Чуть-жуть

Историк, по преимуществу, имеет дело с мёртвыми; входя в их мiр, он самоомертвляется; пытаясь прозреть из мёртвых будущее, ещё не ставшее живым, историк утыкается в себя, «покойника».
И тут представляются возможными только два варианта развития событий, именно: либо остаться верным мёртвецам, либо дерзнуть сыграть «Бога», у которого «все живы».
Увы – место «Бога» на земле занято господами сочинителями. И сочинители эти, как и положено «божествам», неуловимы – они «везде» и «нигде»:
«Позвольте спросить, – сказал я, приставя ко лбу руку, – вы г. Б., коего прекрасные статьи имел я счастие читать в «Соревнователе просвещения?» – «Никак нет-с, – отвечал он мне, – я не сочинитель, а стряпчий, но ** мне очень знаком; четверть часа тому я встретил его у Полицейского мосту». Таким образом уважение мое к русской литературе стоило мне тридцати копеек потерянной сдачи, выговора по службе и чуть-чуть не ареста – а все даром…»
Тридцать потерянных монеток, выговор «по службе» и чуть-чуть не арест – что это? Совпадение, нелепейшая случайность игры смыслов на неловленном слове, или таки точнейший выстрел в развязку Евангельского сюжета?
Иуда из Горюхина? Или Пётр, уловленный при Синедрионе?..
В каком, собственно, виде и образе, в каком наборе смысловых комбинаций, для чего, в конце-то концов?
Но и всё же неожиданно до невероятий. Как бы то ни было. Как бы то ни стало в процессе и результате предпринятой попытки постижения «тайны». И ведь никто, сколько мне известно, этого «Иуду», по «близорукости», разумеется, не видит.
Или так (скажу «как историк»): не видел.
Не видел вечного покойника, без права на воскресение:
«Ныне, как некоторый мне подобный историк, коего имени я не запомню, оконча свой трудный подвиг, кладу перо и с грустию иду в мой сад размышлять о том, что мною совершено. Кажется и мне, что, написав Историю Горюхина, я уже не нужен миру, что долг мой исполнен и что пора мне опочить!..»

Посмейтесь над дураком, имени коего и я никак не запомню.

(Примечу нотабенькою, на всякий случай, что «сочинитель Б.» – Фаддей Булгарин. Что и без меня, конечно же, замечательно хорошо известно.)
И ещё:
… В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слёз, без жизни, без любви…

Судьба горюющего историка. Sic.
Теперь и мне впору посмеяться.

Гаврила Державин, На Новый год, из коды: «… элементы и время не имеют сил».