушался. Что бы ни говорили о волшебной способности Рыцарей ловить мелодии Чар, но слушал-то я беззвучно — уж коли вся Звезда за год с лишним меня не заметила. Когда много людей специально собираются вместе, они шумят всегда — даже если не разговаривают. И сейчас такой мысленный шум слышался очень ясно.
Аль непринуждённым движением сдёрнула меня с тропы в сад, под прикрытие увешанных плодами яблонь.
— Что-то происходит, — сказал я.
— Где?
Я молча кивнул в направлении шума.
— Далеко?
— Минут пять.
Она прижала меня спиной к стволу, ладонями уперевшись мне в плечи:
— Что ты слышишь?
— Просто люди. Тревога. Волнение. Кто-то сердится. Много всего.
— Что такое эллин?
Ах, ну да. Я сам проговорился вчера. А она ничего не упускает.
— Место для наказаний.
— В помещении?
— Нет. На какой-то площади… под ногами там белый камень. В стороне башня, вокруг строения, но нежилые — типа мастерских.
— Можно подобраться незаметно?
— К открытому месту посреди площади? — у меня вырвался смешок. — Там на столбах цепи. Схватить и убежать не получится.
Она презрительно фыркнула, на миг становясь знакомой, привычной Альвин — совсем не этой натянутой, как струна, серьёзной и мрачной девушкой, которую я почти не знал… но быть может, понимал даже лучше.
— Не к самому эллину подобраться. К месту, откуда всё видно, а до эллина пара шагов.
Я попытался вспомнить всё, что в тот день наплывало на меня обрывками яви из сна и густого тумана.
— Там есть деревья. Высокие, довольно старые. Сможем влезть и укрыться в листве.
— Разорвёшь юбку, с возвращением будут проблемы, — отстранённо предупредила она, думая явно не о том.
— Что ты хочешь сделать? — с тревогой спросил я. Эта её погружённость в себя ничего хорошего не обещала. А Хета поблизости нет. Я впервые осознал, что кажется, мне стоит сейчас бояться не только за Энта.
— Пока не знаю. Он там?
— Да.
Я не знал, откуда эта уверенность. Я не различал именно его чувств и мыслей, не мог выделить его из множества прочих, сливающихся в плотный тревожный гул, наподобие гудения пчёл. Но в то же время… глубоко внутри, в сплетении собственных кружев, в самой их сути, где рождались и пели все мои мелодии, — я ощущал. Он был словно во мне, в этой глубине, куда и сам я едва мог проникнуть, и там его сердце билось отчаянно и дыхание было рваным, и я чувствовал, что ему страшно. И горечь. Она захлёстывала меня волнами жгучего яда, оглушая и не давая добраться до источника этих ощущений, отделить его от меня и хоть что-то понять.
«Энт, ты меня слышишь? Я совсем рядом. Дотерпи до меня. Не дай им… убить тебя. Нас обоих».
Я словно бился в плотную, тёмную, непроницаемую пустоту. Он не реагировал, не отзывался.
— Вил, что с тобой?
— Ничего, — я зажмурился и мотнул головой, отгоняя видение стены, куда я только что ударился с такой силой, что, кажется, едва не рухнул возле неё сам — в виде кучки разодранных в клочья моих кружев.
— Что бы ты ни делал, прекрати, — жёстко потребовала она, словно видела и стену, и мои тщетные усилия не хуже меня. — Ты помнишь, что обещал мне?
Я не помнил. Я вообще едва мог вспомнить что-то, начиная с первых секунд Призыва… и понимания, что Энта больше нет.
— Не пытайся его спасать, — раздельно отчеканила она. — Ясно?
— Да.
Я помедлил. Что я делаю? Нет, что делаем мы?
— Нет. Аль, нет. Ну как я могу?!
Это вырвалось почти криком. Она сузила глаза и притиснула меня к яблоне сильнее.
— Не сходи с ума. И доверься мне. Трясины, Вил, ты когда-нибудь научишься кому-то доверять?!
— Я тебе верю.
— Веришь, вот только с доверием у тебя плохо получается. Это ведь вещи разные.
— Аль, — тихо сказал я, — давай не сейчас. Ты, наверно, права. Ты всегда права. Но я не могу даже думать о чём-то, кроме него… я ощущаю его, понимаешь? Он боится. Сожалеет. Его душе больно… кто-то ранил его…
— Может, я?
