О нехорошем

Острый подбородок Черного Барона едва заметно дергается.

«Печешься о моем желудке? Черт! Я видел, как люди тают, оказавшись в адской паутине, видел, как у них открываются тысячи кровоточащих язв или отсыхают конечности. Я пятый год хлебаю это дерьмо и поверь, на западе оно пахнет ничуть не лучше, чем на востоке. Ты ничем не заденешь моих чувств!»

«Хейлагустур» хихикает, этот звук напоминает мне всхлип мягких тканей, в которые всадили тупой нож. Но Георг Хеншель лишь усмехается. 

«Ну разумеется. Ты же не какой-нибудь золотарь, впервые в жизни натянувший кольчугу, ты - Черный Барон, бесстрашный слуга императора, меч адских владык, легендарный властитель над демонами, о котором слагают легенды… Ну, воля твоя. В этот раз британские выбля… мерзавцы сплели чертовски хитрый узор. А может, это были сами адские владыки, уставшие метать карты в своих чертогах и вздумавшие малость поразвлечься. Меншенкинд! Не было ни сполохов пламени, ни криков боли, ни всего того, что бывает в таких случаях. Просто звенящий стальной рейтарский клин, который должен был настичь и вмять в землю удирающих британцев, вдруг стал замедляться, будто угодив в вязкую среду. Ритмейстеры еще потрясали мечами, лейтенанты рычали команды, кони отчаянно хрипели, роняя мыло с боков, но лавина будто бы начала останавливаться сама собой, безо всякой причины, пока не остановилась вовсе. Сапперлот… С крепостной стены Кана я слышал беспокойное лязганье железа и недоумевающие людские голоса – кажется, они сами не могли понять, что произошло. И только потом раздались первые крики. Но это были не крики изумления и не крики боли. Это были другие крики…»

«Что с ними случилось?»

Хеншель разводит руками.

«Наваждение. Амок. Не знаю, какой демон соткал это заклятье, но сила в нем была заключена страшная. Какая-то разновидность Хейсткрафта, должно быть. Оно стирало из человеческого сознания все мысли, все ощущения, все страсти – кроме двух. Двух древнейших страстей, которые издавна овладевают человеческим родом, но путешествовать предпочитают по отдельности. Цум хенкер[1]! Я говорю о похоти и жажде крови».

Я вижу тень, что проходит по бледному лицу Черного Барона.

«Megir þú springa!» - только и произносит он.

Это не часть призывного заклинания, всего лишь ругательство на адском наречии – несколько роттеншпинов, вяло кружащих в траве вокруг него, надуваются и лопаются, окропив сапоги демонолога полупрозрачной кровью. Но он, кажется, этого не замечает. 

«Это была страшная картина, возможно, худшая из всех, что я видел в жизни. Уж можешь мне поверить, у меня было наилучшее место, чтоб им насладиться… Четыреста рейтар, превратившихся в чудовищ, слепо терзающих и сношающих друг друга, точно обезумевшие звери. Бараний… хвост! Знаешь, года до сорок третьего, когда мне выпадали увольнительные, я, бывало, навещал старый добрый Репербан в Гамбурге, тамошние театры ставят штуки, которые называют пикантными мистериями, но которые просто хитро обставленная случка на сцене. Мужчины, женщины, либлинги, бывает, даже эдели и крупный скот… Так вот, вся эта хер… чепуха и в подметки не годится тому, что мы видели со стен Кана!»

Черный Барон ничего не говорит, но я слышу негромкий отчетливый скрип со стороны «триста четвертого». Стальной великан едва заметно пошевелил донжоном. Без всякого смысла, мы и так все у него в прицеле, возможно, это движение было безотчетным, как человек, бывает, безотчетно дергает головой, напряженно что-то слушая…

«Вожделение и ярость всегда идут рука об руку, но здесь они объединились в едином пароксизме, превратившей бой в страшную кровожадную оргию. Раскроенные черепа, обнаженные ребра, высыпающиеся из животов внутренности не мешали им совокупляться с такой яростью, что душа холодела в груди. Что, это тебе не походы по провинциальным борделям? – Хеншель печально улыбается, - Грохот сшибающейся стали, скрежет кинжалов и мечей, плывущий над полем истошный вой, не то смертельно раненных, не то торжествующе эякулирующих… Аршлох-дункельхайт[2]! Груды окровавленных, ритмично дергающихся тел в обломках кирас и доспехов, которые с последними усилиями выплескивают из себя жизнь вместе с кровью, однако не в силах остановить этот страшный процесс. Пфуй! Я видел людей с головами, свисающими на наполовину перерубленных шеях, которые, не замечая ничего кругом, овладевали друг другом так отчаянно и яростно, словно не только смысл их жизни, но и смысл существования их бессмертной души зависели от того, сумеют ли они прийти к концу в этой страшной гонке. Я видел умирающих, грудами распростертых на земле, истекающих кровью и содрогающихся – не то в смертельной агонии, не то в сладострастных конвульсиях, а может, и в том и в другом одновременно. Я видел, как одержимые страстью человекоподобные чудовища исступленно тыкали друга панцербрехерами и стилетами – не из желания нанести страшную рану, как это обычно бывает в бою, но из желания соорудить в человеческом теле несколько дополнительных отверстий, не предусмотренных природой…»

