Как я искала нежность

Показали мне сегодня флешмоб про нежность и тепло. А я что? Я как все. Решила поискать. Смотрю на чужие отрывки: все как будто бы про романтику. Ну не могу же я ударить в грязь лицом, надо тоже показать нежную романтику, что я, не девочка, что ли?

Вообще-то у меня если что-то гордо приносить людям с мороза, то это "Без имени". А у кого еще там искать романтику, если не у Лейба? Что может пойти не так?

У Лейба, между прочим, когда-то была девушка, с шикарными бедрами, чувственными губами, бездонными глазами - словом, все как положено. Посмотрим-ка, что есть в их совместных сценах, наверняка там завалялась нежность. Вот Лейб знакомится с девушкой под каким-то ничего не значащим граффити, за которое на днях загребли друга Лейба. Девушка тыкает Лейбу, что для того, чтоб чудо-машинка заработала, неплохо бы снять ее с предохранителя, и ни капельки не подозрительно убегает от шума неподалеку. Хм, ладно, это только знакомство, какая там может быть нежность. Покопаемся в более поздних воспоминаниях Лейба: вот его девушка лежит на кровати в одном белье и болтает о револю... ладно, шучу, мы никогда не узнаем, о чем, потому что Лейбу было интереснее пыриться на девичьи ноги, чем слушать, что там она говорит. Вот девушка стреляет в граби... Не то. Вот Лейб нечаянно сталкивает ее с кры...

Неважно, у нас есть другая девушка! Вот они с Лейбом остаются вдвоем в холодном подземном гроте, Лейб приобнимает ее, чтобы согреть... выясняется, что девушке больше интересно, зачем Лейба ищет мафия, и вообще она не любит прикосновения, а вот когда Лейб о ней побольше узнает, то, глядишь, и порадуется, что дальше объятий дело не пошло.

Ой, все, Лейб, ты не умеешь выбирать девушек.

Лучше поищу в "Игрушке". У меня там весь сюжет строится на общении парня и девушки, и мне как-то раз авторитетно заявили, что это лыр. Как я могу не верить неравнодушному человеку? 

Вот Ийкам и Лимейк поступают в универ, Ийкам завидует результатам Лимейк на вступительных и давит на больную мозоль. Ок, дальше. Вот Лимейк жалуется Ийкаму, что задолбалась, а Ийкам втихую тырит ее разработки. Вот Лимейк швыряет в Ийкама пресс-папье, но не попадает. Вот Лимейк приглашает Ийкама на свадьбу (тут где-то точно должна быть нежность и романтика, ну же) ее сестры, чтобы побесить отца. Вот Лимейк приходит к Ийкаму с дыркой в животе и подсыпает ему яд в вино...

Фу такими быть.

Забудем о первых двух книжках, они заведомо безнадежные.

Есть же "Глаза урагана", а там с середины первого тома - пацаны лет четырнадцати-пятнадцати. Самый возраст для любви и нежности, каких-нибудь, простигосподи, робких касаний рук... Фирмин постоянно влюбляется, это по всей книжке практически мем! Вот есть замечательная сцена, где Фирмин и Амандин стоят на балконе... Как жаль, что эту сцену Фирмин сам придумал, потому что они с Амандин почти не знакомы. Ладно, вот есть предложение руки и сердца! Как жаль, что они все еще почти не знакомы.

Короче, ребят, шутки шутками, но я серьезно не нашла у себя в опубликованном ни одной нежно-романтической сцены, только всякую токсичную хрень, где выдавать воображаемые отношения за реальные - самое лайтовое. Но я перечитала пост и открыла для себя, что так-то в правилах ни слова про романтику и нет. Поэтому я принесла вам свою, наверное, самую нежную сцену эвер: встречу Эниса с матерью, которую он не видел почти год.

Городской храм возвышается над площадью и почему-то давит. Хочется сбавить голос, замедлить шаг и, может, вжать голову в плечи. К удивлению, ни на кого вокруг это не действует: люди как сновали, так и снуют по своим делам, переговариваясь громко и без стеснения.

Энис щурится, издали разглядывая золочёные, горящие на солнце узоры. Такие, будто их тоже не рисовали, а вытягивали наружу, как у той девочки зимой.

Он встряхивает головой и шустро перебегает площадь, стараясь не попасть никому под ноги.

Где же мама? Где мама? Ещё не на месте? Нет, она должна была приехать куда раньше Эниса.

Он привстаёт на цыпочки, будто это может помочь выцепить мамину фигуру среди всех ошивающихся вокруг.

Вот! На первой ступеньке храма. Стоит и почти так же, как Энис, озирается по сторонам, щурясь. Хотя у мамы, вроде бы, хорошее зрение.

– Мам! – забывшись, Энис радостно кричит на тарисском; впрочем, с этим-то словом разница невелика. – Я здесь!

Подпрыгивает на месте, взмахивает рукой. Видит, как мама поворачивает на звук голову, и срывается навстречу, пружинисто отталкиваясь от тёплых камней.

Мама успевает спуститься и сделать несколько шагов, когда Энис почти врезается в неё с разбега, без стеснения утыкается лицом в живот, крепко обняв за пояс. Чувствует, как на макушку ложится узкая ладонь. Другая – на плечо.

– Ну хватит, хватит, – неловко, но ласково говорит мама наконец. Не сразу, спустя более чем минуту, и тоже на тарисском.

А сама гладит по голове.

Энис, улыбаясь, поднимает лицо. Яркое солнце делает мамины волосы не золотистыми, как у Рени, а скорей отливающими тёмной медью. Обычно бледная кожа слегка зарумянилась загаром, а ореховые глаза выглядят тёплыми-тёплыми.

– Ты так вырос, – тихо улыбается мама.

Но если вы все-таки найдете у меня нежную романтику, ну или какую-нибудь другую нежность, я буду рада об этом узнать. Да, даже если это будут находки в духе "Лейб нежно смотрит на свою сумку".