Голос у неё был странный. И я не мог поймать её взгляд. Ради Мерцания, почему я такой идиот? Она и Энт… ведь она же его любит! Я совсем не думаю о ней, застрял в собственных чувствах — а что должна чувствовать она?!
— Это не ты, нет! Что-то далёкое от нас с тобой — там, в Ордене… Пожалуйста, пойдём туда поскорее.
Дальше мы молчали. В счастью, люди Тени разделяли нелюбовь Рыцарей к влезанию в чужие дела: никто к нам не подходил и ни о чём не спрашивал. А мы шли с таким видом, словно в точности знаем, куда держим путь и кто ждёт нас, — как любой менестрель в коридорах сьерина. Уж это мы умели отлично. А в общем, людям было попросту не до нас — пусть не толпой, но направлялись туда многие. И хоть я едва помнил тот день, но что-то во мне просыпалось, узнавало… я шёл уже здесь. Шёл к эллину.
И с деревьями я не промахнулся — их и вправду тут было множество, огромные раскидистые буки, медвянки и тополя окружали эллин зелёной стеной, словно стремясь отделить его от жилищ и мастерских, спрятать с глаз. В чём Орден не упрекнуть, так это в излишней открытости… будь то мысли, чувства или расплата — добровольная или нет.
Хотя о чём я. Разве в отношении Рыцаря может Орден учинить что-либо, не вполне добровольное? Сколько раз — и как страстно — ты убеждал меня, что нет, ни в коем случае, что это совершенно невозможно?
И почему я никогда не мог до конца поверить?
Ты не полностью Рыцарь ещё. Не прошедший загадочный (и весьма болезненный, если я верно понял) обряд, называемый посвящением. Я ни на миг этого не забывал. Я чуть не гнал тебя в замок, а ты отшучивался, иной раз злился — на свой лад, отстраняясь, замыкаясь в себе, делаясь далёким и каменным… и я за два года так и не решился пойти до конца, надавить, силой склонить тебя к откровенности. Ну и куда мы таким манером пришли, с этими шутками, отговорками и молчанием? Правильно, в эллин.
Охотников наблюдать действо с деревьев и без нас было немало — с десяток ребятишек совсем нерыцарского вида уже расселись по веткам, ещё несколько к ним усердно пробиралось. Но им явно хотелось наслаждаться зрелищем в компании — в отличие от нас. Нужное дерево мы с Аль приметили одновременно: его нижние ветки располагались выше от земли, чем у прочих, так что его пока никто не занял. Мы переглянулись.
— Поднимешь меня?
— В платье? Аль, ты как это представляешь?
— Легонько подтолкни своей Чар.
— В Тени?! Когда кругом сплошь Рыцари?! — я глубоко вдохнул. Тихо. Спокойно. — Они чувствуют Чар. Ты вроде запретила мне раскрываться, или я что-то упустил?
Она выглядела так, словно лишь чужие глаза и уши вокруг мешают ей честно высказать всё, что она думает о моей способности понимать её слова, и вообще любые слова и явления сумрачного мира.
— Ты здесь уже её использовал. Хет говорит: когда тебя били, ты смог не закричать. И никто не заметил.
Ответить мне было и нечего, и не ко времени, и не хотелось. Я сложил лодочкой ладони и слегка наклонился, окружая нас тончайшей пеленой тумана — совсем неощутимо, только чтобы взгляды, случайно на нас упавшие, скользнули мимо без всякого интереса. Тень. Мы в тени, обман зрения, блики солнца в листве и ветер играет ветвями, нас не видно. Сапожок Аль оттолкнулся от моих ладоней, а через миг она уже ухватилась за ветку, ловко подтянулась и встала, в своём зелёном одеянии и впрямь сливаясь с зеленью листьев. Я приник к стволу, ища опору пальцами рук и ног и радуясь, что догадался разуться: в сапогах влезть было бы потруднее. Впрочем, чудес ловкости я и так не показал. Но забрался, и ладно.
— Давай наверх, — шепнула она. — Тут не видно.
В конце концов мы устроились довольно высоко, она на удобной толстой ветке, я — стоя — чуть ниже; наши лица едва не касались друг друга. И да, отсюда эллин был виден ясно. И Энтис внутри.
