про переклички

- Почему ты не пошла трапезничать со всеми, Вако? – строго спросил Дэви. Та опустила взгляд.

- Я была не так уж голодна, Господин. Подумала: пока я могу терпеть голод, я буду терпеть. Это будет полезно потом, когда придется голодать целый месяц.

- Ты рассудила верно. Но это была не единственная причина, ведь так?

- Я не хотела возвращаться домой… такой.

- Какой же?

- Чудовищем, - выдохнула Вако и, испугавшись, пояснила. – То есть, чудовищем в глазах смертных, Господин. Моя сестра и ее сын все еще не знают, что я carere morte.

- И ты не подслушивала наш разговор с Митто?

- Я его слышала, Господин.

- И?..

- Вы правы, Господин. Конора и его прихвостней давно пора прогнать из Карды. И, когда вы его уничтожите, никого не останется, кто мог бы пошатнуть вашу власть и силу. Так что Великий вампир вам не понадобится и вы можете пренебречь Даром. Вы придумали хитрый план, Владыка.

- За годы в свите ты поумерила свой пыл и научилась льстить, - Дэви улыбнулся краем губ. – Но вот отделять себя от своего смертного рода до сих пор не умеешь.

- Простите, Господин. Я постараюсь, - она говорила так машинально, что это на миг пробудило раздражение, колючее, совсем как в смертной жизни.

- Мне знакомо это, - раздражение прорвалось в короткой нервной улыбке. – Веришь ли, нет, Вако, я тоже долго скрывал от своей семьи, что обратился в carere morte. Но однажды разорвать цепь родственных уз, избавиться от иллюзии родственной любви все равно придется. И чем позже ты это сделаешь, тем разрушительнее и больнее это окажется для всех, поневоле связанных твоей глупой тайной. Понимаешь меня?

- Понимаю, - отозвалась Вако. Она словно оттаяла, расцвела от его внезапной и для себя откровенности. – Только почему родственную любовь вы называете иллюзией любви, Господин?

Дэви поглядел вновь в зал. Играли уже другой танец, и новые красно-черные пары завили два больших круговых узора на паркете. Платья дам трепетали, как разворачивающиеся лепестки двух алых бутонов роз в окаймлении черных рамок – нарядов их кавалеров.

- Потому что любовь – величайшая и последняя из иллюзий, что бессмертные тащат за собой в вечность, - жестко сказал он Вако. - Нет никакой любви, ни родственной, ни романтической. И есть множество вещей, сильнее ее. Например, смерть. Да, смерть сильнее любви, что бы ни воображали себе carere morte, ведущие в вечность своих возлюбленных, детей, друзей. Чем бы ни оправдывали себя кукловоды, делающие из своих возлюбленных, детей, друзей марионеток. Взгляни на Адама и Хелену – играющие роли юных возлюбленных пятидесятый год подряд, они смешны, как молодящиеся старухи. Взгляни на Магнуса Калькара – с упорством вливающий бессмертную кровь в деградировавшие поколения своих потомков, он жалок. Взгляни, наконец, на Сесилию – со своим сонмом неутомимых и давно мертвых любовников она… попросту ужасна. Нельзя тащить за собой любовь в вечность, Мира. Она превратится здесь в искаженное уродливое чудовище, как твое отражение в зеркале.

- Как же мне теперь отделить себя от семьи, Владыка? – прошептала Вако. Дэви усмехнулся. Внизу, в зале, пары сошлись в центры кругов и напомнили теперь не бутоны роз, а алые разверстые раны от пуль с черной каймой порохового ожога.

- Мне, чтобы отделить себя от семьи, пришлось всю семью убить. Так что берегись, Вако. И заканчивай поскорее свой фарс.