Я не повторяюсь, не повторяюсь

– Что тут… случилось? – В горле першит – то ли от долгого молчания, то ли от пыли подъезда.

Гай быстро обводит улицу взглядом, будто пытается понять, о чём речь.

– Война, – коротко откликается. 

Тянет Элу за собой по прикрытому тенью зданий тротуару.

Война представляется Эле всё больше чёрно-белой и немой, как на… где Эла это видела?.. С резко поднимающимися из-под земли столбами пыли и камней. С обгорелыми остовами домов.

А эта улица какая-то целая очень, хоть ветхая и заросшая.

– Не здесь – вообще, – рассеянно и негромко поясняет Гай. – Отсюда просто ушли.

Говорит он с паузами, как будто обдумывает что-то. И всё время посматривает по сторонам – не так, как Эла, а быстро, цепко.

– Почему ушли?

Кроссовки Эле жмут и натирают, за Гаем поспевать трудно – он идёт широким шагом. А ещё у него это выходит тихо-тихо, вообще почти без звука, а Эла то и дело шоркает, топает и запинается. Ноги уже не то чтоб ватные, но как-то не всегда слушаются.

– Потому что опасно. – И добавляет без перехода: – Трудно идти, да? Потерпи, скоро доберёмся до машины. Но сейчас надо поднажать.

И Эла честно поднажимает. 

Гай поворачивает несколько раз непонятно почему – будто они путают следы: налево, направо, направо, налево, направо… Эла быстро теряет направление, спотыкаясь следом и с непривычки задыхаясь от быстрого шага. Кроссовки хочется снять и выкинуть.

Если город пустой, отчего они так спешат? Кто может за ними гнаться? Кто мог запереть Элу? Как она протянула в заброшке семьдесят лет?

Эла украдкой оглядывает свои руки – совсем не старческие. Она где-то слышала, по рукам можно определить, сколько времени прошло. Какими её руки были раньше?

Эла не помнит.

Не помнит.

Ничего не помнит.

Горло перехватывает, Эла всхлипывает в попытке вдохнуть. Гай буксиром волочёт её ещё несколько шагов, затем оборачивается.

– Ну что ты? – спрашивает терпеливо, но спешно. – Голова кружится, тошнит? Нет? А ну-ка, медленно вдыхай, вот так: раз, два…

Эла дышит на счёт, пытаясь унять заполошное сердцебиение. Гай аккуратно кладёт руки на плечи. Его ладони тёплые и тяжёлые. Эла отступает на шаг, выворачиваясь из-под них. Гай вздыхает.

– Я знаю, ты напугана и растеряна. Не понимаешь, что происходит, не помнишь, что с тобой было, и мои слова наверняка кажутся глупым розыгрышем. – Он говорит мягко, но быстро, и кажется, будто фразы сплетаются в вязаное одеяло. – Память вернётся, когда пройдёт действие препаратов. Они плохо работают на взрослых, ты оправишься даже быстрей, чем обычно.

– Что ещё за… препараты? – с трудом выталкивает Эла и сглатывает.

Хочется спрятаться, и чтобы никто не трогал. Домой хочется.

Где её дом?

Гай еле заметно морщится.

– Это называют «нектар», что-то вроде наркотика. Его давали всем «спящим»… Пожалуйста, Элайя, пойдём к машине. Обещаю, я всё расскажу потом.

Зачем Эла с ним идёт? Можно ли с ним идти?

А что ещё делать? Эла и близко не представляет, куда ей здесь деться.

Она позволяет снова взять себя за руку.

Уже начинает колоть в боку, когда они наконец останавливаются вновь. Гай, хмурясь, разглядывает тихий и тёмный торговый центр с битыми витринами. Эла наклоняется, упираясь ладонями в колени. И только тогда замечает… это.

– Это что? – шепчет Эла и медленно-медленно разгибается.

Гай рассеянно оборачивается, прослеживает её взгляд.

– А… кошка.

– Ко… шка?

Хрена с два!

Эла безотрывно смотрит на громадину с неопрятно редкой шерстью, пробивающейся меж чего-то навроде панциря. Это-то кошка?