Я это ненавидел. Всё это. И белые камни, и цепи на его широко разведённых руках, и своё непоколебимое давнее знание, что именно так и будет. И мужчину, нет, мальчишку с кнутом с ним рядом — на вид он был ровесником Энта, и его я ненавидел с такой страстью, как никого в мире Сумрака, как вообще не чувствовал прежде… даже моя любовь к Аль сейчас казалась не столь сильной, неистовой, втягивающей всего меня, как воронка урагана; я бы не удивился, выплеснись она наружу чистым огнём. И сдерживал себя что есть сил. Мне вообще ничего нельзя тут выплёскивать. Если истории о Рыцарях — хоть на сотую долю правда, то даже легчайшее касание Чар, когда я закидывал Аль на ветку, могло нас выдать и погубить.
Похоже, пришли мы вовремя: развлечение только начиналось. Людей было немало, и вообще-то смотрелось это странно: они стояли вокруг и молчали. И я ощущал испуг. Не только Энт, все эти Рыцари отчего-то были испуганы тоже. Я заметил знакомое лицо: парень, который тогда помогал надевать на меня цепи; он и вовсе едва не плакал, судя по исходящим от него страху и отчаянию. Если бы я не видел собственными глазами, кто находится в эллине, то запросто бы решил, что наказывать собираются именно его.
А ещё я узнал Мейджиса. Вот он-то испуган не был. Злился — да. По злости я его и отличил сразу, в Кружевах она так и пылала всеми оттенками яда. Он стоял к эллину близко, но несколько в стороне, вскинув голову и скрестив руки на груди, словно отделяясь от прочих, подчёркивая свою непричастность к происходящему, и лицо у него было ледяным и бесстрастным, и я не верил ему ни на волос. Сама эта бесстрастность напоказ — даже не будь внутри злости — говорила против него. Это сделал он. И хотя действо ему по какой-то причине очень не нравилось, но я ощущал: он и желает этого тоже. И рад. Странной, едкой, недоброй радостью.
Пальцы Аль сжали моё плечо. Я никогда не видел, чтобы они у неё так дрожали, разве только от холода. Она смотрела туда неотрывно, и её облик внезапно показался мне точно таким, как у Мейджиса: камень и лёд, а в Мерцании — пламя.
Мальчишка поднял кнут, и я зажмурился невольно… и едва успел стиснуть зубы, чтобы не закричать. Так было и в тот раз — ожог, рассекающий кожу и плоть под ней, — но только сейчас-то я не в эллине! Я втиснулся плечом в ствол и что есть силы вцепился в ветку. Аль, не глядя на меня, бросила:
— Ты обещал.
Я молча кивнул, молясь добрым богам, чтобы она не увидела моё лицо. А ведь миг назад я хотел просить её не смотреть туда, отвернуться… но если она и впрямь отвернётся, я не смогу скрыть… по подбородку потекла кровь. Там, на площади, кнут взлетал и опускался, а я словно сам стоял там, ловя собою каждый удар, не крича лишь потому, что напугать Аль и выдать нас обоих было бы куда хуже, чем в первый раз, когда потерять я мог лишь самолюбие и Лили.
Ничего. Я умею переносить такое. Выдох. Вдох. На спине будто разожгли костёр и подбрасывали поленья. И я слышал, всё время слышал его… но не наяву, в Сумраке он не издавал ни звука; это было в глубине, росчерком алой боли прорезая ткань моих кружев — Вил!
Только моё имя, снова и снова.
Всё тише и тише.
Я видел его отчётливо, словно стоял в шаге — совсем как тогда. Опущенные веки. Кровь из прокушенных губ.
«Вил…»
Я тут, совсем рядом… не умирай. Пожалуйста. Умоляю. Отдай мне всё. Я не могу заменить тебя там, но в Мерцании я сделаю это, я встану между кнутом и тобой, я возьму твою боль, только не умирай. Не бросай меня…
— Вил!
Я открыл глаза: перед ними плавали чёрно-багровые пятна. И свежая чистая зелень, прохлада лесного ручья — её взгляд.
— Что с тобой?
Врать уже не имело смысла: она меня видела. Вот только говорить я не мог.
— Что это?! — она провела ладонью по моей спине, и я резко вдохнул — казалось, там вообще не осталось кожи. И ошеломлённо уставился на пальцы Аль, окрашенные вполне настоящей кровью.
— Это… ты делаешь? — я совершенно не понимал выражение её лица. — Чтобы ему не было больно?
— Ему больно. Очень. — Я судорожно глотнул воздух; он прошёл в горло горстью стеклянных осколков. — Это не я. Просто чувствую…
— То же, что он?
