Пчела на ромашке, ромашка в рюмке, в рюмке красная тьма

По весне зацветают ромашки

(или по осени, честно говоря не особо задумывался и совсем не хочу лезть в яндекс-дзен, чтоб догадаться),

в строгих рамках,

белые и блестящие,

тонкие и поющие как тростник,

как конфетный фантик,

забытый и болтающийся на кармашке,

пахнущий ароматной химией перемен,

как океан, волнующей и бесконечной,

как своими руками подрезанный и остриженный под полубок цветник.

А цвет ниток, попеременно: то черный, то белый,

зашитый суровым цветом, как у Сурикова лаковый сурик,

шнурки, шарик, шкурки от мандарин, звонок.

Это сотовый притворяющийся телефоном

вдруг зажжужал как проснувшаяся пчела,

ей за какой-то надобностью срочно нужно вылететь из тепла...

А ведь это все ромашки,

качающие головой и свет,

цветной и медоносный, как химия отношений,

как аромат, как букашка, которой нет,

Но ты вдруг разбужен как лихой Саврасов,

которого чуть задолбали прилетающие зимой грачи,

свистишь сквозь молочной спелости зубы

и рисуешь как тугой Малевич квадраты

в опрокинутой в мрак ночи.