«Довольно, - холодно приказывает Черный Барон, на миг прикрывая глаза, - Я представляю, что там произошло».

Хеншель потирает затылок, что делает его на миг похожим на большую деловитую муху. 

«Тогда можешь представить и то, что мы увидели после. Уверяю тебя, еще ни одно поле боя за всю нашу многострадальную историю не выглядело подобным образом. Оно и полем боя-то не выглядело, скорее, одним гигантским окровавленным альковом, в котором повздорившие любовники долго выясняли свои отношения при помощи пары острых ножей… Груды мертвых тел, сдавивших друг друга в посмертных объятьях, курганы быстро портящейся плоти, среди которых ползают, подвывая и подволакивая окровавленные культи, наполовину освежеванные прелюбодеи, по-собачьи ворча и содрогаясь в предсмертных судорогах…»

«Довольно! – зло повторяет Черный Барон, - Я понял. Фон Хюльсен погиб вместе с ними?»

Хеншель пожимает плечами.

«Никто из нас не мог похвастать тем, будто видел его мертвое тело. В последний раз, когда его видели, неутомимый рубака, срывая с себя доспехи, пытался совокупиться с собственной мертвой лошадью…»

«Черт».

«Хейлагустур» не участвует в разговоре, но я все еще отчетливо чувствую ее присутствие, как чувствовал бы близость пролежавшей неделю на жаре конской туши. Она сохраняет молчание, но я зудящей кожей щек ощущаю ее недоброе, напитанное холодной яростью, внимание. Сюда бы «Ротиннмуннура», угрюмо думаю я, не решаясь выпустить приросший к рукам мушкет. Кровожадный ублюдок живо научил бы эту стерву хорошим манерам – в своем понимании, конечно… 

Хеншель устало усмехается. 

«Знаешь, о чем я еще подумал? У меня было чертовски много времени, чтобы размышлять о всякой ерунде, когда мы улепетывали из горящего Кана».

«О чем?» - неохотно спрашивает Черный Барон.

«О мертвецах, обильные запасы которых мы оставили за собой во всех уголках империи. Созерцая груду мертвого мяса, которая когда-то именовала себя человеком, сражаясь ради чьих-то вензелей и гербов, мы привыкли успокаивать свою совесть подвигами, которыми она себя покрыла, рисовать щедро смазанные сусальным золотом картины героической гибели на поле боя. Знаешь, как это заведено… Лотарь погиб под стенами Магдебурга, обожженный и почти четвертованный, но так и не выпустивший из рук алебарды. Фридрих истек кровью на руках преданных слуг, всадив перед тем серебряную пулю в лоб бесчинствующему демону. Альбрехт снес головы пятерым британцам, прежде чем кто-то провертел ему дыру меж глаз!.. Возвышенно, красиво, да и почтенные миннезингеры, дерущие глотки по кабакам, никогда не останутся без хлеба. Хоть и невеликое, но утешение скорбящей родне! А тут… Пфуй! Проклятый Безумный Монти не просто обыграл нас подчистую, затевая свой Нормандский Анабазис, он лишил нас даже этой малости, уничтожив и отравив память о тех из нас, кто сложил головы. Посуди сам, легко ли будет скорбеть почтенным родственникам, держа в руках посланное Гофкригсратом уведомление, извещающее о том, что ваш любезный сын Вилли, доблестный рейтар, пал смертью храбрых во имя императора и архивладыки Белиала, перед своей гибелью героически покрыв двух мертвых вахмистров и фельдфебеля, а после, уже будучи наполовину освежеванным, доблестно овладел испускающим дух лейтенантом!..»

[1] Цум Хенкер (нем. Zum Henker!) – гневное междометие, дословно означающее «К палачу тебя!»

[2] Аршлох-Дункельхайт (нем.) – «Жопная тьма». 

ЗЫ: Седьмая часть "Барби" займет еще два дня.