Я молчал. На слова сил не осталось.
— Жди тут. Не смей хоть кому-то показаться. Я разберусь.
И прежде, чем я успел осознать, о чём она, — скользнула вниз. Кажется, я испуганно охнул: она подняла лицо, очень бледное и спокойное. Губы шевельнулись, повторив властное: «Жди!» — и она бегом устремилась туда.
Прямиком к эллину.
Наверно, это просто затянувшийся сон. И я ещё отлёживаюсь в лесу после Призыва. Добрые боги, ну пожалуйста, дайте мне проснуться.
Аль стремительно вошла внутрь белого каменного круга, приблизилась к мальчишке, оттолкнула так, что он покачнулся и едва не упал, вырвала у него кнут и швырнула ему под ноги. Он не пробовал ей мешать. Да и вообще никто. Лишь стояли и смотрели на неё так поражённо, словно увидели не девушку, а привидение.
— Вы хотите его убить, или просто слепые? Вы же Рыцари! — её голос разнёсся так звонко, что его, наверное, услышали все обитатели Тени, включая оставшихся на фермах и в замке. — И он сам просил сделать с ним это?! Бить до крови, пока не умрёт? Он говорил, что искупление — не пытка, и братья не причиняют боли друг другу!
Она дёрнула шнуры на блузке, резким движением сорвала её, встала перед Энтом и обняла, стараясь не касаться ран; его лоб безвольно ткнулся в её плечо. Аль чуть повернулась, искоса оглядывая застывших людей:
— Тогда остальное делайте со мной. Я от него не отойду, и больше его никто не ударит. Сыновья Ордена попробуют вытащить меня отсюда силой?
Один из мужчин наконец вспомнил, что он не статуя, и двинулся к ней. Я уже собрался плюнуть на обещание и мчаться её спасать, но Рыцарь её не тронул. И вид у него (впрочем, как и у других) был растерянный и виноватый.
— Сьерина, прошу… — он наклонился за блузкой и набросил её на застывшие плечи девушки, а через миг всю её фигурку укрыл его белый плащ. — Не считайте нас чудовищами. Вы правы, это зашло слишком далеко. И не вам, а Ордену следовало это прекратить. Но конечно, никто не причинит боли вам. Умоляю, отойдите.
— Чтобы вы позволили дальше мучить его? Нет.
— Сьерина, — он беспомощно протянул к ней руку: — Рыцарь и вправду может выбрать эллин только сам. Это не наше решение, а его. Плата за нарушенную заповедь. Всё уже почти закончилось.
— Всё уже совсем закончилось! — отрезала она. — Что непонятно в словах: больше никто не тронет его? Плата? — её смешок прозвучал хлёстко, как удар кнута, Рыцарь даже поморщился. — Вы знаете, за что он платит? Если кто-то и виноват, то я. Мы поссорились. Я сказала, что не хочу его видеть больше. Велела убираться в замок. И он ушёл. Вероятно, мужчин Ордена не учат, что не всегда надо верить тому, что в гневе говорит женщина. А он когда-то обещал, что не вернётся в Тень без меня. Вот какую он нарушил заповедь. И за это надо наказывать?
Она медленно обвела их таким надменным взглядом, словно стоять перед множеством незнакомых мужчин почти обнажённой было совершенно нормально. Лица Энта я не видел — судя по тому, как на цепях обвисло его тело, едва ли он был в сознании; зато лица прочих пылали, выражая все возможные оттенки смущения. Кроме Мейджиса. Он абсолютно точно был в ярости, хотя очень неплохо скрывал это.
— Я знал, что тут какая-то ошибка, — расстроенно сказал рыжеволосый Рыцарь — довольно молодой, но заметно привыкший к решениям и власти. — Мы просили его рассказать, но с его отношением к заповедям… Всё это — ужасное недоразумение. Вы можете отойти, сьерина, искупление окончено. Не надо нас бояться.
— Я не боюсь, — презрительно заявила она. — А ему плохо. Немедленно отнесите его в постель. В комнату, где есть горячая вода, а ещё мне понадобится чистая мягкая ткань, медвянка и сладкое вино. И я хочу, чтобы нас оставили вдвоём. Ему нужен покой. И вряд ли чья-то компания, кроме моей, его сейчас порадует.
