Планета смерти

Гарри Гаррисон вошел в мою жизнь еще в СССР. Первым появлением Язона дин Альта стали, как ни странно, комиксы. Мы ехали семьей с Урала домой, сосед по плацкарту, «северянин», читал толстую газету с фантастикой, а ниже статей и рассказов шли комиксы. Те самые, где Язон попадал на планету с неумолимо крутым Темучином и верховыми рогатыми быками.

Там было как-то весьма круто, кто-то с кем-то дрался всеми возможными способами, в конце Язон должен был погибнуть, но… Но тут появлялись пирряне и раздавали всем свеже-горячих, распечатав коробку с ними особо наглым образом. Хоп-хей-лала-лей, наши победили.

Я впечатлился. А уже в девяностом, зайдя в свою детскую библиотеку за очередными книгами по наполеонике, сподобился двух новых открытий заканчивающегося советского детства.

Добрая библиотекарь сама выдала мне книгу с крутой надписью «Планета смерти», а на стенде журналов углядел «Советский спорт» с непонятным мужиком в хоккейном шлеме и с мячом. Мужик оказался, всего-навсего, квотербеком из американского футбола, а в журнале оказалась целая статья посвященная этому странному спорту. Ну, а «Планета смерти», переведенная явно неправильно, так и осталась в памяти именно такой.

Американский футбол остался детской мечтой, перекочевав в ежегодно пересматриваемых «Дублеров» с Ривзом и Хэкменом, пирряне почему-то решили не покупаться в мой книжный шкаф, но тогда…

Мы только-только начали использовать в школе общие тетради. Мама купила сразу штук двадцать в плотных серых обложках, половину в клетку, половину в линейку и совершенно не понимала – чего же они так быстро заканчиваются?!

Пока не открыла одну с обратной стороны…

Свалившиеся на детскую голову киношные «Звездные войны», адски совокупившись с Гаррисоном и детской фантазией, породили настоящего монстра. Или, вернее, монстров. Летающих, бегающих, ползающих и прочих, торчащих шипами, клыками, когтями и прочим убийственным инвентарем.

- Родителей вызвать? - как-то поинтересовалась классная, рассматривая очередной бой землян-колонистов с жуткими гадами посреди инопланетных джунглей. – Дима, неужели ты не понимаешь, что тебе несколько рано рисовать вот такое?

Чем мое «такое» отличалось от прекрасно выполненных Змея-Горыныча или лапландской ведьмы Кочергина в былинах с «Калевалой», положенных нам по внеклассному чтению, мне не понималось. И там и там несуществующие твари, и там и там подвиги, приключения и вообще… Везде спасали красивых девушек. Мои герои-штурмовики делали тоже самое, разве что пользовали не меч-кладенец или заколдованный лук, а вовсе даже бластеры или многоствольные пулеметы.

Родителей так и не вызвали, меня записали во взрослую, а там, спустя год, трилогия Гаррисона оказалась полностью и в правильном переводе. «Мир смерти\Неукротимая планета» снова вернулись на задние страницы, особенно впечатлив странными лодко-транспортными карроджами. И шестой класс прошел уже в рисовании бронетехники чудовищных размеров с силуэтами.

А потом я вырос, бронетехника оказалась жесткой, холодной и очень нужной, из Гарри Гаррисона интересным стал только Билл, и то в первой книге и, памятуя о прочитанном в тридцать Верне, больше никогда не выходил в джунгли Пирра, Эдема или даже дебри Стальной крысы. И даже жаль, но расстраиваться, если вдруг покажется чересчур прямолинейно и плоско, совершенно не хочется. Детство надо любить и не давать его лапать своими собственными, огрубевшими и грязными, лапами.