Сон (из давнего, ненорматив)

Я – черножопый европейский мальчик, поначалу неясно кто – то ли итальянец, то ли испанец; и имя у меня сначала не поймешь какое: не то Хуанито, не то Чезаро. С развитием сюжета Хуанито постепенно уходит нахуй, остается Чезаро. Я – Чезаро, итальянский подросток. Смуглый, вертлявый, чернявый, мелкий. Экзальтированный, жизнерадостный, с полным этническим набором мимики, жестов и возгласов. В общем, противоположность тому, что есть на самом деле.  

Она – не то Цезарина, не то Карменсита. По-моему, Карменсита. Лицом – точная копия Ромины Пауэр, которая со своим ёбарем сводила с ума Совок восьмидесятых пестнею «Феличита». Телом же – подросток, как и я. Загорелая худоба рук и ног, нежный темный пушок над верхней губою, смоляные волосы, легкое белое платье... всё очень-очень. Вот тут, кстати, про смоляные волосы и прочую хуйню. По жизни я стараюсь избегать пошлых эпитетов, но из сна слов не выкинешь (гы-гы), а они там вот именно что были: сидел как бы за кадром какой-то хуй и периодически попёздывал что-то философско-лирическое, «от автора», как Зиновий Гердт в кинофильме «12 стульев». Я эти комментарии буду выделять в тексте. А вообще, надо сказать, «комментаторы» в моих снах присутствуют регулярно.

 Ну так вот. Нам лет по пятнадцать, мы молоды, мы счастливы, мы влюблены – друг в друга и в жизнь – мы мчимся куда-то вниз по кривой итальянской улочке (к морю?), держась за руки, задыхаясь от смеха, щурясь от ветра в лицо, глотая на лету поцелуи и воздух... весь мир – наш. Выбегаем на площадь, вокруг наc мелькают шедевры древней культуры – какие-то, блять, колизеи, акрополи, столпы, колоннады... и всё это желтомраморное, изгрызенное временем... и скульптуры – безрукие тётки, безхуии дядьки, сисястые волчицы...  И над всем этим – щедрое неаполитанское солнце.

Там же на площади стоит охуенный грузовик, тягач фирмы Мэн или Вольво – что-то пиздецки внушительное, блестящее, разрисованное всеми цветами радуги, хромированное, - в общем, как в американских фильмах, только еще больше, еще круче. Мы осторожно подходим к этому чуду сзади, заслоняясь руками от слепящего полуметрового зеркала на двери кабины. В машине никого нет. Мною вдруг овладевает удаль, самцовская бравада, желание произвести на Карменситу неотразимое впечатленье.

– Ну что, крошка, покатаемся? – непринужденно спрашиваю я её, и она отвечает «Да! Да! Да!» - с подпрыгиванием, с хлопаньем в ладоши и озорным счастием на лице.

Машина не заперта. И я умею с ней управляться. И ключ в замке зажигания. Смущает одно - невъебенные размеры всего: руля,  сидений, приборной панели. Набалдашник рычага переключения скоростей едва умещается в руке, до педалей хуй дотянешься... Шкодливые, ебучие лилипуты! Гулливер отошёл поссать, они – тут как тут. Ну-с, вперёд.

Завожу двигатель, с трудом втыкаю первую скорость, наваливаюсь изо всех сил на руль – поехали. Едем небыстро, осторожничаем, навстречу ползут кипарисы, акации, фонарные столбы, мусорные баки, прочая срань... впереди – крутой поворот (с). Расстояние до него сокращается, становится опасно коротким, но я почему-то не реагирую. «Тормози!» - визжит Карменсита. Я торможу, однако уже поздно: скрипя колёсами по асфальту, мы вплываем в какой-то высокий кирпичный забор. Рушится кладка, барабанят по крыше кабины кирпичи, темно-рыжая пылищща заволакивает за разбитым стеклом мир – такой недавно светлый и праздничный... «Бежим! Бежим отсюда!»

И мы бежим оттуда. Бежим не видя куда – пылюка преследует нас довольно долго. Потом она рассеивается, и становится видно, что бежим мы на самом деле прямёхонько в объятия водилы угнанного нами грузовика. О, это был настоящий гигант! Добрых семи с половиною футов росту, больше ярда в плечах, - казалось, этот исполин обладал чудовищной силою! Короче, еблом и комплэкцией он напоминал того страшного пузатого азиата, которого так часто эксплуатирует западная киноиндустрия, изображая восточные мафии – имени/фамилии этого кадра я, естественно, не знаю. Моего звали Тракейро. От английского тракер.

«Бежим! Бежим отсюда!» - вновь вскричала Карменсита, и они побежали прочь от ужасного чудовища. Ага, они побежали... а хули толку. Злодей тут же бросился в погоню за нашими друзьями. С каждым шагом он приближался к ним всё ближе и ближе, и скоро они уже чувствовали у себя за спиной его смрадное дыхание... Ещё мгновение – и он настиг бы два любящих сердца! И тут хуяк – слева какая-то подворотня. Не раздумывая, хватаю тёлку за руку и тащу за собой в эту дыру – какая-то низкая арка в стене дома, за которой маленький вонючий дворик и открытая (куда-то во что-то) дверь. Влетаем в эту дверь, поворачиваем налево, поворачиваем направо, и – тишина (с). Стоим, молчим, тяжело дышим. Тихо и темно как в гробу. Вокруг (на ощупь) какие-то ящики и пахнет кислой овощной хуйнёй вроде огурцов или капусты – склад, что ли, какой-то?

«Нам сейчас главное...» - тихо начинаю я, но тут раздаётся сатанинский рёв и треск ломаемых ящиков. Чудовище где-то здесь, рядом. «Он здесь, он здесь!» - вскричала испуганно Карменсита.

Куда-то вслепую от него ломимся  – сквозь какие-то, блять, стеллажи, сквозь картонные коробки, сквозь пустые звонкие вёдра, сквозь падающие сверху стеклянные банки, сквозь нарастающую пыль и вонь – и вдруг... И вдруг я теряю её руку. И вдруг её больше нет со мной. И вдруг я один. И вдруг не слышно больше Тракейро. И вдруг теряет всё смысл – и это уёбывание, и этот сарай, и этот неаполь, и этот акрополь.... блять. ЕЁ БОЛЬШЕ НЕТ.

«Карменсита!» - сначала шепчу, потом ору я. Снова шепчу. Снова ору. Ору и шепчу, шепчу и ору, и знаю: похую, её не найти. Потом иду куда-то – бездумно и механически, спотыкаясь о говно на своем пути: о картонные коробки, о пустые звонкие вёдра, о разбитые стеклянные банки...  Слабый просвет впереди разгорается шаг за шагом . Ворота на улицу, косые лучи уже красного солнца.

Я на улице. Пиздецки красивый закат. Бирюза зенита, пожар горизонта. И перламутровые, блять, облака. И тёплый ветер. И нахуя оно теперь всё?..

Он сжал кулаки, поднял к небу полный гнева и горечи взор, и грудь его исторгла могучий, страшный, нечеловеческий крик. Крик, от которого задрожала земля Италийская, затряслись хребты Аппеннинские и вскипело море Эгейское. «Будь ты проклят, Тракейро!!!!»

.