Я видел, как губы Энта шевельнулись, но что он сказал ей, даже мой вэйский слух не смог уловить. Да я и не вслушивался — меня затопило такое облегчение, что он всё-таки не в обмороке и может говорить, а вместе с ним дикая злость на всех вообще: на него, Рыцарей, Мейджиса — без него наверняка не обошлось… и конечно, на Аль, выкинувшую такое и преспокойно стоящую среди них… а я сижу на дереве, как идиот, и ничего не могу сделать, только скрипеть зубами и ругаться. Я должен быть там. С ним рядом. В трясины, я просто слезу отсюда и пойду к ней, раз уж мы играем в двух сестрёнок…
— Я Альвин, — сообщила она примерно таким тоном, будто принадлежала к королевской семье, не меньше. И искреннее почтение, с которым все на неё глядели, никуда не делось, когда она прибавила: — Он шёл со мной по пути менестрелей. Вы уверены, — она смотрела на Рыцаря в упор, — что мне не надо сменить его в вашем эллине?
— Разумеется, нет! — в ужасе воскликнул он. — Да и ему тут было вовсе не место. Если вам понадобится помощь, попросите позвать меня — я Талин, лорд Внутреннего Круга. По-моему, Орден перед вами в долгу, леди Альвин.
«Вил».
Голос Хета остановил меня, когда я уже хотел спрыгнуть. Голос, которого — как и его обладателя — в Сумраке тут не было. И всё-таки я ощутил его совсем рядом, а когда выскользнул в Кружева, то и увидел: неясную тень, лазурный мерцающий силуэт… не собачий, а человеческий. И в то же время — нет. Он был и пёс, и кто-то ещё, похожий на юношу, мальчика, младше меня, но почему чувствую его так, я не знал. Просто такой он был, и всё.
«Хочешь к нему?»
«Да, конечно. Хет, замолчи! Голоса в Кружевах звучат. Нас услышат».
«Нет. Мы на другой ноте… высоте… за пределами их слухов».
«Вот бы мне быть и за пределами зрения», — подумал я — не для Хета, просто для себя… и совсем не ожидал, что он ответит.
«Можем сделать так. Я покажу. Станешь неразличим для взглядов, как я сейчас. Готов?»
«Ты тут?!»
В его мысленном голосе зазвучало недоумение:
«Да, ты же со мной говоришь. И видишь меня отчасти».
«Я думал, это твои мысли… мы же оставили тебя в лесу, стеречь Лили!»
Недоумение сменилось чем-то другим, и я не сразу понял, на что это похоже: смущение.
«Я в лесу. И ещё с тобой. Трудно объяснить, не знаю слов. Проще показать тебе и отнести к нему. Хочешь?»
«Да».
Я даже не обдумывал. Всё равно на это не было ни сил, ни времени. Сейчас было неважно, что мне предлагают сделать нечто странное — и возможно, опасное. Что мне предлагают сделать это в Тени Ордена, где опасно в принципе любое касание Чар. Что предлагает это мне существо, само по себе достаточно странное, чтоб забеспокоиться, пусть не из-за его намерений, Хету я верю — верю? — но всё-таки он наш друг, и всё же…
Но какая разница. Я должен быть возле Энта. Немедленно.
«Давай».
«Потянись ко мне — дай руку. Раскройся. Почувствуй меня. Стань как я».
Передать было невозможно. Вихрь ощущений — нет, океан… глубина, бездонное и нескончаемое, новое… и пугающее. И прекрасное. И… запредельное… вне места и времени, лишь малая часть меня знала, что прошёл лишь миг, хотя это длилось так долго, невероятно долго… даже чтобы до него дотянуться, я как будто потратил годы. То, что мне противостояло, было неощутимым и невидимым — и совершенно непреодолимым. Как я могу, если даже в самых тонких, высоких, чистых гармониках Кружев я не вижу барьера, который надо преодолеть?!
«Ты можешь. Раскройся весь, не надо думать и бояться. Они не услышат тебя».
По-моему, я не боялся. Просто не умел. Он был… чем-то вне привычного мне мира, не из Сумрака — и как ни дико это звучало, не из Мерцания. Или не из того Мерцания, которое я более-менее выучился понимать.
«Не мешай себе. Не рассуждай. Отдайся».
Легче не стало. Нет, я догадывался, хотя бы отчасти, о чём именно он говорит. Но всё, что мне было известно о Чар — и по опыту, и из Книги — на все лады предостерегало от этого. Открыться полностью и «замерцать», раствориться в узорах Кружев — означало потерять себя. Утратить цельность, разорвать связь с Сумраком, навсегда заблудиться в Мерцании. Вечно кружиться в переливах мелодий, помня, кем был, но утратив волю, голос, тело, не имея сил изменить что-либо, позвать и даже заплакать… Участь намного страшнее смерти.
