О типичном и шаблонном

Еще один момент, который отличает хорошую литературу от масс-жвачки, - соотношение в ней типичного и шаблонного. 

Что такое типичное и вообще – типизация как литературный термин?

Тут проще объяснить на примере. В советском литературоведении был такой термин – «лейтенантская проза». К ее авторам относят Виктора Некрасова, Григория Бакланова, Юрия Бондарева, Василя Быкова, Бориса Васильева, Константина Воробьёва, Вячеслава Кондратьева, Виктора Курочкина, Владимира Богомолова. Их судьбы во многом похожи. 

До Великой Отечественной – школа или 1-2 курса вуза. Потом – война. Причем многим из этой плеяды в 1941 году еще не было восемнадцати, оканчивали школу уже во время войны. Ускоренные офицерские курсы, и юный лейтенант оказывается на фронте. Те, кто стали писателями, выжили, после войны демобилизовались, доучились. Многие стали журналистами. 

И вот начинают появляться написанные ими повести, в которых они обобщают воспоминания о годах войны, о боевых товарищах, об окопном быте, о том, что чувствовали солдаты на фронте. Повести нравятся читателям потому, что в них – живая человеческая правда.

На бывших лейтенантов даже начинают коситься. Дескать, неправильно тему войны освещают… и вообще, это – не художественная литература, а мемуаристика-публицистика. Впрочем, бывшим лейтенантам, фронтовикам, многие из которых – орденоносцы, было что сказать в ответ. Смысл публичного ответа того же Юрия Бондарева на такие «наезды»: «Пока вы, такие высоколобые, в эвакуации в Ташкенте яблоки жрали, мы в окопах сопли морозили. Так что мы лучше знаем, как рассказывать о войне». 

Но знаете, что интересно? Многие образы в повестях, относящихся к «лейтенантской прозе», похожи. Писатели вспоминали своих сослуживцев, искали в характерах общие черты, на основе этих общих черт создавали типичные образы – и они оказывались типичны не только для того подразделения, в котором служил будущий писатель, но для всей армии, всей страны. Потому что в годы больших событий, затрагивающих всех, и реакции у людей будут общие. 

При этом ни о каком плагиате и речи идти не может. Каждый из авторов «лейтенантской прозы» писал о своем. У каждого было в памяти достаточно сюжетов и историй, чтобы ни у кого не воровать. Проговорить бы, выплеснуть свое, что рвется из души.

Вот это – то самое «типичное», о котором писалось в советском литературоведении. Каждый автор создает образы самостоятельно. Но так как судьбы самих авторов похожи, событие, в котором они участвовали, - одно и то же, то похожесть – это типичность. Авторам «лейтенантской прозы» не было нужды моделировать образы по каким-то шаблонам. Они писали о собственном опыте,  о людях, с которыми были лично знакомы. Но опыт-то был схожий! И вообще – в годы Великой Отечественной у людей было очень много общего и в мыслях, и в чувствах.

Шаблон – ситуация прямо противоположная. У автора нет собственного опыта осмысления жизни. Зато он видит примеры тех образов, которые «заходят» ЦА и (осознанно или нет – не суть) повторяет их. Образ или сюжетный прием искусственно моделируется из заимствований. 

Читателю, по большому счету, все равно, как создавался текст. Читатель получает свою порцию эмоций и рад. Но само произведение теряет основную функцию художественной литературы: исследование реальности художественными методами. Автор конструктора из шаблонов ничего не исследует, не задается никакими вопросами. Он «рассказывает историю», повторяющую множество других историй.

В принципе, такого уж большого греха в этом, наверное, нет. В этом отношении масс-литература похожа на фольклор. Одни и те же былины и сказки с некоторыми вариациями ученые записывали в разных регионах, порой отстоящих друг от друга на тысячи километров. Есть понятие «расхожего фольклорного сюжета». Исследователи подсчитывают, например, у сколько народов существует какая-нибудь сказка – ну, вроде сказки о Красной Шапочке. Везде девочка идет к бабушке, что-то той несет, везде встречается волк или какой-то другой хищник. 

Различие лишь в одном. У сказителей нет имен. Да, фольклористы зафиксировали, у какой бабульки в какой деревне записали ту или иную сказку. Но никто не будет считать эту конкретную бабульку автором сказки с древним сюжетом. Передатчиком, хранителем – да. А вот автором – нет.

Авторы масс-литературы вроде бы имеют имена и фамилии. Но забавно, какое количество авторов публикуется на АТ под псевдонимами. Одна из причин – женщины пишут под мужскими именами, потому что авторицы ЛЫР настолько активны, что многие читатели просто не заглядывают в текст, если видят женское имя на обложке. Дескать, жанры и тэги можно поставить любые, но у бабы все равно будут отношеньки и лУбоФФ, от которых тошнит. Конечно, это заблуждение. Я знаю немало писательниц, у которых боевики, детективы и дарк-фэнтези гораздо круче мужских. Но – вот оно так. Читатели экономят себе время выбора.

Однако под псевдонимами пишут и мужчины. Почему? Одни, носящие слишком распространенную фамилию, придумывают запоминающийся псевдоним. А то я лично вечно путаюсь в Ивановых, которые в Союзе писателей. Кто из них – председатель, а по кому «Сердце Пармы» сняли? Не помню…

Но все же главная причина - потому, что многие в реальной жизни немного стесняются того, что зарабатывают сочинением каких-то историй. Они чувствуют себя сказителями, «рассказывателями историй», а не писателями. Ничего плохого в этом нет. Но и обижаться на то, что их не считают за полноценных авторов художественных произведений, тоже, наверное, не стоит. 

Как говорится, «мамы всякие нужны, мамы всякие важны». Производители текстовой продукции – тоже.