«Всё иначе. Не совсем. Не со мною. Доверься мне».
Энтис. Его уже уносил с площади тот рыжеволосый лорд; Аль с видом принцессы шествовала следом. Но я ощущал, насколько на самом деле она растеряна, потому что с ним было что-то не так, сильно не так; она едва сдерживала желание обернуться. Но она-то доверяла мне — достаточно, чтобы знать: я поймаю её мысленный зов и найду способ прийти. Быть с теми, кому я нужен.
«Хет, я потом соберусь обратно? Я смогу им помочь?»
Мне ответил неслышный весёлый смех.
«Ну да. Конечно».
«Ладно. Лови».
Это напоминало лёгкость полётов во сне — и в высоте Мерцания… и в самом деле отдать всего себя странной призрачной сущности, на пределе зрения и слуха колеблющейся передо мною, протянуть руку — и душу, и суть, и отбросить всё, что удерживало здесь, останавливало и волновало… представлять только Энта. И Аль.
Но её я мог лишь вообразить, потянуться вслепую; а вот его… я не мог это понять, и даже что «это», но с ним я был и так — неразрывно. Или в нём. Только лучше бы не был: там я тонул в сплошной мягкой и вязкой тьме, пропитанной горечью, а он — я — закутывался в тьму всё плотнее, и я — уже я сам — знал, что иначе и нельзя, потому что снаружи этого кокона тьмы — одни зазубренные осколки, одна неизвестность и боль. Не та, которую чувствует его тело, а другая, боль души, боль… предательства? Я не мог разобрать. А ещё он боялся, и частью этого страха был я.
А ещё я видел мальчика, которым был Хет, но сейчас лазурный туман рассеялся и не прятал его. Маленький, но в то же время и почти взрослый, старше всех нас. Ясные сиреневые глаза, взъерошенные волосы в искорках синего света и не по-детски сильная хватка — он словно сжал меня в крохотный комочек и легко мог раздавить в ладонях, если бы не старался нести очень бережно, как чашку из хрупкого фарфора. И хоть на нырок это было вовсе не похоже, да и ни на что, испытанное мною прежде, и что творится, я не понимал — но тела моего на дереве больше не было.
И нигде. Одно мгновение. Меньше вздоха. Целую вечность.
Наши взгляды соединились — вообще-то взглядом он и держал меня. Нет… песней. Неясной мелодией из сна, которую я совершенно точно слышал не раз, но никогда не смог бы воспроизвести. И знал, что буду пытаться.
«Видишь? Всё просто. Ты умеешь, только не пробовал. Потом сможешь сам».
«Ты здесь — и в лесу с Лили? А где тогда я?»
«Всюду. С ним. Со мной. Не знаю слов. Сейчас тебе пора назад. Отпусти меня и держись за Энта. Будет больно».
Не то слово. Меня тянуло в стороны сотнями крючьев, воткнутых прямо в кружево, рвало на части; я ничего не соображал от боли, кроме того, что нельзя кричать — об этом я ни на миг не забывал. Не кричать. Ни вслух, ни в Поле. Меня не должны услышать. Ни эти Рыцари, ни вэй-лорды. Я подведу Энта, если они услышат. Подведу нас всех.
И тут всё прекратилось. Вообще всякая боль. И эти странные чувства в Мерцании, тьма и водопад новых звуков, человеческий облик Хета — и само его присутствие рядом… хотя он по-прежнему был тут, только притих, потому что… испугался? Или нет, не страх. Растерянность. Что-то пошло не так, как он ожидал.
А я уже не был фарфоровым клубочком мелодий в темноте, я снова был собою и в Сумраке, но не на дереве. Я лежал на чём-то шершавом, с запахом пыли, шерсти, незнакомой краски; прямо надо мною цветком из световых кристаллов поблёскивала люстра — не их тех, что видишь в трактирах. Да и не в каждом сейре. Необычная форма кристаллов, не капли, а лепестки, причудливо изогнутые пластинки… роза Дешелета. Я не уловил, понял ли сам или неслышный голос Хета подсказал мне, или… я просто бывал уже в этом месте. Жил здесь. В этой комнате. И лежу на ковре… хотя лежу на кровати, и мне… так остро… темнота.